* * *
Воздух хватая голодным ртом, ты упрямо дышишь.
Манной небесной сыт и не просишь слаще.
Мимо земных дорог выбираешь крыши,
Чтоб однажды и навсегда стать настоящим.
Недорождённый, от холода жизни вскрикнешь
В тусклые пятна, которыми кажутся птицы.
Плечи твои оперяются — скоро привыкнешь.
Ангел, взлетай — попробуй хоть раз не разбиться.
* * *
Из белокрылой радуги
На миллион человек
Падает-падает-падает
Богом подаренный снег.
Чтоб застелить всем набело
Свежего дня постель,
Боженька дует на ангела
И сотворяет метель.
Райским пером запорошены,
Но, не умея летать,
Крадучись ходят прохожие —
Первый снежок не топтать.
* * *
Выпав из детства, впадая в весёлый азарт —
Строить себе пьедестал, о престиже радея,
Делать брезгливым лицо, оглянувшись назад, —
Дети вчерашние неотвратимо стареют.
Тонут в названьях себя и больших должностей,
Переливаясь словами, увы, неуместно.
Гнёздышко вьют, созывают приличных гостей,
Жмутся друг к другу — одним одиноко и тесно.
С возрастом климат меняется, снег холодней,
Зябнут перчатки, ладони желают соседства.
И в мельтешенье прозрачных и призрачных дней
Дряхлый старик возвращается — в вечное детство!
ГОЛОС
Кто же мне дал эти рёбра, в которых я прячу вой?
Мир собирал для тебя, и в занозах теперь ладонь.
Вот тебе клетка надежды, живи в ней и будь со мной.
Я твой взыскательный преданный бог — и меня не тронь.
Где тебе, жено, понять? Сиротски томится ребро,
Чувствуя в области сердца потерю сестры-ребра.
Женщину я воплотил и учил отличать добро.
Рёбра сложились так, что создание это — раба.
Сладостью вечной потери язык безутешно горчит.
Нет, не тяни ко мне жаждущих рук — руки не подам.
Криком вспори материк — но правду свою промолчи!
Чей это голос тоскует во мне — я узнаю сам…
* * *
Всё, что есть человечьего, слабого, мягкого, малого
И земные дела, что до боли в затылке вещественны, —
Словно шубу с плеча, отдаю, чтоб прожить тебя заново.
Всё, что кроме любви, для бессмертной души не существенно.
Облетели слова прошлогоднею лиственной сыростью.
Мы сменили лицо, будто платье в казённой примерочной,
Опасаясь из прежнего рта всеми чувствами вырасти
И в кармане бряцая сомненьем — затёртою мелочью.
Всё, что кроме любви, отцветёт по весне и осыплется.
Жизнь на полном ходу расплеснётся машиною гоночной.
Человечьи мечты на прощанье туманами зыблются.
Над унылой землёй вместо сердца несу мячик солнечный…
* * *
Начинается снег и кончается снег
за окном,
в мире том,
что поспешен, и гол,
и томится за дверью.
Я не помню значения слов,
не пойму, что такое «успех».
Он рифмуется с сотней помех —
я успеху не верю.
Разливает закат свой малиновый сок
по стеклу.
Начинается день.
Я проснусь от мобильной икоты:
Утомляя диван,
прозябаешь в своём полусне?
Я отвечу: не нужно звонить
и меня отвлекать
от работы.
Я вбираю в себя
книги сотен ушедших людей,
оживляю дыханьем своим их забытые лица.
Так, без солнца и страха,
проходит мой призрачный день.
Я счастливая Ваша мечта,
не сумевшая сбыться.
СКРИПКА
За стенкой скрипка заиграла:
фальшивя, корчилась в рыданьях,
казалось, обрывала струны
и создавала вновь и вновь
саму себя, больные звуки,
в которых визгами скандала
мне говорила о страданье,
и больше сострадала юным,
поскольку их ждала любовь
такой же вот фальшивой скрипкой —
и я заламывала руки…
* * *
Придумать бы такое слово,
чтоб сочетать в одном флаконе
две жидкости несовместимых,
две стороны одной луны.
И кто-то мудрый, несуровый,
гуляя на небесном склоне,
решит с улыбкою: «Простим их,
они в любови не вольны».
Вернись-и-уходи немедля
до самого земного края,
где наступает швах планете —
чтобы микстурою лечить
разлуку, что двоих объемлет.
Мы слишком долго с ней играли:
как будто маленькие дети,
пекли из снега куличи…
* * *
Это — как будто рассвету признаться в любви.
Вот он, рассвет,
его, как буханку, пекли
солнечным светом ли,
голосом птицы ли,
кровью ли.
Соком свекольным щёки ему навели,
бросили в небо —
лети, ясный сокол, лети…
От сотворения мира свободен — какие б силки ни плели.
Вечный удел Ярославны — ждать, облака проливать
горькою жалобой —
ах, мне кинжала бы!.. —
сеять кровавые слёзы — вырастут с крыльями корабли.
Это — засыпанный солью, невидящий взор.
Это беспомощный лепет,
как лепесток, ветру брошенный.
Это послание-пение всем — лишь для тебя одного:
где ты, хороший мой?..
* * *
Куда бы ни шёл ты — поступь моя легка.
Богиня танцует-рисует крылья и облака.
Небо моё так близко, а жизнь, как рука, коротка.
Так что иди, попрощайся с Ювентой: «Пока».
Выдохни пляски мои, сопли свои утри.
Я же танцую себя, как галактика, изнутри.
Небо мое закатом тысячеваттным горит.
Глазки свои обожжёшь — так что иди, не смотри!
Я замыкаюсь — и вечность становится дежа вю.
Я наяву и с открытыми веками сплю.
Я расчленяю весь мир на люблю-не-люблю.
Мне поделом — я стихами давлюсь и давлю.
Я воскресаю от боли — придумывать бога, храм.
Я расскажу тебя наизусть и разберу по слогам.
Ты невесом и банален, ласковый Фата Морган.
Так что иди себе, милый, — я тебе не по словам.
* * *
Заповедь старцев примерю по-своему:
Всё, что разрушено, — будет построено.
Камень разбросан — и время собрать его.
Счастье — врагов перекрещивать братьями.
Всё, что построю, — однажды разрушу я.
Что нарушаю — костями наружу, и
Вывернет сущность мою всю изнанкою:
Миру хозяйка — и самозванка я.
Самоизбранница на покаяние.
Я — воздаяние, я — со-стояние,
Вместе стояние с камнем разбросанным.
Храм воздвигаю — и лягу в нём росами,
Алыми каплями в вечности Библии.
Аз есмь начало и память о гибели.
Отче, храни меня! Муж, оттолкни меня!
Миру верни меня — камнем и именем.
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!