Александр Орлов. ЗАЖИГАЮ ПАСХАЛЬНЫЕ СВЕЧИ

***
Я пробуждался, понимая, мир – ничей,
И солнце в чудотворном карауле
Ко мне прислало тысячи лучей –
Так было утром, в радужном июле,
Когда гулял по полю суховей.

И не было росы, и мир ещё был сух,
И было всё вокруг теплом увито,
И от стогов неубранного жита
На небо возносился русский дух,
Освобождённый от назойливого быта.

И утро возрастало тихо-тихо,
И славили священные миры
В полётах вдохновенно комары,
Которых соблазняла комариха
Укусами зевотной детворы.

ПОЛУДНИЦА

В жаркой дали у разрушенных будок,
Где дозревают в суслонах снопы,
Нет ни единой заметной тропы,
Есть только я, потерявший рассудок,
Ржавый комбайн да электростолбы.

В платье прозрачном грудастая ржица
Расхохоталась и бросилась в пляс.
Полдень, испарина, жатвенный час –
Мне бы сбежать, окунуться, напиться
Или найти перетоптанный лаз.

Выжгли глаза мне лучистые пряди,
В душу прокрался полуденный зной.
Что же ты сделала, ржица, со мной?
Слышу спасенье в небесном раскате.
Ты принесёшь мне воды дождевой?

***
Я говорил в тиши с пустой дорогой,
Что есть во мне, и в ней, и в нас двоих.
Она казалась мне вдовой убогой,
Деливший всех на мёртвых и живых.

Но кто она? Истоптанная пажить?
Иссохшая от старости тропа?
Она покой готова взбудоражить,
На ней коряги, ямы, черепа.

Она ведёт куда? Кто дал ей право
В крутых извивах за собой вести?
Она щедра, немыта и лукава,
На ней исчезли воины и вожди,

И я по ней иду и шаг за шагом
Растрачиваю время, а потом
За лесом, за полями, за оврагом
Исчезну на рассвете вековом.

***
Я ожившее солнце таскал на плечах,
Не внимая смертельности жара,
Запах воли пытливо шатался в хлебах,
Пересчитывал метры гектара.

Подгонял меня нервно вовсю солнцепёк,
И дымился вспотевший затылок,
Но я шёл неотступно, не пал и не слёг
Под прощальные взмахи дробилок.

И колосья, что быстро ушли на размол,
Меня молча добром поминали.
От палящего света я всё же ушёл
В Божий сумрак предвечной печали.

И сидел я один, слушал ропот костра
И смотрел в необъятность юдоли,
И за солнцем ушла молодая жара,
Мне оставив нагар цвета смоли.

ТЬМА

Неба погасшего полуоттенки
Ночь измельчила до полутонов.
Я был прижаться к тебе не готов,
Ты опустилась ко мне на коленки.

Время текло безвозвратно и снуло,
Ты, как и прежде, горька, холодна,
Тяжкой печалью меня обтянула,
В мрачной глуши тарабанил желна.

Были его переменчивы дроби,
Что настучал чёрнокрылый самец?
О переменах, о счастье, о злобе
Или о том, что Спожинкам конец?

Мир, словно деву, поймает у дуба
Мёртвый скиталец – клыкастый упырь.
Будет повержена слёзно и грубо
За сорок дней солнцеликая ширь.

Будут деревья в следах кровососа
Плакаться полю в пунцовой дали.
Будут смотреть завороженно-косо
Листья, что под ноги людям легли.

Ливни затянут угрюмые речи,
Ты вновь захочешь прижаться ко мне.
Знаешь, я больше не верю желне
И зажигаю пасхальные свечи.

Тьма, оставайся на выжженном пне.

***
Вы мне годы не срежете,
Убирайтесь скорей,
Вы, кудлатые нежити,
Духи мрачных полей.

Пролезая из темени,
Слёзно бьётесь в окно,
Каплю летнего времени
Вам украсть не дано.

Ваши вежды навыкате
Пожирают меня.
Перестаньте, не кликайте
У свечного огня.

Ночь рассветом разгадана
Солнце – мой золотник.
Веет запахом ладана
Алой осени лик.

***
Дождей приблизились обстрелы,
И влагой пажити дымят,
Никто не видит кукушат:
Движения птенцов несмелы,
Они в неведомость глядят.

Им кажется, что вдоль опушки,
Где бродит кто-то, но не я,
Где рыки чудятся зверья,
Где девы плачут от присушки
И молят Бога кумовья,

Где свет подвластен дымным лохмам
И шелест манит пустельгу,
Чья тень скользит по лозняку,
По травам чахлым и подсохлым,
Летит прощальное «ку-ку…»

***
Наступит вскоре паутины лёт,
Покажется, что лето вновь напрасно
Связало мои дни крестообразно.
Они останутся, когда оно уйдёт
И будет на сырых дорогах грязно.

И на прощальный сев озимой ржи
Туманы приведёт летопроводец,
В поля заступит время безработиц,
Коротких дней, и холода души,
И звёзд, сковавших до весны колодец.

И буду говорить душе я вслух,
И в ожиданье скорого ответа
С печальною улыбкой домоседа
Почувствую тепло весны, и вдруг
Вернётся в сердце неземное лето.

***
Мне хлестали дожди правду жизни не раз
Сквозь туманы, чей запах был горек,
Но не верил я в неба унылый показ,
Шёл на свет, как за правдой историк.

И слезливые тайны некошеных трав,
Что изрезаны вдоль редколесьем,
Мне шептали о том, что искатель был прав
И что все мы с рождения грезим.

И я шёл напролом по неровностям луж,
Не терпел сам к себе оговорок,
И меня осуждала пытливая глушь
Под присмотром волков и тетёрок.

И когда в захолустье я сделал привал,
Мне открылись холодные звёзды.
И одну я всю ночь напролёт согревал,
И воспели любовь алконосты.

***
Я чувствую: полетья холод кроток,
Он ощутим тобой и мной едва.
Поманит мгла в подлунный околоток,
Рождая на пути земном слова.

Навстречу мне из дождевой утробы
Спускаются по тучам и воде
Мои мечты – блаженные зазнобы,
Их след зеркальный стелется везде.

Швырнут деревья красные обноски,
Склонится вниз соломенный лопух,
Застынет мир, и в багрянистом воске
Свеча вселенной согревает дух.

***
С болотного дуба летит шевелюра,
Мёртвые листья ложатся в межи,
Вижу во мгле коренастого щура:
«Где прежний мир, старичок, подскажи!»

Он зашептал, словно дерзкий подросток:
«Ты не найдёшь потаённых границ,
Ты пребываешь в местах небылиц.
В сердце своём разыщи перекрёсток».

Он удалился, остались обрубки –
Древности вечной священные пни.
Вижу, как грозно глазеют они,
Не одобряя потомков поступки.

ЖИТНИК

Над клеверным холмом еловый ветер сник,
И полегли дожди, и тьмы приятен запах,
И кажется: весь мир у сна в медовых лапах,
И бродит у стогов рогатый полевик.

Я знаю, что неправ хвостатый житный дед;
Встревожил тебя зря, но я ведь ненароком.
Я изгнан с поля был ехидным солнцепёком,
Я слышал: ты ни с кем не жалуешь бесед.

Послушай, дух полей, наследник луговин,
Ведь встреча коротка, и скоро я исчезну,
Раскрой мне навсегда ромашковую бездну
И проведи меня в свой праздничный овин.

ЖИХАРЬ

В нишах овина – пшеничная кладка,
В ней обособился кряжистый тип,
В нём скрыта тайна, былина, загадка,
Виден сквозь щель его тени изгиб.

Чудится мне: он – подобие рыси,
Так же проворен, когтист и мохнат.
Вдруг я поймал его рвущийся взгляд,
И он понёс меня в грязные выси.

Что тебе надобно, потусторонник?
Брось меня здесь, посреди луговин.
Вижу крапиву, фиалку и донник,
Горькую мглу и разломанный тын.

Вижу колосьев забытых останки,
Тень полевого в последних снопах.
Свет огнеликий мгновенно зачах.
Я словно ветер на хлебной делянке.

Я и не я пробуждаюсь впотьмах.

ХОЗЯИН ВОД

Откладывал я встречу на потом,
Всё брезговал, казался мне он жалок,
Он был похож на сальный оковалок,
Который перепончатым хвостом
Гонял по дну смеющихся русалок.

Ты, повелитель рыб и водяниц,
Утопленниц, кикимор и кувшинок,
Ответь мне – твой проигран поединок –
Ты просто тьма, насельник небылиц,
Живой пузырь из тысячи дождинок.

Заблеял он: «С водой мы заодно!
Меня ласкают вымокшие души.
А ты иди, найди любовь на суше».
И обратился в мшистое бревно,
Похожее на отруб козьей туши.

ХРАНИТЕЛЬ ЧАЩОБ

Он призывал к себе из хвойной чащи –
Зверей хозяин – мрачный лесовик,
От разговоров он давно отвык,
И голос его, ветреный, свистящий,
Скорее был похож на совий крик.

Скажи, ты не устал от этой ноши?
От лесорубов, браконьеров, дележа?
Он отвечал, насупленно дыша,
Похлопывая медленно в ладоши,
Что век прожил, чащобы сторожа.

Он вёл меня по тьме и бездорожью,
Прикидывался дубом, волком, пнём.
Я всё гадал: когда же мы придём?
Мне он казался бесконечной ложью,
Туманным утром, отсыревшим днём.

ТРАВНИЦА

Ей сложно выходить уже на двор
И ощущать и снег и дождь щеками;
Она жива, но только до сих пор
Чего-то ждёт молельными ночами.

Сроднился с ней изношенный халат,
Согрелось сердце в козьей безрукавке.
Кто прав был в прошлом, а кто – виноват,
Она решает в повседневной давке.

К ней приезжают все: и стар и млад,
Из дальних деревень и городские,
Калеки, алкоголики, глухие.
И сквозь отчитку слышен перемат.

И трав сушёных у неё избыток,
Для каждого особый есть отвар,
И не берёт старушка гонорар
За грешных исцеляющий напиток.

Багульник, зверобой, аир, иссоп
И мех и мясо им убитой дичи
Приносит ей чахоточный лесничий.
Ей хилый плотник приготовил гроб.

С лесов, полей, болот, долин и рощ,
Которым виден в небе беспилотник,
Ей собирает криворотый скотник
Бадан, бессмертник, медуницу, хвощ.

Её сосед – безрукий долговяз –
Всё носит ей акафисты, просфорки –
От сельского священника наказ,
Который хуже самой жёсткой порки.

Ей отдыхать давно уж недосуг,
И травным сбором выдыхает чарка.
И приговор, и порчу, и присух
Изводит из просителя знахарка.

И плачет в одиночестве навзрыд,
И кается впотьмах под образами,
И верит, что Христос её простит
И примет с искуплёнными грехами.

Опубликовано в Новая Немига литературная №1, 2022