Без доли усилия скороговорка реки
Опишет мыски и мостки
И то, что не стоят неловкие слов завитки
Движенья руки.
Роман Круглов
Слова–источник заблуждений. Они, слово за слово–заводят в тупик общих мест, того, о чём слышал, читал, в иллюзию «ну и так далее», где дали собственно быть не может. Поэтому слова–это то, с чем вступает в отношения поэт, его слова относительны, ибо, следуя назначению языка, передаче знаний о вещах, он волей- неволей передаёт нечто как бы сверх того, эмоцию и некую объективность, незамутнённую мгновенной эмоцией.
Книга стихов Романа Круглова «Двигатель внутреннего сгорания» воспринимается «романом» в виде «дневниковых записей», «рассказов» героя, занятого отсечением условностей, избегающего уловок, добывающего энергию для существования в режиме неразрешимых проблем утончённостью и уточнением смыслового потенциала слова. Автор полагает, что в этом процессе направленность «вовнутрь» естественнее направленности «вовне»: мирзеркало, куда ни глянь, «В случившемся узнаешь с дрожью / Свои ожившие мечты». Действительно, человеку культуры известно об этом мире если не всё, то очень многое, отсюда так трудно ему бывает вдохнуть в известные вещи вещественность подлинного знания. Круглов отдаёт себе отчёт, что трудно удивить правдоподобием, скорее, удивишь чем-то буквальным, изъятым из жизни и рассмотренным в неожиданном освещении. Это тоже уловка, но здесь уже дело героя убеждать относительной неожиданностью. Впрочем, герою достаточно собственного удивления поворотами тела, определяющими видение мира.
Мы вдвоём лежим без движения:
Придавил тишины валун.
«Слышь, вернётся она, наверное» –
Шепчет губ моих отражение
В брызгах зеркала на полу.
Ключом «Двигателя внутреннего сгорания» можно назвать тело, оно же цель (telos–греч.), погружаемое в мир отсечённых условностей и уловок, где герой, «живущий в яви и таящийся во сне», становится Гулливером–одержимым самим собой великаном и лилипутом, философом и (само)обманщиком. Раздвоение происходит в самый момент рассказывания: естественное желание комментария грозит приглушением поэтического начала, непреклонность отстранения провоцирует череду интерпретаций, возможно, неожиданных и для героя, и для автора. Параметры тела образа заявлены определённо, но это лишь повод повесить на него мишень и под предлогом точного попадания в неё поразить тело, принудить образ к метаморфозе, чтобы из утки, пронзённой стрелою Ивана-царевича, выскочил заяц.
Превращаюсь в твёрдый кокон
С недобабочкой внутри.
Каплет из поблекших окон
Мёртвая вода зари.
Только тьма не убывает.
Ни ожить, ни околеть.
То, что нас не убивает,
Делает из нас калек.
Образы внешнего мира в «Двигателе внутреннего сгорания» не рассматриваются автором сами по себе, все они осколки зеркала, в которое смотрится герой.
То, что подлинно, то не прошлое;
Не в мечтах оно, не во сне –
Запредельное, внеположное,
То, что было в тебе и мне
Ныне растворено, спрятано
В позапрожитом том дне,
В не запятнанном, в незапамятном,
В небе, воде, земле, вне.
Земля и небо–подоснова переживаний, они место пересечения стихийного порыва, мысли, культуры и живого опыта поэта. Именно опытлюбви, одиночества, боли «пересеченья линий параллельных»–помогает поэту находить художественное применение метаморфозам представлений, вне его зеркало поэта затягивает мутный налёт мастеровитого нарциссизма.
Иску шённый в размерах, ритмах и рифмах Роман Круглов придерживается убеждения, что внешние достоинства стихотворения не произведут должного впечатления на читателя в отсутствии искренне высказанного чувства.
«Двигатель внутреннего сгорания»–книга цельная, но это не выползок, сброшенная змеиная кожа, после которой автор мог бы произнести народное «Как змея из кожи уходит, так и я от невзгод уйду» и приступить к написанию новой,–нет, по степени искренности эта книга – «живьём содранная кожа», и, очевидно, потребуется время «залечивания ран». Тонкая грань отделяет искренность явленной в стихах боли от любования ею. В «И никто, конечно, не поможет. / Да и сам ты этого не ждёшь» угадывается реминисценция «И никто нам не поможет / И не надо помогать» Георгия Иванова.
Это даёт повод вспомнить, что чувство гвоздя в сапоге как единственный повод к творческому высказыванию есть нормальное возрастное состояние поэта, которое проходит и поэту открывается высказанная ещё Аристотелем истина, что объект поэзии это люди, совершающие поступки. Формула не столь узка, ведь поступки это принявшие форму переживания, и они то же творчество, пронизывающее мир, видимая часть жизни, внешнее, дающее пищу внутреннему.
Книга Круглова – «роман» о переживаниях своеобразной тонкой души, сгорающей, но не лишённой возможности возродиться, готовой, покинув клетку замкнутого тела-образа, увидеть мир в полёте.
А было хорошо… И всё же
Жизнь–будто где-то вдалеке,
Как проигрыш в наивном сонге
На пустяковом языке,
А я – заслушался… И солнце
Сквозь волосы, и на реке
Слегка рябит, и светлый Павловск
Дрожит в живом черновике.
Песок бежит, как жизнь, сквозь пальцы.
Осталось стёклышко в руке.
Спинозой ли, шлифующим скороговоркой реки увеличительные стёкла, звездочётом, микробиологом или Коровьевым в треснувшем пенсне предстанет в будущем герой Романа Круглова, не столь важно. Вероятно, он уживётся в любом теле, выдержав накал искренности, созданный автором в «Двигателе внутреннего сгорания».
Опубликовано в Южный маяк №4, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!