Александр Хватков. С ОСОБЕННОЙ ГРУСТЬЮ

*  *  *

Пусть не вышел мальчик ростом,
Богатырской силы нет,
Но зато легко и просто
Хулиганам даст ответ.

«Прячьтесь, прячьтесь, хулиганы!
А не то задам вам как!» –
Греет душу мальчугану
Старый дедушкин пиджак.

Ярче золота награды
В длинный ряд на нем висят.
Храбрецу не много надо –
Быть достойным из внучат.

И топорщатся нелепо,
И свисают рукава.
И в глазах бесстрашных неба
Расплескалась синева.

Следом я, в глазах усталость,
В кровь разбитая рука.
Мне от деда не досталось,
К сожаленью, пиджака.

Хулиганы покрупнее,
Им герои не страшны.
Бьют наотмашь, так вернее,
И обычно со спины.

Словно гром исчадий ада,
Мне кричат: «России – край!»
Только мне другой не надо.
Кто там крикнул? Получай!

И иду как будто пьяный.
Сбили – встал, и только так!
За страну, за мальчугана
И за дедушкин пиджак.

ИОСИФУ БРОДСКОМУ

С мечтой о покое
Бегу со всех ног,
А справа и слева лишь ветер.
Бывает такое,
Что ты одинок
Среди миллиардов на свете.

Печальным рефреном
Отмечены дни,
Минуты, мгновения, лица.
С губительным креном
Уходят одни,
Но чтобы в других возродиться.

Но только печали
Сильней не найти –
Не знаю, поймут ли другие:
Когда тебя в дали
Уносят пути,
Лишенного сна… и России.

*  *  *

Как много в доме мамы поменялось.
И время здесь оставило свой след.
И снова я, не в силах снять усталость,
За кружкой чая в лучшей из бесед.

«Худой совсем! Седеешь… Это в тридцать!»
И смотрит все то в профиль, то в анфас.
Куда ещё, скажите, возвратиться,
Чтобы вот так заботились о нас?

«Ну, хватит, мам…» – твержу, а сердце рвётся,
Как в детстве бы обнять её скорей!
И почему нам с возрастом неймётся
Всё реже быть в гостях у матерей?

Я не был год, как долго он тянулся!
Нельзя сказать, что перемен не ждал.
Вот серый кот лениво растянулся
На месте том, где рыжий кот лежал.

Ах, как любил того я хулигана!
И он меня, как помнится, любил…
Ты тоже, серый, будешь красть сметану?
Мой прежний друг старался что есть сил!

Я прикрывал, хотя и доставалось.
Подумаешь: ну всыпали ремня…
Как много в доме мамы поменялось,
Как мама постарела без меня.

В ДЕРЕВНЕ ЗАКРЫЛИ БИБЛИОТЕКУ

Казалось бы, чем удивить человека
В наш век двадцать первый, шальной не слегка?
В деревне закрыли… библиотеку,
Остался без книжек невзрачный ДК.

Мужчины в спецовках носили поклажу,
С азартом следила за всем ребятня.
Лишь шедшая мимо старушка как скажет:
«Когда-то без книг мы не жили и дня…»

Толстой, и Тургенев, и Пушкин весь следом
В фургон опустились, носильщик был груб.
Мальчонка вдруг выдал, снующий с планшетом:
«Давайте заснимем – и сразу в “Ютуб”!»

А книги бросали, забытые всеми,
И падала пыль с пожелтевших страниц.
Печальное, скучное, глупое время
С плеядой пустых и напыщенных лиц!

Куда мы теперь? Ни смеяться, ни плакать.
Чья поведет нас к спасенью рука?
Лишь Гоголь, упавший в весеннюю слякоть,
С особенной грустью взглянул в облака.

ДЕВУШКА С ТОМИКОМ БЛОКА В РУКАХ

Стены Кремля, обрамленные золотом
Солнца, спешащего спать вдалеке.
Стала для строк замечательным поводом
Девушка с томиком Блока в руке.

Девушка, милая, как же ты, как же ты
Ношу такую сумела поднять?
Люди сегодня, пропавшие в гаджетах,
Все, но не это способны понять.

Девушка – сказка, из прошлого эхо ли?
Все, что не модно сегодня, – старо.
Может, с тобой мы случайно проехали
В шестидесятые веткой метро?

Как в подтвержденье, из дома писателей
Выйдет Рождественский, молод и лих,
И на глазах горожан-воздыхателей
Выдаст свой лучший в истории стих!

Жить бы и жить нам подобными мигами,
Что там на радость – на счастье себе!
Нам бы в разы больше девушек с книгами!
Девушка скрылась в безмолвной толпе…

*  *  *

И самый близкий может стать чужим,
С кем жизнь прожил и начал бы сначала.
За целый год, за день, что промолчим,
Пока идёт от форточки до зала.

Пока скрипит подошвой на снегу,
Со скудным скарбом скрывшись за аллеей.
А ты стоишь и думаешь: «Смогу
И никогда о том не пожалею».

Казалось, просто выкрикнуть: «Постой!»
Любые ссоры лечатся в два счета!
И вот уже со скарбом за спиной
Идёшь чужой навеки для кого-то.

ШАЙХЗАДЕ БАБИЧУ

Ни у одной войны нет оправдания.
Виновных нужно призывать к ответу!
Особенно когда идут поэты,
Невинные поэты на заклание.

Не дописав всего, не исписавшись,
Когда их правдой дышащая лира
Могла спасти, наверное, полмира,
А может, мир, от глупостей уставший.

В тяжёлый час, когда шли брат на брата,
На части мать-Россию разрывая,
До одного все были виноваты,
Не дав допеть поэту о курае.

Поэт ушёл, оставив в дар потомкам
Чудесных строк пьянящее сплетенье.
Звенит курай и сладостно, и тонко
В сердцах башкир и душах, как спасенье.

Тот звон и мне достался, как в награду.
Я не башкир, но сердцем с вами тоже.
Живи, страна, играй, курай, как можешь!
Другого счастья даром мне не надо!

*  *  *

Мой курай, зазвени, заиграй
Всеми красками звонкого мира…
Шайхзада Бабич

Пусть я только на русском пою,
Всё, что просит душа, излагая.
Но я вырос в башкирском краю
Под гармонь и напевы курая.

Где под сладостной негой берёз
Я твердил себе: стану поэтом!
И творил кураист-виртуоз,
Верный самым священным заветам.

Я теперь без страны никуда.
Прикипел я к ней сердцем ранимым.
Без неё бы не жил никогда
Иль бродил по земле пилигримом.

Я прощаю ей горечь измен,
Жду, надеюсь, люблю, восхищаюсь,
Каждый раз поднимаясь с колен,
Ртом разбитым другим улыбаясь.

Это тоже, пусть редкий, но рок,
Что сродни, может быть, наважденью.
Мне берёзовый дорог листок,
Будто сам я башкир по рожденью.

Потому и курай тоже мой,
И звенит моя чуткая лира,
Чтобы русский пробился слезой,
Чтобы дрогнуло сердце башкира.

Опубликовано в Бельские просторы №4, 2021