Рассказ
Какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.
(Лука, 6:38)
Как же раскалывается голова! Зажмурившись, я ожесточённо потёрла переносицу. Не помогло. Вдохнула запах дешёвого растворимого кофе из чашки со сколом на ручке, отхлебнула глоток.
Какая всё-таки редкостная гадость, потому как сахар закончился.
С трудом смогла заставить себя залпом выпить горячий напиток. Во рту осталась неприятная горечь. Попытка встряхнуться после очередной бессонной ночной смены не увенчалась успехом. Тяжёлые веки то и дело смыкались, голова упрямо клонилась на стол, так что её приходилось поддерживать левой рукой, в то время как другой – делать записи в амбулаторных картах.
В кабинет энергично вошёл Шамиль Раильевич в пожелтевшем от времени медицинском халате, мятом колпаке и растоптанных матерчатых тапках, напоминая старого ежа своими коротко остриженными и торчащими сродни иголкам седыми волосами, оттопыренными ушами, смуглым сморщенным личиком с удлиненным носом и юркими черными глазами. В свои пятьдесят с небольшим он отличался прямо-таки пионерским задором. Вот и сейчас, несмотря на то что предыдущие сутки провёл на работе (дежурили мы с ним на пару), он фонтанировал недюжинным энтузиазмом и о тяжёлой ночи можно было догадаться лишь по покрасневшим склерам и лопнувшему сосудику у края глаза.
– Ну как, бодрячком? – спросил он насмешливо, намыливая руки в крошечной раковине в углу. Не дождавшись ответа, брызнул в меня водой. Между прочим, ледяной!
– Угу! – поспешила я угрюмо отозваться, пока куратор не применил более экстремальные способы воздействия с целью моего пробуждения.
Для окружающих до сих пор оставалось загадкой, как человек, которого жизнь накрыла столькими неразрешимыми проблемами, словно бы заколотив в склеп, из коего только один выход – камень на шею и в реку, может обладать подобной жаждой жизни и неиссякаемой энергией, вопреки трагической гибели старшего сына в горячей точке и тяжелой инвалидности младшего, ибо парень уродился с болезнью Дауна. Да вдобавок ко всему супруга дюжину лет как парализована вследствие перенесённого обширного инсульта. Чтобы оплатить круглосуточную сиделку для жены и сына, доктор работал в трёх клиниках, но при том являлся самым улыбчивым и неутомимым человеком, которого я знала. Более того, жизнелюбие его проявлялась во всём, к чему он имел касание… Самые безнадёжные больные выкарабкивались, стоило Шамилю Раильевичу приложить к их лечению руку. Пациенты его обожали. А вот администрация не очень. Потому как при всех достоинствах, это был также самый неорганизованный из всех врачей не только отделения, но и, пожалуй, всей больницы. На утренний обход отводилось не более 40 минут, максимум час – он проводил его вплоть до самого обеда, поскольку останавливался поговорить с каждым больным, подробно выспрашивая не только о самочувствии и жалобах, но беседуя на все отвлечённые темы, каковые возможны: от футбольных пристрастий пациента до политических предпочтений.
Не говоря уже о фамильном древе и многочисленных его ответвлениях. Та еще мука – ходить за ним с тяжелыми папками под мышкой несколько часов подряд от одной койки к другой, а коль ему вздумалось присесть на краешек кровати страждущего, то пиши пропало – минут тридцать из своей жизни можно смело вычёркивать!
В результате такого «комплексного» обхода, а после обеда – перевязок, консилиумов, вызовов по отделениям, времени на заполнение медицинской документации – ежедневных дневников на каждого больного, эпикризов и выписных листов – не оставалось вовсе (а в те «дремучие» времена всё заполнялось исключительно вручную). Вот и были истории болезни либо совсем без записей, либо максимум по две строчки. За подобную «халатность» всевозможные проверяющие инстанции нещадно штрафовали отделение и выносили бесконечные замечания.
То бишь Шамиль Раильевич оказался в роли досадной локальной неприятности для администрации, у которой во все времена в фаворе были врачи не хорошие, а удобные. Настоящий парадокс: чем больше он работал с пациентами, тем больше огребал от начальства. Вот, собственно, потому меня к нему и прикрепили – для ведения документации, до которой у него руки просто не доходили, ну и заодно для прохождения практики.
* * *
Распахнулась дверь, и кабинет наполнился отталкивающей вонью, а следом ковылял, собственно, и её источник – дедулька восьми десятков с лишним лет.
Судя по тому, что первый же пациент при каждом шаге радовал нас фееричным запахом скисшей мочи, день обещал пройти вполне обыденно. Пока приверженец уринотерапии с толком и расстановкой разматывал несвежую портянку, обнажая преющую трофическую язву с компрессом из собственной урины, я пыталась отколупать рассохшуюся оконную замазку, дабы иметь возможность распахнуть окно и глотнуть свежего воздуха. При всём уважении к альтернативной медицине, решительно непонятно, какую пользу могут принести шлаки, исправно выводимые организмом. Хотя подозреваю, во времена сталинских репрессий другого антисептика (поскольку в норме она стерильна, знаете ли), кроме мочи, и не существовало… Тщетно пытался переубедить Шамиль Раильевич старого партизана применять более современные способы терапии, тот упрямо отвечал, что как лечил свои раны ещё во Вторую мировую, и дальше так будет. Да и основной аргумент: дешево. Единственный резонный довод, к которому хоть как-то прислушался старичок, был из разряда, мол, попробуйте травку приложить… настоянную на водке, понятное дело. Дедулька уши навострил: «Ну ежели на сорокоградусной, то должно оно, конечно, помочь…» Беседы на тему народной медицины грозили затянуться.
Я обеспокоенно выглянула в коридор. Мама дорогая! С полсотни страждущих за дверью, и их количество с каждой минутой неуклонно прибывало. Известное дело, понедельник – день особых трудовых подвигов.
– Кхм, очередь интересуется, приём будет сегодня али как? – прервала я словоохотливого врача, подав на подпись пару ученических справок и больничных на продление после стацлечения, предварительно скоренько собрав их за дверью.
В противном случае работу в поликлинике наш отзывчивый доктор не закончит и до второго пришествия.
Время обеда, а конца-края приёму и не предвиделось. Задребезжал городской телефон. Шамиль Раильевич поднял трубку, нахмурился… Непохоже на него.
– Ну, рано расслабляться, поступил вызов на дом.
– Нетранспортабельный? Ветеран ВОВ? – предположила я.
– Скорее, материально отягощённый…
Ясненько. Так называемая ВИП-персона. Которым некогда, а то и просто не по статусу сидеть в общей очереди в поликлинике. Вот они и находят любые предлоги воздействовать на начмеда, с намерением вызвать на дом индивидуального эскулапа в безраздельное пользование.
Через двадцать минут на машине скорой помощи мы подъехали по указанному адресу. Дом элитный. Консьержка с вязальными спицами в руках удивлённо вглядывалась в наши документы, поскольку наши подозрительные физиономии не внушали ей особого доверия. По внутридомовой связи гнусавым голосом доложила: «Алло, Раиса Иннокентьевна, голубушка, неужто приболели? Тут к вам скорая приехала».
Наконец, получив разрешение на право вступить в святая святых – подъезд привилегированного дома, утопающий в разнообразной горшечной растительности, – по длинной зелёной ковровой дорожке прошли до болящих. Открыла нам сама Раиса Иннокентьевна. То была молодящаяся дама в стёганом шёлковом халате с кистями на поясе, атласных тапках на каблучках и с волосами, сколотыми в тяжелый узел одной большой деревянной шпилькой.
Она окинула нас высокомерным взглядом из-под напряжённо моргающих полузакрытых век и с явным придыханием, некоторой театральностью, без предварительных слов приветствия наказала:
– Убедительная просьба снять обувь. У нас дорогой ремонт.
На моё неуверенное «здрасьте» внимание никто не обратил. Зато Шамиль Раильевич не растерялся:
– Снимем, отчего ж не снять. Да только не обессудьте: носки у меня грязные, три дня до дома добраться не могу, – и прошёл в комнату.
Я взглянула на его ноги. И вправду, несвежие, стоптанные носки, да и – о ужас! – с огромной дырой на пятке. Данное обстоятельство, похоже, врача нимало не смущало, зато хозяйка презрительно поджала узкие губы, намазанные помадой цвета бордо.
А квартира та была просто праздник для мещанской души. Высокие потолки с лепниной. Ручки дверей и мебели, светильники, канделябр на массивном комоде, крупные цветы на обоях – всё отливало позолотой. На окнах малиновые бархатные портьеры с пышными подхватами, тяжёлым ламбрекеном и блестящей органзой. Громоздкая мягкая мебель с покрывалом в китайских иероглифах и шёлковыми подушками. На стене натюрморт под старину в бронзовой раме с обилием овощей и фруктов. Огромный буфет из красного дерева с фарфоровым сервизом на 16 персон и хрустальными бокалами. В заключение большой телевизор последней модели, а на полу персидский ковёр с жар-птицами в райском саду.
– Кристиночка, деточка, поднимайся, к тебе пришли гипс снимать, – елейным голосочком пропела Раиса Иннокентьевна.
С дивана, нехотя потягиваясь, поднялась великовозрастная дивчина лет пятнадцати, с пышной грудью размера не меньше третьего, с безвкусно выцвеченными пергидролью волосами, заспанная и, видимо, с утра нечёсаная; облаченная в ярко-розовую пижаму, с массивными серьгами, наподобие цыганских, в ушах и золотой цепочкой с рубиновым кулоном на шее. Отроковица недовольно закатила глаза, будто делая одолжение своим вниманием. Одна её рука была закатана в циркулярную повязку. Ага, прийти на приём в поликлинику, конечно, недосуг.
Травматолог нарисовал шариковой ручкой прямую линию на гипсе с внутренней стороны предплечья девицы. Специальными ножницами- кусачками начал перекусывать твёрдую, как панцирь, повязку, при том гипс по краям нещадно крошился и сыпался на пол.
– Как вы смеете? – возмутилась хозяйка, всплеснув руками.
Врач остановился. Вокруг облаком клубились крошки минеральной пыли.
– Цемент – материал неблагородный, ничего не поделаешь.
– Но у нас тут ковёр, ремонт, в конце-то концов!!! – не унималась скандальная мадам.
– В таком случае приходите завтра на приём в поликлинику, в порядке общей очереди, – Шамиль Раильевич принялся невозмутимо собирать инструменты.
– Ни за что! Раз пришли, то доделывайте как-нибудь! – огрызнулась она, отступая. – Просто чёрт знает что такое!
* * *
Мытарства наши на том не закончились. Стоило добраться до рабочего места, как подъехал наряд милиции. Молодой сотрудник правоохранительных органов, возможно стажёр, слегка запинаясь и явно испытывая чувство неловкости, начал проводить допрос подозреваемых лиц, точнее говоря, нас.
Оказалось, семейка, которую мы имели сомнительное счастие посетить, после нашего ухода недосчиталась одной ценной вещицы, а именно золотой цепочки с рубиновым кулоном в виде сердечка с шеи доченьки. Нехитрыми логическими потугами хозяева, вестимо, предположили: виновник средь тех, кто, нимало не стесняясь, ходит по квартирам порядочных людей в дырявых носках.
Абсурдные домыслы вызвали во мне бурю негодования и желание немедленно нанять компетентного юриста, затаскав бессовестных обвинителей по судам за клевету и нанесение урона профессиональной репутации. Шамиль Раильевич, напротив, был предельно спокоен, описывая неприятный визит к так называемым «избранным» персонам. Неожиданно в конце беседы милиционер предложил во всем сознаться и не затягивать следствие, сэкономив драгоценное время, тем самым смягчив свою безрадостную участь и скосив тюремный срок.
Я оторопела. Лицо доктора исказила сардоническая гримаса, и он расхохотался поистине жутким смехом:
– Вы всерьёз угрожаете решеткой? Мне? Да я вот, грешным делом, и сам подумываю, может, и вправду согласиться и заполучить хоть пару-тройку лет покоя?! Реализовать редкий шанс отоспаться вдосталь, а не пахать по 72 часа кряду, то в одной, то в другой клинике. Похлебать хоть тюремную баланду, на худой конец, а не пить воду из-под крана во время обеда, поскольку нужно нестись на экстренную операцию, но на глоток кофе нет ни секунды. Возыметь возможность рухнуть на любую горизонтальную поверхность и вытянуть гудящие от напряжения ноги, на которых ты простоял в операционной девять часов беспрерывно. Осуществить давнее желание – сбросить с себя непосильное ярмо и забиться в какую угодно дыру, лишь бы не убирать загаженную постель за болезной супругой и не слышать плач убогого сына, который месяцами сидит взаперти… Можете поверить: моя благодарность за освобождение от постылого существования не имела бы границ!
Травматолог завертел в пожелтевших от никотина пальцах дешёвую и мятую пачку «Петра». С трудом, трясущимися от ярости руками прикурил от зажигалки.
– Давай-давай, оформляй протокол! Без угрызений совести. Мне терять решительно нечего!
Поистине нельзя отнять у человека то, чем он отродясь и не владел! Ибо нет и не было свободы у нашего доктора.
Милиционер опешил и, как-то слишком спешно распрощавшись, ушёл.
Прошло несколько томительных дней ожидания, прежде чем позвонили из отделения милиции с известием о благополучном снятии с нас всех обвинений ввиду обнаружения хозяевами пропавшей вещи. Кристиночка – ну кто бы мог подумать! – совершенно случайно, стягивая пеньюар, вместе с ним сняла и цепочку, затем, скомкав одёжу, затолкала её в комод. Что примечательно, украшение обнаружили в тот же вечер, однако не удосужились об этом сообщить в компетентные органы. Действительно, к чему утруждаться?
* * *
На следующей неделе во время утренней оперативки этот неприятный инцидент начмед – высокая ухоженная мадам лет сорока – прокомментировала следующим образом:
– Многоуважаемые коллеги, настоятельно не советую вам обслуживать пациентов на дому за отдельную, так сказать, плату, так как вы тем самым подставляете не только себя, но и наше родное медучреждение.
От подобного освещения событий стрессовая реакция моего организма не заставила себя ждать, проявившись в виде внеочередного выброса порции соляной кислоты в желудке и, как следствие, наступившей резкой изжоги.
А какой плате идет речь? Насколько мне известно, именно вышеупомянутая особа самолично распорядилась послать нас к нелицеприятным гражданам, принадлежащим к верхушке электората, и, само собой, никаких гонораров за труды и не подразумевалось. Благо Шамиль Раильевич не слышал ее лживый бред, находясь в ту самую минуту в приемнике, разгребая завал из пострадавших в массовом ДТП.
– Впредь в случае поступления подобного рода жалоб на первый раз вы получите строгий выговор с занесением, но в последующем – вплоть до увольнения!
Прошу всех присутствующих учесть! – высокомерная поза начмеда напоминала стойку кобры.
Наступило гнетущее молчание в зале, поскольку коллектив и без того был осведомлен обо всех подробностях произошедшего, прекрасно понимая лукавство администрации в его оценке.
– Далее не менее вопиющий случай злоупотребления, так сказать, нашим доверием, – начальство неутомимо продолжало смаковать наши огрехи. – При сверке реестров и амбулаторных карт в поликлинике невзначай обнаружился тот факт, что у уролога Сатлыканова прошёл диспансеризацию и ряд дополнительных обследований некий Гарипов Ф. Т. Обратите внимание – 1921 года рождения.
Да не один, а целых шесть раз за квартал, при том что данный пациент давно преставился. В связи с данным случаем возникает закономерный вопрос: за какой такой надобностью Гарипов с того света к вам регулярно наведывается, Марат Ильдарович? Неужто гурии в раю к нему претензии по мужской части имеют?
Смешок в зале. Веселые перешептывания. Совсем не удивили. От уролога поликлиники ещё не того можно ожидать. Хоть и ненамного старше меня, но весьма и весьма практичен и деловит, помимо основной работы успев засветиться в нескольких коммерческих клиниках. К тому же из-под полы приторговывал различными импортными снадобьями для повышения потенции. Короче, вполне оправдывал свою фамилию, коей бравировал, ведь Сатлыканов с татарского языка можно перевести как «продажная кровь».
Поговаривают: недюжинная предприимчивость у него в крови. Один из его предков по отцовской линии слыл торговцем пушниной. Согласно семейной легенде, воспользовавшись лютыми крещенскими морозами, всучил он втридорога Емельяну Пугачеву несколько телег полных доверху шубами, игнорируя строжайший указ императрицы Екатерины II: никоим образом не помогать разбойнику. За то, собственно, и был «заклеймен» позорной фамилией. Думаете, горевал очень? Ан нет! Закрутился ещё пуще, срывая на ярмарках такой куш, кой другим и не снился. В общем, превратил навязанное прозвище в своеобразный торговый знак.
Касаемо многочисленных потомков, то они, не на шутку возгордясь своим прародителем, навсегда получили оправдание- индульгенцию врожденным хитрости и лукавству, дескать, мы ведь Сатлыкановы, чего вы от нас хотите…
– Марат Ильдарович, – снова обратилась начмед к урологу, – вы теперь у нас на особом контроле, имейте в виду!
– Что имею, то и введу… – недовольно спошлил тот вполголоса.
Другой уролог – пенсионного возраста, числящийся в стационаре, – осуждающе покачал головой. Зарудий Ираклиевич подозревал: рано или поздно более молодой и прыткий коллега его «подсидит», но никогда не показывал своего злорадства при неудачах последнего. Напротив, Марат Ильдарович использовал любую возможность уколоть или обидеть безобидного старика. Даже по поводу предмета особой гордости пенсионера – восьми детей и целого вагона внуков, как истинного показателя, по словам Зарудия Ираклиевича, не только мужской, но и, прежде всего, его профессиональной состоятельности, – Сатлыканов постоянно язвил в своей манере: «Наш бабай, похоже, понятия не имеет о средствах контрацепции.
Да какой из него уролог? Так, ползающее демографическое недоразумение…»
– К сведению, ваши так называемые приписки «мёртвых душ» совсем не безобидны, как вы, видимо, полагаете, – продолжало вещать неугомонное начальство. – К примеру, в прошлом месяце из-за фиктивной записи приёма пациента у стоматолога в соседней области следствие по расследованию тяжкого преступления, повлекшего за собой смерть подростка, было введено в заблуждение тем, что подозреваемый по данному делу вполне себе серьезно предоставил алиби в виде амбулаторной карты.
– Н ачмеду-то впору сменить фамилию с Воробьевой на Соловьеву, ишь как заливается… не заткнешь! – продолжал вполголоса негодовать Сатлыканов.
* * *
Через пару недель после неприятного инцидента с пресловутой золотой цепочкой в нашем отделении снова случилось ЧП. На этот раз гром грянул со стороны Минздрава. Очередная жалоба.
Суть сей истории такова: начальник одного из крупных градообразующих комбинатов республики, будучи на отдыхе, умудрился сломать бедро. Травма не производственная, посему расходы на лечение и реабилитацию больного комбинат возмещать отказался. Все возможное в рамках тогда существующей бесплатной медицины сделали: обезболили, сопоставили отломки. Да вот беда: при консервативном лечении все шансы остаться инвалидом. Значит, требовалась операция с использованием дорогостоящей металлоконструкции. В нулевые года больница не имела достаточного финансового обеспечения для закупок подобного рода, и пациент становился перед выбором: либо инвалидность без операции, либо приобретение пластины у швейцарской фирмы за свой счет, причем травматологи готовы ее установить совершенно безвозмездно.
Но ведь здоровье дороже, правда? Больной в итоге успешно прооперирован доктором Коняевым и специально вызванным из республиканского центра ведущим травматологом. Начальник комбината поправился, вышел на работу, тут его дражайшую молодую супругу жаба заела. Как так, медики наживаются на чужой беде! И направила она жалобитье в вышестоящие инстанции с требованием вернуть пресловутые семьдесят тысяч, потраченные на восстановление здоровья благоверного. Чего раздумывать? Да на такие деньжищи можно лишний раз на Сейшелы слетать.
В Минздраве не стали долго ломать голову и перенаправили кляузу главному врачу с условием последующего отчёта о предпринятых мерах. Видимо, у кого-то из околовластных чиновников в голове сразу щёлкнул некий тумблер: раз на операцию нужны деньги, ага, всё ясно, доктор – вымогатель и взяточник.
Администрация больницы, в свою очередь, вынесла поистине гениальное решение: «Вернуть требуемую сумму в полном объёме, а исполнение возложить… на лечащего врача Коняева».
Железная бюрократическая логика в действии.
К слову сказать, в те времена месячный оклад рядового специалиста хирургического профиля равнялся трем «тырам» с половинкою. При нехитром подсчете получается: требуемая сумма эквивалентна доходу врача за полтора года, но, заметьте, всего лишь двум месячным заработкам начальника крупного предприятия. Прямо как в советском мультфильме: длина удава равняется пяти мартышкам или же тридцати восьми попугаям. В нашем случае: «мартышки» – жируют, а бедняге «попугаю» не позавидуешь – впору заживо чучельнику сбывать свою потрепанную тушку.
В связи с этим в отделении появилось крылатое выражение: «Паши, Коняев, аки конь, пока копыта не отвалятся». То есть бедняга оперировал, полгода лечил, в результате даже поставил больного на ноги, и, как ни курьезно, ещё и должен остался…
В челобитной особливо указали: «Врачи работали ну уж очень долго, почти до ночи, чего-то там ковырялись, а потом медсестра попросила чем-нибудь накормить хирургов, которые вышли из операционной. С какой стати мы должны нести расходы на питание ваших сотрудников?» В довершение неугомонная супружница скрупулезно приложила чек на одну куру-гриль, буханку «Бородинского», бутылку минералки и – особенно умиляет последний пункт – целых два плавленых сырка «Дружба». Однозначно, пир на весь мир, при учете проживания экономной дамочки в таких хоромах, что даже при условии подпольной торговли органами своих пациентов Коняев бы ни в жизнь такой особнячок не отгрохал.
Известное дело, обиженный доктор проигнорировал абсурдное решение начальства. Но паскудная бабенка с упорством ржавой дисковой пилы продолжала добиваться своего. И подала на травматолога в районный суд.
Коняев, искренне проклиная свою профессию, ходил к начальству на разборки но, увы и ах… Разгул шизофрении в нашей администрации не поддавался описанию. В завершение он в отчаянии послал «главного» в пеший эротический тур и напился с горя прямо на дежурстве.
Стояло лето. Период отпусков. Врачей катастрофически не хватало, а оскорбленный в лучших чувствах эскулап ушёл в запой. Прошло два судебных заседания, которые никак не прояснили ситуацию. После очередной разборки с начальством на тему «Откуда ему собственно взять требуемую сумму: продать квартиру, а детей в детдом сдать?» у подсудимого врача в неполные сорок пять случился микроинфаркт. Загремел он в отделение терапии, где на соседней койке, к счастью, оказался грамотный адвокат, который всего за каких-то пять минут сумел остановить беспредельное сутяжничество.
Его речь во время судебных прений звучала приблизительно таким образом:
«Мой подзащитный готов возместить полную стоимость металлоконструкции искомой фирмы… – в судебном зале все притихли, а алчная чета уже потирала загребущие ручонки, – но данное событие произойдет не ранее, чем гражданин Мамлеев вернет пластину для остеосинтеза взамен требуемого материального возмещения. Поскольку истец посчитал, что металлоконструкция не стоит тех финансовых затрат, которые он понес вследствие проведенной операции, то будет вполне справедливо, если он вернет её в обмен на требуемую сумму. Ведь именно её стоимость и является камнем преткновения, верно?»
Шах и мат! Так супруги Мамлеевы ушли ни с чем, доктор Коняев остался с рубцом в миокарде и глубоким разочарованием, которое в полной мере проявилось в оброненной им фразе: «Раньше я любил людей, а теперь отношусь к ним взаимно».
* * *
– Соф, подай свежий халат.
– А этот чем плох? Только вчера поменяла, – проворчала пышнотелая сестрахозяйка.
– Ты вначале врачебный диплом получи, а потом пререкайся, – не со зла, а, скорее, для порядка проворчал дежурный травматолог Мишин по прозвищу Миха.
– Вот ещё, больно оно мне надо. У меня свояченица в бухгалтерии работает, так у них там зарплата вдвое больше, чем у вас со всеми и дневными, и ночными.
Последовал ироничный вздох:
– Эх, говорила мне мама: иди в экономисты, а я сдуру в хирурги пошёл. Теперь из нажитого – хрущёвка в ипотеку да язва с гипертонией.
– Ага, ещё и условка в придачу – поддел травматолога заведующий приемным покоем Артур Маратович, намекая на дела давно минувшей молодости.
– И не говори, – совсем не обиделся Мишин. – От сумы и от тюрьмы, как говорится, мы ежедневно в полушаге.
В свое время Миха, равно как и Коняев, прошел через горнило следственных действий. Если верить слухам, то, будучи вечно голодным ординатором первого года, проживающим в шестиместной комнате в общежитии, он принял «благодарность» от пациента в виде пакета с палкой копченой колбасы, чекушкой и баночкой артишоков. Не успел донести сие подношение до ординаторской, как оказался повязан крепкими ребятами в форме. Тогда закон карал, не в пример сегодняшнему, гораздо суровее, и любая форма благодарности, пусть и в виде 109 Айгуль Галиакберова небольшой коробки шоколада, приравнивалась к взятке. Позже выяснилось: больного вынудили сотрудничать с правоохранительными органами, так как бедолага находился у них на «крючке» по поводу кражи барсетки.
Полагаю, богиня правосудия давно зуб имеет на людей в белых халатах, ибо за глухой повязкою на лице скрывает врожденную слепоту, которую ни один лекарь до сих пор не удосужился излечить. Вот отсюда и бесконечные тяжбы с врачевателями.
Отделался тогда Миха условной судимостью. Но повествование являлось бы неполным, ежели не вспомнить, что буквально через несколько месяцев этого «благодарного не в меру» пациента привезли на скорой с ножевым ранением грудной клетки и напряженным пневмотораксом 1 , – в аккурат в дежурство Мишина. Теперь представьте глаза вышеупомянутого, когда над ним со скальпелем в руке наклонился травматолог, супротив которого он давал показания. После чего, надеюсь, вам будет понятен смысл распространенного в медицинской среде, но неоднозначного выражения «скрипя зубами, спас жизнь».
– Вот ведь паскудна натура человеческая – кусать руку, его спасающую. Иная тварь божья и то поболее благодарна будет. В ветеринары, что ли, податься? – продолжил ковырять старую рану Мишина заведующий приемным покоем.
– Такова жизнь. Иисус был святой, а и то людям не угодил – распяли его. Мы чем лучше? – философски отозвался Шамиль Раильевич.
– Вот не понял: нимб тебе бесплатно выдали или ты его на блошином рынке прикупил? – отчего-то вспылил Артур Маратович.
– Отчего же на блошином? – миролюбиво поинтересовался мой куратор.
– Да потому, как никчемный антиквариат! – словно сплюнув, ответствовал оппонент и вышел явно в дурном настроении.
Горько вздохнув, я поплелась вослед, чувствуя нутром, что положенная по графику практика в приемном покое обещает остаться в памяти как нечто незабываемое.
* * *
Артур Маратович Нуриев, под чье начало я переходила на целый месяц, был молод и весьма амбициозен. Хороший хирург с большим будущим, не пропускающий ни одной зарубежной конференции или симпозиума по теме своей диссертации. С неизменной белозубой улыбкой, в сшитом на заказ хирургическом костюме с анаграммой и ставящий свою роспись исключительно ручкой фирмы «Паркер»; последнее – подарок от высокопоставленного пациента.
Большинство коллег его недолюбливало. Помню, в первый день практики, стоило мне засмотреться на стройного брюнета, входящего в административный корпус, пожилая медсестра из регистратуры, перехватив мой взгляд, предупредила:
– И не вздумай! Перешагнет и не поморщится. Вместо сострадания, сочувствия и сопереживания у него в почете иные три «С».
– В смысле?
– Себялюбие, самовлюбленность и самодовольство.
С самого начала заметила: Нуриев прямо в момент поступления отсеивал перспективных больных и не очень. Причем перспективных именно в плане платежеспособности. Во время обеденного перерыва он без стеснения озвучил свое жизненное кредо: не стоит делать высокотехнологические операции – куда входят умение, талант, драгоценное время врача и, вдобавок, что немаловажно, государственное финансирование, – тунеядцам и алкоголикам. В подтверждение своей правоты приводил многочисленные примеры из своего богатого опыта.
– Изначально мы выполняли многочасовую органосохраняющую операцию то одному, то другому бомжу, а они неизменно поступали по истечении некоторого времени с обморожением тех же конечностей или повторными переломами.
В памяти остался один такой – в алкогольном угаре сломал голень. Все собрали чин чином. Вопреки рекомендациям упрямец резко вскочил на ноги и сломал кость снова. Проматерились. Собрали по новой уже на стержень с болтами. Но через неделю после выписки наш знакомец поступил в белой горячке: голень разбита вдребезги, стальной стержень погнут, болты вывернуты. И ещё дважды поступал с различными травмами. Особо одаренный, так сказать, в растрате денег налогоплательщиков. Зато теперь пенсию инвалида получает – честно пьянствует на социальные дотации. Какой резон, в самом деле, люмпенам сохранять свое здоровье, когда все льготы и преференции даются исключительно за болезнь?
Я ценю свое время и считаю: нет смысла метать бисер перед свиньями. Если им плевать на свой организм, то мне и подавно! Убежден: лучше быть среднестатистическим грешником, чем распинаемым святым на манер нашего уважаемого Шамиля Раильевича, бессеребреника нашего. Его впору психиатру показывать ввиду тяжелейшего диагноза – хронической доброты непрерывно рецидивирующего течения и уму непостижимого рвения помогать даже не людям, а людишкам, невзирая на все их мерзопакостное поведение. Все бы ничего, но именно такие святоши, как он, обесценивают результаты нашего труда и приучают самые низы общества к халяве и беспардонности.
– Ну, пойдем, посмотришь, как работают профессионалы, – в конце концов спохватился Нуриев, когда в кабинет заглянула медсестра.
В перевязочной нас ожидал пациент с переломом позвоночника.
– Вот принес, как вы сказали, – двенадцать упаковок, – больной пододвинул огромный пакет.
Речь шла о новомодном в те времена материале для фиксации переломов – скотчкасте, прочном полимере, застывшем в сетке и скатанном в отдельные тугие бинты.
Заведующий приемным покоем взял один из рулонов, и, вставши за спиной травмированного, принялся весьма резво наматывать полимерный бинт вокруг торса последнего, громко комментируя: «Так… первый пошел…» Через пару кругов, к моему удивлению, где-то в районе лопаток пациента доктор ловко разрезал гипсовую полосу так, чтоб больной не заметил, и со словами: «А это у нас второй пошел…», принялся наматывать с грудины оставшуюся половину все еще первого рулона. Встретившись с моими глазами, в которых Артур Маратович увидел недоумение, доктор поспешил прижать указательный палец к губам, мол, помалкивай.
В итоге такие нехитрые манипуляции сумели убедить пациента в использовании всего принесенного им материала. Меж тем в стоящем рядом оцинкованном бачке остались два невскрытых рулона скотчкаста.
Оказалось, травматолог заказывал больше упаковок, чем реально требовалось, с присвоением себе остатков для последующей реализации.
– Артур Маратович, Вам не кажется подобное как-то… – неуверенно промямлила я по дороге в ординаторскую.
Честное слово, я не могла подобрать подходящих слов для выражения своего отношения к увиденному.
– Да будет тебе известно, милая моя, некоторыми видами ортопедических операций в этой больнице владею исключительно я, ввиду того, что разработал свою оригинальную авторскую методику, по которой, собственно, защитил диссертацию и благодаря чему, скажу без ложной скромности, сумел сохранить ноги нескольким десяткам человек. Чтобы стать настоящим, востребованным профессионалом своего дела, мне приходилось посещать многочисленные семинары, конференции и мастер- классы, в том числе зарубежные, покупать медицинскую литературу и видеолекции соответствующего уровня, а оплата всего этого удовольствия обходилась за мой счет – и не в руб лях, само собой! Как ты считаешь, на какие дотации должна существовать моя семья, пока я занимаюсь научными изысканиями для всеобщего блага?
– Полагаю, бонусов там, – он ткнул указательным пальцем куда-то в потолок, видимо, подразумевая небеса, – я заработал предостаточно, благодаря дежурствам на скорой еще со студенчества, так что имею полное право слегка погрешить.
Ангелоподобные крылья за спиной слишком тяжелы и неподъёмны для современного врача, пройдет время – сама убедишься. Хватит хлопать глазами, точно сова в программе «Что? Где? Когда?». Вот ты горбатишься за идею спасения рода человеческого, а кушаешь и живешь на чьи денюжки? Небось, мамки с папкой? – ухмыльнулся он.
– Я живу с мамой и сестренкой, – буркнула в ответ.
– Тем более. Считаешь, что можешь позволить себе быть добренькой? За чей, думаешь, счет? За свой? Ничего подобного. Вместо того чтобы зарабатывать на кусок хлеба, трудясь по вечерам, ты тратишь время на бесплатные дежурства, отнимая лишний кусок у уставшей матери и маленькой сестренки. Ты жалеешь совершенно чужих тебе людей, зачастую тех, кто не заслуживает ни одного доброго слова, тех, кто пинком открывает сюда дверь, пьяный орет благим матом, а потом еще и жалуется, мол, недостаточно быстро прибежала. Мало того, сама сидишь на шее у измученной родительницы, так еще и попутчиков подбираешь, сердобольная ты наша! Молода еще меня поучать, Арина. Вот как количество спасенных тобою людей за сотню перевалит, тогда и поговорим на равных, пожалуй!
Мне показалось… или в его словах присутствовала истина?
* * *
В прокуренном насквозь воздухе ординаторской дышалось тяжело, и немудрено – за чашками кофе с сигаретами в руках собралось сразу пятеро врачей. Закашлявшись, я сгребла в охапку истории болезни с тем, дабы пойти на пост заполнять документацию, но Мишин принялся увлеченно рассказывать очередную байку из серии «а у моего коллеги был случай» – о многодетном священнике, в семье которого приключилось несчастье: родился ребенок с врожденным пороком – значительным недоразвитием головного мозга. Называется сие заболевание – микроцефалия, являясь несоизмеримо худшим недугом, нежели болезнь Дауна, при коей ребятишек можно хоть как-то социально адаптировать, чему-то элементарному обучить. В данном случае несчастный детеныш обречен был находиться в состоянии какающего овоща до самой своей кончины. Одним словом – жуть.
– Разумеется, – продолжил повествование Миха, – во время беременности согласно результатам УЗИ констатировали у плода тяжелый порок, и рекомендовано было проведение аборта по медицинским показаниям. Но, как истинная христианка, попадья отказалась. И вы только представьте себе, нашлись умники где-то в Москве с учеными, между прочим, степенями, которые всерьез уверили священника в возможности установки дренажа в череп маленькому страдальцу с последующим наращиванием… головного мозга!
От неожиданности я присела на подлокотник дивана. Конечно, в медицине описан феномен регенерации, например, части печени, но чтобы мозг… Неужели такой прорыв в науке возможен?
– И при том за такую подозрительно демократичную цену, – излагал Мишин, – всего за каких-то 150 тысяч, и не валюты, а вполне отечественных руб лей!
– Однако, дешево нынче мозг-то ценится, – развеселился Артур Маратович.
– Может, и мне второй нарастить? Как думаешь, не помешает?
– Не юродствуй! Не смешно! – грубо оборвал его Шамиль Раилевич. – Не стоит уподобляться столичным упырям!
После услышанного я еще долго находилась в удрученном состоянии. При размышлении получалось, что хоть у дитенка- микроцефала и наблюдалось значительное недоразвитие мозговых функций, но оборотни в белых халатах, пообещавшие вырастить ему серое вещество, являются, в сущности, бóльшими инвалидами, ибо у них налицо недоразвитие той самой незримой неосязаемой тонкой субстанции, наличие которой в конечном счете и делает любого человека человеком, а именно – души!
Вспомнилась старинная китайская поговорка: «Купить дом – не означает купить очаг, купить кровать – не означает купить сон, купить часы – не означает купить время…» А я бы продолжила: «Заплатить врачу – не всегда означает купить здоровье…»
* * *
Летом, в самый разгар отпусков и нехватки персонала, в больнице произошла беда. После очередного дежурства скончался анестезиолог- реаниматолог, месяц тому назад отпраздновавший сорок один год. Стоя в холле перед большим портретом с траурной ленточкой, одна из медсестер пояснила:
– Он буквально жил на стимуляторах: кофеин – литрами, никотин – пачками, даже энергетики употреблял! И все ради увеличения работоспособности и бдения ночами! Рвал жилы на четыре ставки, как финал – заработал на красивую оградку.
– Конечно, коли работать по полутора суток… да по пятнадцать дежурств в месяц, – посетовала подошедшая анестезистка.
– Ежели имеется намерение свести в могилу человека при условии, чтобы он ничего не заподозрил, нужно всего лишь разрушить ему ритм сна-бодрствования, – заметил один из проходящих мимо хирургов. – Перебить природные биоритмы на десяток лет, и все, пенсионный фонд вам будет безмерно благодарен за сэкономленные средства. Вы думаете, почему наш патологоанатом оплату за ночные дежурства вполне серьезно называет «деньгами с того света»?
– Кто оценит, что пахал до сдыху?! – в своей манере прокомментировал Артур Маратович.
– Мне вот одно непонятно, когда при такой интенсивности работы он детей-то успевал строгать? – Сатлыканов оседлал своего любимого конька. – У него их вроде четверо? Злые языки утверждают: не все отпрыски от него…
– Самое интересное, на какие шиши он их кормил? – поддакнул Артур Маратович.
– Да на его лысой башке ажно вошь сдохла с голодухи, прости Господи, а ты говоришь, детей кормил, – вставила свои пять копеек пожилая санитарочка.
– Т олько- только в ипотеку взял квартиру трехкомнатную. А жена-то у него в декрете. Ой, что деется…
В больнице царила гнетущая атмосфера. Отменилось с десяток плановых операций. Некоторые пациенты вполне серьезно высказывали свое недовольство смертью медиков вне утвержденного графика. К акой-то балагур привел занимательный факт: оказывается, в Японии и в Норвегии существуют острова, на территории которых по установленному закону запрещено умирать. Вот бы как-нибудь и врачам тоже запретить переходить в мир иной на законодательном уровне, вкупе с приковыванием хирургов и анестезиологов к операционному столу для круглосуточного обслуживания населения. Очень удобно.
Но апофеоз шизоидного поведения выказала бабка лет восьмидесяти. Согласно неумолимой статистике хирургам о таком долгожительстве можно и не мечтать.
Услыхав, что операция по удалению камней желчного пузыря отменилась из-за внезапной кончины анестезиолога, безобидная старушка в мгновение ока перевоплотилась в персонаж фильма «Вий», призывая на наши головы все кары небесные.
– Сталина на вас нет! Расстрелять вас всех надо! Я на вас в суд подам, бездельники! Вы у меня по этапу пойдете!
– Ага, пусть подает, в Страсбург прямо. Оттуда немедля вышлют профессоров да академиков ей в личное пользование, – не растерялся заведующий отделением.
Старушенция бесновалась так, будто мы являлись единственной помехой между ней и вечной жизнью. Якобы верующая, размахивала она потрепанным «псалтырем» и каждого попадающего в поле зрения причастного к медицине проклинала с мстительным изощренным фанатизмом.
* * *
В те времена я по наивности считала, будто причиной конфликтов врачей с пациентами является хроническое безденежье и тяжелое постперестроечное время. Прошло много лет, прежде чем поняла: во все времена источником коллизий будет не особое время, не кризис, не пресловутые дензнаки, а когда одни никоим образом не хотят услышать и понять других…
Ну нельзя, в самом деле, заставить вылечить себя, используя угрозы, жалобы, шантаж, точно так же, как нельзя кого бы то ни было заставить себя уважать, требуя деньги или иные блага цивилизации взамен медицинской помощи. Впрочем, насчет последнего пункта отмечу, даже работая безвозмездно и сгорая во имя благоденствия человечества, нельзя заслужить уважение, так чтоб наверняка. Если человек не способен априори испытывать к кому бы то ни было благодарность или признательность, то независимо от платности или бесплатности мероприятий по спасению его драгоценной жизни он не будет в состоянии проявить те чувства, что от него ожидают… Как человек с врожденной цветовой слепотой не способен оценить всю палитру радужного спектра, так и здесь… ну не способен он. Не «могёт», и баста. П отому-то и будут вечные разногласия в виде «пластин раздора».
Хотя подоплёкой конфликта является и не пресловутая пластина вовсе, а душевная импотенция, нарциссизм и эгоцентризм нашего общества.
Люди запамятовали знаменитые слова великого Авиценны: «Нас трое: я, ты и твоя болезнь. Чью сторону ты примешь, тот и победит».
А пока на сегодня, увы, мы – врач и пациент – друг против друга. Не оттого ли болезней прорва и вылечиться затруднительно?..
2015 г.
1 Напряженный пневмоторакс – угрожающее жизни состояние. Смерть возникает из-за сильного сдавления воздухом сердца и сосудов, вследствие накопления в плевральной полости воздуха под повышенным давлением в результате травмы грудной клетки или как следствие некоторых хронических болезней.
Опубликовано в Бельские просторы №5, 2021