* * *
Виктору Ерофееву
Если это провинция, то обязательно дом
С деревянной террасой, чердак, полный разного хлама,
Небольшой огородик, ворота с висячим замком,
Вдоль забора кусты, и сарай, современник Адама.
Обязательно парк, если нет, то, как минимум, сквер.
Пара-тройка скамеек в истоме полуденной лени,
Для сугубой эстетики дева с веслом, например,
Или бронзовый Ленин, а может быть, гипсовый Ленин.
Непременно река, вот уж что непременно – река.
Скажем, матушка-Волга, но не исключаются Кама,
Сетунь, Истра, Тверца, Корожечна, Славянка, Ока…
Плюс пожарная вышка, соперница местного храма.
Вспоминается желтая осень, сиреневый снег
Под мохнатыми звездами, печка с певучей трубою.
Так когда-то я прожил дошкольный запасливый век
И уехал, с беспечностью дверь затворив за собою.
За вагонным окном побегут облака и мосты,
Полустанки, деревья в клочках паровозного пара.
И прощально помашет рукою мне из темноты
Белокурая девочка с ласковым именем Лара.
декабрь 2012
ЛЕТО 53-го
Пионерлагерь имени Петра
Апостола располагался в церкви,
Закрытой властным росчерком пера.
Внутри и вне бузила детвора
Военных лет. На этом фоне меркли
Особенности здешнего двора.
А здешний двор – он был не просто двор,
А сельское просторное кладбище
Одно на пять окрестных деревень.
И будь ты работяга или вор,
Живи богато, средне или нище –
А в срок бушлат березовый надень.
Тогдашний «мертвый час» дневного сна,
Когда башибузуки мирно спали,
Был отведен для скорых похорон.
Пока внутри царила тишина,
Снаружи опускали, засыпали,
И двор наш прирастал со всех сторон.
Полусирот разболтанную рать –
Отцы в комплекте были у немногих –
Не так-то просто было напугать.
Мы всё умели: драться, воровать.
Быт пионерский правил был нестрогих.
Но кой о чем придется рассказать.
Была одна стервозная деталь:
Еды детишкам было впрямь не жаль,
Но требовалось взять в соображенье
Природный, так сказать, круговорот:
И то, что детям попадало в рот,
Предполагало также продолженье.
В высоком смысле церковь – целый мир,
Божественным присутствием пропитан.
Но если по-простому, без затей,
То в этой был всего один сортир,
Который был, понятно, не рассчитан
На сотню с лишним взрослых и детей.
Но сколь проблема эта ни сложна,
Была она блестяще решена,
Лишь стоило властям напрячь умище.
И к одному сортиру, что внутри,
Добавили еще аж целых три
Снаружи, то есть прямо на кладбище.
А вот теперь представьте: ночь, луна,
Кладбищенская (вправду!) тишина,
Блеснет оградка, ветер тронет ветки,
А куст во тьме страшней, чем крокодил,
Поэтому не каждый доходил
До цели. Что с них спросишь? – Малолетки!
……………………………………………..
Пусть в прошлое мой взгляд размыт слезой,
А детство далеко, как мезозой,
Я помню все детали пасторали:
Зеленый рай под сенью теплых звезд,
Наш лагерь: церковь, а вокруг погост,
Который мы безжалостно засрали.
11.06.2013
* * *
Кавказ подо мною…
А.С. Пушкин
Я видел картину не хуже – однажды, когда
Кавказец, сосед по купе, пригласил меня в гости.
Плыл сказочный август, в то время на юг поезда
Слетались, как пчелы на запах раздавленной грозди.
Так я оказался в просторной радушной семье.
Муж был краснодарским грузином, жена – украинка,
Невестка – абхазка. На длинной семейной скамье
Я выглядел явно чужим, как в мацони чаинка.
Ел острый шашлык, виноградным вином запивал.
Хозяин о глупых мингрелах рассказывал байки
Одну за другой. Над террасою хохот стоял
Такой, что хохлатки сбивались в пугливые стайки.
Потом на охоте, куда меня взяли с собой
(сначала не очень хотели, но все-таки взяли),
Мне дали двустволку, и я, как заправский ковбой,
Навскидку палил, но мишени мои улетали.
Кавказ подо мною пылал в предзакатном огне,
В безоблачном небе парили могучие птицы.
Я был там впервые – и все это нравилось мне,
Туристу из северной, плоской, как поле, столицы.
Дела и заботы на завтрашний день отложив,
Я тратил мгновенья, как то и пристало поэтам,
На каждом шагу упираясь то в греческий миф,
То в русскую классику, не удивляясь при этом.
Смеркалось. На холмы ложилась, как водится, мгла.
В Колхиде вовсю шуровали ребята Язона.
Курортный Кавказ предвкушал окончанье сезона.
Я ехал на север – и осень навстречу плыла.
январь 2013
* * *
Из пачки соль на стол просыпав,
Что, как известно, на беду…
Куда вы, Жеглин и Архипов,
Как сговорясь, в одном году?
Земля, песок, щебенки малость,
Слепая даль из-под руки.
Она к вам тихо подбиралась,
Петля невидимой реки,
Что век за веком, не мелея,
Несет неспешную волну.
Лицом трагически белея,
В свой срок я тоже утону.
Былого не возненавидя,
Не ссорясь с будущим в быту,
В дешевом (секонд-хенд) прикиде
С железной фиксою во рту.
Семье и миру став обузой,
Отмерю свой последний шаг
С беспечно-пьяноватой Музой
И книжной пылью на ушах –
Туда, где ждут за поворотом,
Реки перекрывая рев,
Охапкин, Генделев – и кто там? –
Галибин, Иру, Шишмарев.
Успеть бы только наглядеться,
Налюбоваться наяву…
Ау, нерадостное детство.
Шальная молодость, ау!
август 2012
* * *
В Петергофе однажды, в году девяносто четвертом,
В ночь под Новый по старому стилю, под водку и грог,
Я случайно увидел на фото, довольно затертом,
Старика в филактериях, дувшего в выгнутый рог.
«Прадед где-то в Литве, до войны, – объяснился хозяин, –
То ли Каунас, то ли…» Я эти истории знал.
Даже немцы прийти не успели, их местные взяли,
Увели – и убили. Обычный в то время финал.
Этот мертвый старик дул в шофар, Новый год отмечая,
В теплый месяц тишрей, не похожий ничуть на январь.
Тщетно звал я на помощь семейную память, смущая
Тени предков погибших, сквозь дым продираясь и гарь.
Не такая уж длинная, думал я, эта дорога –
От тогдашних слепых до сегодняшних зрячих времен.
У живых нет ответа, спросить бы у Господа Бога:
Если всё по Закону – зачем этот страшный Закон?
…Был обычный январь. Снегопад барабанил по крышам,
За окном проносились пунктиры автобусных фар.
Город медленно спал, и единственный звук, что был слышен, –
Мертвый старый еврей дул в шофар,
дул в шофар,
дул в шофар.
27.03.2013
Опубликовано в Интерпоэзия №4, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!