Филологический факультет БашГУ в период «оттепели»
Молчат гробницы, мумии и кости, –
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И. Бунин
Башкирскому государственному университету исполнилось 110 лет. Юбилей центрального вуза республики – это возможность вспомнить исторический период, когда он получил статус университета и начал своё успешное развитие. Одновременно это и повод указать на значение филологии в современных условиях.
I
1960–1970-е годы принято называть «оттепелью». Понятия «оттепель», «застой», «перестройка», «лихие 90-е» – образные обозначения разных периодов развития страны во второй половине XX века. Среди них «оттепель» 19601970-х годов – знаковое время нашей истории, переход от эпохи сталинизма к демократизации и обновлению всех сфер жизни. «Косыгинская реформа», начатая в 1965 году, ставила целью модернизацию экономики и создание прочного будущего страны. Это время молодости и надежд целого поколения выпускников, ставших позднее профессионалами своего дела. Среди них достойное место занимают и филологи.
История филологического факультета БашГУ уходит корнями не только в Башкирский пединститут, но и в более ранние учебные заведения, формировавшие языковую и духовную культуру Уфы. В начале XX века в этом губернском городе России имелось немало учебных заведений, в том числе и Уфимский учительский институт, торжественно открытый в 1909 году.
Кроме него и народного училища, успешно работали пять гимназий, реальное училище, педагогические курсы при высшем начальном училище, многочисленные школы. В крупнейших городах губернии – Златоусте, Бирске, Стерлитамаке, Белебее – действовали гимназии. В Месягутове при женской прогимназии готовили педагогические кадры. Высшие начальные училища были открыты и во всех крупных населенных пунктах: Миньяре, Мелеузе, Николо- Березовке, Табынске.
Сегодня можно говорить о несовершенстве той системы обучения и подготовки учительских кадров, но система эта была создана, она успешно работала, решала многие проблемы просвещения. В Уфе выходили книги самого различного назначения на языках народов, проживающих в губернии: на русском, башкирском, татарском, чувашском. Бюллетень Народного образования регулярно публиковал списки книг, предлагаемых для учеников школ, учителей и библиотек.
Примечательно, что книги эти были изданы в Уфе. Помимо русского, предлагались десятки книг на татарском, башкирском, чувашском языках.
В результате открытие Педагогического института в Уфе в послереволюционное время произошло не на пустом месте, а на подготовленной основе. Новое учебное заведение вобрало в себя традиции местного педагогического и филологического образования.
Сюда пришла часть интеллигенции, сохранившая культуру, в которой формировались С. Аксаков, М. Осоргин. Здесь в начале века творили М. Нестеров, М. Елгаштина, М. Гафури, Г. Ибрагимов, В. Брусянин, А. Тюлькин, А. Лежнев, К. Давлеткильдеев, Е. Червяков. Башкирский государственный университет, открытый в 1957 году и вобравший в себя лучшее, что было в педагогическом институте (БГПИ) им. К. А. Тимирязева, подпитывался филологической, книжной и научной культурой края.
В 1960–1970-е годы филологический факультет – один из ведущих в структуре университета. Многие годы он занимал первое место по уровню подготовки специалистов высокой квалификации, научному потенциалу, изданию монографической литературы. У его истоков стояли высокообразованные специалисты (Р. П. Росси йченко, О. Г. Рублева, Б. Н. Куликов, Б. Н. Кипарисов, Н. А. Калегина, Е. И. Прокаева, Г. А. Зимина), работали известные ученые, авторы исследований по языкознанию и литературоведению: профессора И. П. Распопов, Л. Г. Бараг, Н. В. Черемисина, В. И. Баранов, М. Г. Хайруллина, У. И. Гимадиев.
Среди выпускников факультета десятки докторов наук, авторитетные филологи, известные в Башкирии писатели: М. Чванов, Г. Шафиков, Р. Паль, А. Филиппов, М. Рахимкулов, Л. Соколов, журналисты: Марсель и Мадриль Гафуровы, Ю. Поройков, Ю. Заречкин, Р. Батыршин, Л. Данович, Г. Морозов, Ю. Агров, А. Еникеев, Т. Рыбченко, опытные учителя, деятели культуры.
Главный корпус университета, где располагался филологический факультет, находился в новом здании на улице Фрунзе 32, выполненном в классическом стиле. Просторный холл с колоннами, широкая парадная лестница, ведущая на 4-й этаж, огромный актовый зал, большие аудитории с высокими потолками – все это настраивало на уважительное отношение к вузу, рождало чувство ответственности за учебу. То, что филологический факультет стал основой гуманитарного и шире – университетского образования – естественно. Филология – с е р д ц е в и н а культуры. Это почва, на которой взрастает все остальное. Потому что все начинается со слова, с обозначения всего сущего, с нашей способности ориентироваться в мире и понимать друг друга. Филология объединяет все дисциплины. И потому «филология есть связь всех связей» (Д. С. Лихачев) 1 .
Первый ректор университета Ш. Х. Чанбарисов сделал многое, чтобы гуманитарная основа университета развивалась. Шайхулла Хабибуллович был человеком высокого полета и твердой воли. Как фронтовик, прошедший через жестокую войну, он хотел поддержать новые поколения студентов, дать им достойное образование. В этом он видел свой долг. Построить университет с перспективой на будущее, обеспечить его кадрами, поселить студентов в удобные общежития – это были непростые задачи. И когда недоставало поддержки в обкоме, он мог обратиться к фронтовым товарищам в Москве. Эта смелость и решимость вызывали порой недовольство руководителей республики, но Ш. Х. Чанбарисов готов был принять удар на себя. Он не мог отступить от планов развития университета, обеспечения его специалистами, оснащения современным оборудованием.
Наш ректор был строг и требователен в профессиональном деле. Он не допускал кумовства и протекционизма, деления сотрудников на «своих» и «чужих». Не заискивал перед проверяющими чиновниками. У него было достоинство человека, который служил людям и имел твердые нравственные понятия. Ш. Х. Чанбарисов даже находил время посещать лекции молодых преподавателей. А затем на Совете университета несколькими фразами отмечал их достоинства. И эта поддержка была значима и поучительна для всех. Ректор стремился использовать все во благо университета, даже критику.
Вспоминается такой эпизод. Как-то на Совете университета заслушивали отчет о научной работе вуза. Докладчик дал взвешенную благостную информацию, удобную для передачи в министерство. Вслед за ним заслушали еще два запланированных выступления.
И они подтвердили, что все нормально и утешительно. Но тут попросил слова Л. Г. Бараг – «неистовый Лев». Подойдя к трибуне, он вначале спокойно, а затем все более эмоционально стал обнажать слабость научной работы, самоуспокоенность. Объяснил, как развернута исследовательская работа в столичных университетах и в Екатеринбурге. Распаляясь все больше, обрушился на провинциализм мышления, на отсутствие крупных перспективных программ, на нежелание рисковать.
Некоторые в зале занервничали, стали бросать реплики: «Мы не в Москве», «Взгляните реально на вещи», «Наши возможности скромны».
Но Л. Г. Бараг не унимался. По сути, он предлагал дерзкую программу научного взлета, на которую факультеты пока не решались замахнуться. И это было воспринято нервно, с обидой на резкость оценок. После его выступления наступила тишина. Ждали, как ректор оценит это выступление.
К чести Ш. Х. Чанбарисова он встал на сторону строптивого профессора.
Спокойно и рассудительно обратился к взволнованной аудитории: «Учитесь мыслить масштабно… Не обижаться надо, а поднимать уровень культуры – и своей, и профессиональной…
Лев Григорьевич радеет не за себя, а за перспективу университета. И это надо ценить и поддерживать… Кто еще скажет правду о нас самих? Беречь надо таких людей, а не дергать по мелочам…». Такие комментарии означали солидарность с ученым и поиск перспективных решений для развития.
Наш ректор был не только руководителем вуза, но и специалистом по истории высшего образования в стране. На эту тему в 1973 году он издал в Уфе солидную монографию «Формирование советской университетской системы», а в 1974 году защитил докторскую диссертацию в Саратовском госуниверситете. Сочетание профессиональных знаний и опыта военного времени позволило ему ставить серьезные задачи на будущее, умело разрешать вопросы развития вуза, находить компромисс интересов.
В результате университет стал ведущим учебным центром республики, успешно расширял свои возможности. На его базе были развернуты перспективные направления научно-исследовательской работы.
Преподаватели своевременно проходили повышение квалификации в столичных вузах. «Десанты» молодых выпускников направлялись в аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова и защищали там кандидатские диссертации.
В университет приглашались для чтения лекций известные специалисты, устанавливались перспективные связи БашГУ с научными центрами. И все это делалось несмотря на скромные материальные возможности вуза и трудности этого периода. 1960–1970-е годы стали и для филологического факультета трамплином к профессиональному развитию.
II
Время «оттепели» – период несомненного развития советской науки, в том числе и филологии. Демократизация общества, надежды на «социализм с человеческим лицом» вызвали поколение «шестидесятников», которое внесло обновление во все сферы жизни: в культуру, политику, идеологию. Это было время высокой гражданской позиции, открытых обсуждений, необыкновенной популярности молодых поэтов (Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский, Б. Ахмадуллина). Они собирали стадионы слушателей и были глашатаями надежд миллионов людей. В жизнь входило поколение патриотов, мыслящих критически и одновременно устремленных в будущее.
В литературу возвращались писатели, которые не издавались десятки лет: М. Цветаева, М. Зощенко, О. Мандельштам и др. В 1965 г. выходит шеститомное собрание сочинений А. Грина. В конце 1966 г. печатается роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» выдвигается на соискание Государственной премии СССР. Развертываются горячие дискуссии о целесообразности награды. Писатель оказывается в центре внимания.
В этот период выходят кинофильмы, ставшие знаковыми в сознании поколения: «Летят журавли» М. Калатозова, «Сорок первый», «Баллада о солдате», «Чистое небо» Г. Чухрая, «Иваново детство», «Андрей Рублев» А. Тарковского, «9 дней одного года» и «Обыкновенный фашизм» М. Ромма, «Застава Ильича» М. Хуциева и др.
Интерес к литературе был всеобщим. Люди стояли в очереди ночью, чтобы утром подписаться на собрания сочинений писателей и философов. Кумирами филологов становятся учёные: А. Лосев, Д. Лихачев, Ю. Лотман, М. Бахтин, критики: В. Турбин, Л. Анненский.
Роман-газета выходит тиражом до 3-х млн. экземпляров и не задерживается в киосках. Сегодня этот журнал печатается тиражом в 5 тысяч экземпляров, то есть в 600 раз меньше!
Те, кто учились на филологическом факультете Башгосуниверситета в 1960–1970-е гг., с удовольствием вспоминают это время. Руководство вуза считало, что гуманитарная подготовка – основа университетского образования, и стремилось привлечь к ней всех студентов. В каждой группе филологов было по 5–6 ребят, которые составляли мужской костяк и благотворно влияли на атмосферу факультета. Многие педагоги были еще молоды, а время позволяло им строить дерзкие планы.
В 1970-е годы идеологический догматизм утрачивал прежнюю незыблемость, отступал под натиском более раскованных представлений. Партийный диктат размывался новыми веяниями. На арену истории выходило поколение, не знавшее страха 1930-х – 1940-х годов. И оно намерено было обновить всю жизнь общества, высвободить внутренний потенциал народа.
И это произошло.
Лекции читали яркие, незабываемые преподаватели. В памяти встают неистовый Л. Г. Бараг, загадочный М. Г. Пизов, обескураживающий своей логикой Д. С. Гутман, увлеченная В. С. Синенко, деятельная чета Барановых (В. И. и Н. Д.). Корпус литературоведов дополнялся сильной когортой лингвистов: галантный И. П. Распопов, артистичная Н. В. Черемисина, сосредоточенный Л. М. Васильев, ироничная Н. С. Дмитриева, по-столичному демократичная Н. Д. Гарипова, песенная З. П. Здобнова, стремительная М. Н. Орлова. Практические занятия вели знатоки русского слова Н. А. Калегина и Е. И. Прокаева… Я называю только тех, с кем непосредственно был связан в годы учебы. Татарскую филологию представлял известный учёный С. Ш. Поварисов. Башкирскую филологию возглавляли авторитетные ученые А. Н. Киреев и Д. С. Киекбаев. Все они дали пример честного, добросовестного труда. Свои способности не разменивали на корысть, делячество или неуместное тщеславие. Честолюбие и амбиции они переплавляли в знания и профессиональный рост. Поэтому атмосфера на факультете была творческой.
На филологическом факультете на одном курсе обучалось 5 групп: 2 – русское отделение, 1 – русский язык в национальной школе, 1 – татарскорусское отделение, 1 – башкирское.
В общей сложности – 125 человек.
На общих лекциях большая аудитория 414 была заполнена. Мы не были разделены национальными признаками, не знали барьеров в общении, а сама учеба создавала атмосферу дружелюбия и взаимной поддержки. С Набием Муфтаховым мы вместе готовились к экзаменам в аспирантуру МГУ.
И за неимением другого места располагались в самом Кремле на скамейке перед бюстом В. Ленина. И длилось это почти две недели. С Тимергали Кильмухаметовым мы три года жили в МГУ напротив друг друга. С Робертом Баимовым редактировали его автореферат диссертации. И эти дружеские контакты памятны.
Когда нас направляли в аспирантуру столичных вузов, на ФПК или в докторантуру, мы не терялись в новой обстановке, не чувствовали себя бедными родственниками. Мы были подготовлены к тому, что эта работа требует отдачи всех сил и времени с утра и до вечера. И только так можно было обрести знания и необходимый профессионализм.
Да, все жили скромно и трудно.
Но были дружны, полны оптимизма и веры в то, что идеи социальной справедливости истинны и приведут к процветанию страны. Наш патриотизм выражался в том, что мы готовы были трудиться упорно и бескорыстно.
Нас не смущали маленькие зарплаты и общие тяготы; мы видели реальное улучшение жизни и растущий авторитет страны.
Можно было бы подробно рассказать о том, как наши преподаватели повлияли на жизненный выбор каждого из нас. Замечу лишь, что увлеченность любимым делом и целеустремленность позволили им занять достойное место в научной сфере. Н. В. Черемисина была приглашена в Москву в Институт русского языка им. Н. М. Шанского и работала там ведущим научным сотрудником. В. С. Синенко предложили работать в МГУ, и только привходящие обстоятельства помешали осуществить это намерение. Позднее её командировали в США на несколько месяцев читать курсы лекций. И. П. Распопов переехал в Воронежский университет на должность зав. кафедрой. Т. М. Гарипов стал ведущим лингвистом в Башкирском госпедуниверситете. «Уфимскую школу» лингвистов возглавил авторитетный ученый Л. М. Васильев.
Когда на столичных конференциях мы, молодые преподаватели, сообщали лингвистам, что мы из Уфы, они одобрительно замечали: «Понятно, ведь у вас Л. М. Васильев».
Факультет расширялся в своем составе. Кафедры пополнялись перспективными преподавателями, приглашенными из других вузов: И. П. Распопов, Н. В. Черемисина, Н. Д. Гарипова, чета Барановых (В.И. и Н.Д.) и др. Все они были обеспечены квартирами, перед каждым открывалась возможность роста, и они успешно реализовывали её.
Женщины- преподаватели владели мастерством публичного слова. Каждая из них была неповторима в своей индивидуальности. Н. С. Дмитриева одним взглядом или оброненной иронической фразой могла передать своё отношение к нашей подготовленности и побудить затем усердно наверстывать упущенное. Н. Д. Гарипова притягивала к себе доброжелательностью отношения и столичной демократичностью. В общении с ней студенты освобождались от скованности и стеснительности. Н. В. Черемисина привносила в наши занятия элемент театральности. На середине лекции она могла сделать передышку и прочитать стихи поэтов XIX века. Она блестяще владела интонацией русской речи и позднее написала монографию на эту тему.
На Кубе в Гаванском университете, где мне довелось работать в качестве помощника зав. кафедрой русского языка и литературы, среди 28 преподавателей был и специалист по интонации русской речи – Артуро Кастро.
Целыми днями он проводил занятия с филологами в лингафонном кабинете.
Студенты слушали в наушниках образцы русской классики в исполнении советских артистов и повторяли их. Затем следовали вопросы и ответы, диалоги и монологи. Когда я спросил А. Кастро, кого он считает наиболее авторитетными специалистами по интонации русской речи, среди четырех фамилий он назвал Н. В. Черемисину. Было приятно слышать это так далеко от родины.
Артистичность Н. В. Черемисиной производила впечатление. Мне довелось видеть, как в Москве в РГБ им. В. И. Ленина она поднималась по центральной лестнице наверх в научный зал и мужчины, покоренные её царственным видом и нарядом, невольно расступались в стороны. Они восхищенно провожали глазами эту эффектную женщину.
Наши преподаватели всецело отдавали свои способности образованию.
И их работа ценилась. Самую высокую зарплату в Башкирии получал тогда профессор, зав. кафедрой – 520 рублей в месяц. Зарплата же первого секретаря обкома КПСС республики – 500 руб лей. Это был знак уважения научных руководителей. Можно сожалеть, что Л. Г. Бараг и Л. М. Васильев так и не были удостоены звания заслуженных деятелей науки РФ, хотя выдвигались университетом и имели на это все права. Вместо них эти звания в виде исключения получили те, кто слушали их лекции.
Студенты- филологи проводили литературные вечера, посвященные А. Блоку, С. Есенину, А. Ахматовой, М. Цветаевой, другим поэтам. В актовом зале университета собирались студенты других факультетов, открывали для себя поэтический мир XX века. Эти встречи иногда дополнялись вечерними танцами в холле первого этажа.
Пусть не часто, но это были праздники для молодежи. Возможность общения, приглашения своих знакомых оживляла атмосферу студенческой жизни.
На факультете действовал методологический семинар, на котором представлялись не частные вопросы, а концепции докторских диссертаций, монографий, ключевых проблем филологии. По сути это была апробация результатов исследования. И эти обсуждения проходили горячо, без всяких скидок на статус. Те вопросы, которые задавались, и те замечания, которые высказывались, давали толчок для новых размышлений, расширяли кругозор и подготовленность исследователя к последующим обсуждениям. Через этот семинар прошли работы В. С. Синенко и Л. М. Васильева, С. Ф. Юльметовой и А. В. Бармина, молодых доцентов.
Литературоведы знали, чем занимаются лингвисты, а те, в свою очередь, были осведомлены о проблемах коллег. И это общение расширяло кругозор преподавателей, объединяло их в границах филологии. На этот семинар приглашались специалисты по философии, истории, психологии с популярными темами, и они проходили испытание строгим критическим взглядом.
Профессиональное сотрудничество разных национальных отделений в пределах одного факультета благотворно сказывалось на развитии каждого звена. Оно препятствовало национальной замкнутости и успокоенности, расширяло кругозор, укрупняло подход к проблемам филологии.
В творческом общении и обмене последними научными достижениями выигрывали все. Совместное обсуждение проектов позволяло выверить их жизнеспособность и перспективность на многие годы вперед. Отсутствие столичного общения восполнялось трудолюбием, въедливостью и добротностью знаний. И поэтому наши преподаватели на больших научных конференциях не чувствовали себя стесненно. Их упорный труд открывал путь наверх.
Некоторые из них возглавили даже научные направления, обрели российское и международное признание, работали в крупных вузах.
III
В центре факультета и филологии Башкирии был Л. Г. Бараг. Известный фольклорист и литературовед с опытом работы в вузах Минска, Москвы, Екатеринбурга, он при жизни стал легендарной личностью. Это был ученый с мировой известностью. Его свод белорусских сказок с научными комментариями выдержал в Германии на немецком языке 10 изданий общим тиражом в 100 тысяч экземпляров. Он разошелся по всему миру. Даже на остров Гаити по запросу фольклористов было отправлено 3 экземпляра.
Несколько поколений студентов имели возможность слышать и видеть этого необыкновенного человека. Память о нем осталась у многих как самое яркое впечатление на всю жизнь.
Лев Григорьевич был артистической натурой. Он был слишком неуемен и масштабен, чтобы довольствоваться ролью скромного интеллигентного преподавателя. Нет, ему нужна была полная аудитория, блеск в глазах слушателей, ошеломление на лицах.
Здесь он представал во всей своей неповторимости. Мощный голос, огромные знания, неистовый темперамент привлекали к нему всеобщее внимание. Л. Г. Бараг завораживал своей личностью, тем, как свободно и раскованно вел разговор о творчестве писателей XX века, об основах литературоведения, о глубинах фольклора. Его эмоциональная тональность и живописная манера постоянно менялись: от доверительного, почти сокровенного признания до жесткого воззвания трибуна – главаря.
Наш лектор мог предстать В. Маяковским и С. Есениным, Б. Пастернаком и А. Ахматовой. Его знания и артистизм позволяли не только раскрыть индивидуальность писателя, но и воссоздать его образ. Это сочетание лекции и лицедейства, литературоведческого анализа и театральности в одном человеке было необычным и неповторимым. Это было явление Л. Г. Барага… А ведь за всем этим стояла огромная работа ученого, специалиста, психологическое напряжение, наконец, невидимые окружающим слезы памяти и боль утрат.
Апофеозом его профессионализма и артистичности стала защита им докторской диссертации в Москве в Институте этнографии в 1971 году.
Те, кому довелось побывать там, увидели блистательное зрелище. Диссертант демонстрировал поразительное знание материала. Его аргументы были весомы и зримы. Он был неистов и сокрушителен. Столичные ученые, которых трудно чем-то удивить, только охали от восторга. Наш преподаватель предстал настоящим львом науки, который расправлялся с замечаниями и вопросами блистательно и впечатляюще.
Как заведующий кафедрой он стремился отправлять молодых преподавателей и студентов на научные конференции в МГУ, в Санкт- Петербургский университет, чтобы они увидели столичный уровень и получили заряд увлеченности на будущее. Участие студентов в его фольклорных экспедициях по регионам Башкирии оставляло неизгладимый след в их памяти.
Одним из энергичных, растущих преподавателей факультета была В. С. Синенко. Молодая амбициозная женщина притягивала своей энергетикой. Она не жалела себя и хотела, чтобы окружающие её коллеги были заражены творческой устремленностью, добивались зримых успехов. Жажда творчества и результата была стержнем ее натуры.
В 1960-е годы Вера Сергеевна увлеченно работала над докторской диссертацией. В центре ее интересов была поэтика русской повести середины XX века. Диссертация была успешно защищена в 1971 году в МГУ им. М. В. Ломоносова. Основной материал её представлен в коллективной монографии «Русская советская повесть 40–50-х годов» (Уфа, 1970).
В последующие десятилетия были опубликованы 4 учебных пособия и 3 монографии. Один экземпляр книги «Этика стоицизма Александра Солженицына» В. С. Синенко отправила писателю. Был получен ответ: «Уважаемая Вера Сергеевна! Видно, что Вы пристально и не раз прочли мои книги, вникли с большим пониманием и даже особенно к вертикалям и вершинам. (Это повело Вас к полезному расширению круга рассмотрения: связь с историей философии). Многое Вы увидели, спасибо.
Радуюсь, что литературоведение сегодня не сосредоточено в одних столицах (и даже чаще – не в них, я из разных городов получаю подобные исследования)…
Всего Вам доброго – и привет Вашим студентам. Теперь – всё русское обучение под угрозой.
А. Солженицын».
В. С. Синенко была не только серьезным исследователем, но и хорошим организатором научной и учебной работы. По ее инициативе в 1974 г. на филологическом факультете Башгосуниверситета была открыта кафедра истории советской литературы. В течение 18 лет (по 1992 г.) она успешно возглавляла её. За этот период было подготовлено поколение высококвалифицированных специалистов и научных работников. Под ее руководством выполнены три докторских и десять кандидатских диссертаций.
Вера Сергеевна могла быть жесткой и бескомпромиссной в отношениях со своими подопечными. Мы помним, как решительно она требовала профессионализма от своих аспирантов и как строга была при обсуждении наших работ. Но результатом этого стали успешные защиты диссертаций, карьерный рост, уроки, усвоенные на всю жизнь. Её бывшие ученики становились специалистами высокого класса. Они могли достойно представлять кафедру и своего наставника в столичных вузах, куда уезжали на постоянную работу (проф.
Смирнова А. И., проф. Щедрина Н. М., доц. Лоскутникова М. Б.), и на родной кафедре (доц. Зайцева А. Р., доц. Пшеничнюк Т. М.).
В. С. Синенко определила ведущее направление работы кафедры – «Теоретическая и историческая поэтика», сплотила молодых исследователей, целенаправленно развивала их профессиональные возможности. Благодаря ее усилиям кафедра обрела зрелость и перспективу развития, стала необходимым звеном в структуре факультета и гуманитарном образовании в республике.
Эта кафедра обеспечивала первые выпуски студентов, специализирующихся по журналистике на филологическом факультете. Сегодня ее питомцы работают в солидных СМИ, возглавляют редакции газет и журналов, преподают в вузах Москвы, Воронежа, Екатеринбурга, Краснодара и Волгограда (профессор В. В. Тулупов, профессор В. В. Пугачев, Р. Батыршин – генеральный директор телекомпании «Мир», М. Трофимов – ведущий режиссер канала «Культура» (СанктПетербург), В. Голов – главный редактор газеты «Вечерняя Уфа» и многие другие).
Путь научных поисков, избранный В. С. Синенко, оказался перспективным и значимым для литературоведения в Башкирии. Он благотворно сказался на подготовке коллективного труда «История башкирской литературы», на проведении республиканских научных конференций. Большинство спецкурсов и спецсеминаров, проводимых на кафедре истории русской литературы ХХ века, были соотнесены с этим магистральным направлением.
Среди преподавателей зарубежной литературы на первых курсах нас покорил своей эрудицией доцент М. Г. Пизов. Он был свидетелем времени репрессий и «закручивания гаек».
В 1950 году Моисей Григорьевич был осужден по навету и причислен к «безродным космополитам». Он изучал прозу М. Лермонтова и западноевропейский романтизм. Хорошо владел немецким языком. Интересовался жизнью и литературной деятельностью Л. Троцкого. Ему вменялось в вину антисоветские троцкистские взгляды, недовольство политикой ВКП(б) в области науки и литературы. Был осужден к десяти годам исправительнотрудовых лагерей. Через 4 года как «больной неизлечимыми недугами» был комиссован. В 1956 году М. Г. Пизов был реабилитирован и восстановлен в должности доцента кафедры русской и зарубежной литературы БГПИ. Ему удалось проработать еще около 4 лет.
Он медленно входил в аудиторию 415 с неизменным бордовым шарфом на шее, проходил к окну во двор университета и вглядывался вдаль. Затем поворачивался к замершей в ожидании аудитории и спокойно, с иронической приглядкой начинал говорить о писателе и его творчестве. И это было откровение, к которому он хотел приобщить нас. В чем заключалась власть его лекции? В свободном знании материала? В исповедальности разговора?
В весомости каждого сказанного слова? Он никогда не выходил за границы литературы, ни единым словом не обмолвился о том, что пережил. Более того, подчас его лекция представляла как бы пересказ сюжета с комментариями. Но мы слушали этого человека не шелохнувшись. Никогда он не пользовался конспектами. Все по памяти.
Иногда казалось, что он размышляет вслух для самого себя. А мы оказались невольными свидетелями его внутреннего монолога. Магия речи М. Г. Пизова состояла в сокровенности сказанного, в восприятии каждого произведения как путешествия в неизведанный и уже недоступный мир.
Курс лекций из-за болезни преподавателя растянулся на два года. Мы чувствовали, что время, отпущенное ему судьбой, уходило. И тем дороже становилась возможность побыть с этим человеком рядом. В перерывах мы следовали за ним в конец коридора на лестничную площадку, где он курил и вступал в немногословный диалог с ребятами. Он великодушно относился к нашим вопросам, давал лаконичные, ценные подсказки для размышления.
М. Г. Пизов остался в памяти человеком- загадкой, который вернулся к нам из страшного мира несправедливости. Он стремился придать нашему радостному беззаботному восприятию жизни крепость духа перед испытаниями времени. Через литературу и судьбы героев он передавал нам зерна своих открытий. Его расположенность к студентам, умение сказать простыми словами о таинстве искусства, его достоинство, не порушенное насилием, стали уроками стойкости и профессионализма.
После М. Г. Пизова его эстафету в 1962 году принял молодой преподаватель из Казани доцент Д. С. Гутман. Мы несколько настороженно ждали встречи с ним. Но первая же лекция сняла наши ревнивые чувства. Давид Семенович владел ораторским искусством. Его лекции были примером вдохновенного слова, способного покорить слушателей и повести за собой.
Позднее он станет читать курс ораторского искусства и приобщать студентов к секретам публичного выступления.
Д. С. Гутман по своей базовой специальности был историк, занимался исследованиями в архивах. И это наложило отпечаток на его лекции.
Историко- литературный подход позволял воссоздать атмосферу времени, напомнить о крупных событиях, сопутствующих явлениям культуры. Этот взгляд «сверху» расширял кругозор и понимание роли литературы. Леонид Леонов как-то заметил: «Писатель – это следователь по особо важным делам человечества». Значение классиков зарубежной литературы в духовном развитии общества наш лектор раскрывал впечатляюще.
Студенты технических вузов Уфы ходили на его лекции в общество «Знание» и приобщались к мировой культуре. Гуманитарные вузы города считали за честь привлечь Д. С. Гутмана в качестве лектора. Аудитории, в которых он выступал, были полны слушателями.
Когда Д. С. Гутман был деканом факультета, то легко, как бы играючи, исполнял свои обязанности. Его трезвый ум, дальновидность взгляда, уважительное отношение к каждому преподавателю позволяли оперативно и четко выполнять намеченные мероприятия, деликатно разрешать возникающие разногласия и конфликты интересов. Его способности организатора и руководителя факультета были очевидны. И это способствовало деловитости всех подразделений факультета.
За пределами аудитории Д. С. Гутман был замкнут, не вступал ни с кем в доверительное общение, выдерживал дистанцию между собой и окружающими. Это позволяло ему быть со всеми в корректных рабочих отношениях, удерживать строгость поведения коллег.
Вскоре на кафедре «Истории русской литературы XX века» стал работать ещё один примечательный преподаватель. А. В. Бармин был настоящим филологом, для которого слово писателя, его искусство изображения было первичным, а все остальное сопутствующим. И он стремился открыть слушателям магию сочинителя, те смыслы, которые заключены в тексте, скрыты за словами или преображены в образ.
Анатолий Васильевич знал много неизвестных фактов и сведений, которые можно было извлечь только из солидных, академических изданий, которые он целенаправленно собирал в своей библиотеке. Он читал очень серьезный и объемный курс «Теория литературы», вел спецкурсы и семинары по классике XX века.
А. В. Бармин был заядлым книголюбом. В те времена учителя, преподаватели, врачи жили скромно, подчас бедно. Но они находили деньги и время, чтобы подписаться на собрание сочинений А. Чехова, И. Бунина, А. Блока, С. Есенина… А. В. Бармин собрал ценную библиотеку по теории и истории литературы, один из немногих имел полное собрание сочинений Л. Толстого в 90 томах и очень дорожил им. Он демонстрировал студентам на лекциях свои сокровища и приобщал слушателей к научным источникам.
А. В. Бармин по своей природе являлся самодостаточным индивидуалистом. В чем-то даже сибаритом. Его не интересовала карьера, внутренние отношения, текучка будней. На все это смотрел с иронической улыбкой: суета сует! Он был всецело отдан тому, что любил и считал своей жизнью. Его погруженность в литературу и отданность книгам помешали дописать докторскую диссертацию. Было собрано много материала по теме «Роман-эпопея XX века», опубликован центральный раздел о романе- эпопее М. Горького «Жизнь Клима Самгина». Нужно было поступиться привычкой делать только то, что тебе нравится. Но это было непросто, а время уходило. Но то, что было опубликовано по теме, – это серьезно и обстоятельно.
А. В. Бармин жил в своем творческом мире, наполненном книгами, шахматами, общением со студентами, ждущими от него новых открытий. Эта преданность любимому делу вызывала уважение и воспринималась студентами как норма настоящего преподавателя.
Время учебы в университете стало для многих самым ярким и памятным периодом жизни. И не только потому, что мы были молоды, верили в себя и в будущее страны. Нас окружали интересные, достойные преподаватели.
Они прошли через жестокую вой ну и знали ценность жизни. Они были увлечены любимым делом, бескорыстно служили ему, отдавали нам лучшее, что у них было.
Впечатления молодости неизгладимы. Мы проносим их сквозь годы, чтобы иногда оглянуться и порадоваться тому, что нам довелось приобщиться к прекрасному. И мы благодарны судьбе за эту возможность.
Позднее нас, выпускников БашГУ, отправляли на курсы повышения в столичные вузы, и мы слушали лекции ведущих филологов МГУ им. М. В. Ломоносова и СПбГУ. И впечатления от наших лекторов факультета не стали слабее, не вытеснились столичными профессорами. Мы убеждались, что нас учили достойные преподаватели.
Наши учителя были служителями слова, той когортой избранных, которые посвящены в его тайны. Память о них дорога и благотворна.
После того, как мы окончили университет и начали работать по специальности как историки литературы, на факультет БашГУ пришил новые молодые преподаватели. И уже другие поколения студентов открывали для себя не только наших наставников, но и своих новых кумиров. Филологов покоряли эрудиция и интеллект Р. Г. Назирова, раскрепощенность Е. С. Неживого. Появились ученики Л. Г. Барага, Л. М. Васильева, В. С. Синенко, Д. С. Гутмана. Их зрелость и профессиональное самовыражение пришлось на 1980-е годы. Это уже тема для отдельного специального разговора.
IV
XXI век разворачивается жестоко и непредсказуемо. Мир становится всё более хрупким и ненадежным. Возникают новые вызовы, в которые вовлекается и филология. Язык и литература остаются сердцевиной культуры. Недооценка их оборачивается духовным опрощением и нравственной глухотой новых поколений. Известный профессор МГУ В. Аннушкин с тревогой писал о серьезных п р о с ч е т а х, которые мы уже совершили и которые могут стать более опасными завтра: «Недооценка Слова и словесности (как науки, искусства, практики) дорого обошлась нашему отечеству: мы «проиграли страну», потому что в психологической вой не не отстояли все лучшее в стране. Словом, мы проигрывали Чечню, потому что воевать нужно было не танками, а Словом; мы терпели бедствие перестройки, потому что были неизобретательны в мысли и Слове, но манипулировали сознанием собственных граждан» 2 .
В сегодняшней реальности слово – не только духовное оружие. Оно становится средством массового поражения.
Слово способно разрушить память, сознание, ориентацию человека в мире. Леонид Леонов заметил еще во время Великой Отечественной вой ны: «Народ убивают со святынь». А святыни – это язык, вера, память, нравственные представления, культура. Если это порушить, молодое поколение немо и беспомощно.
Информационная вой на делает полем сражений не реальное пространство, а сознание и память. Она смещает акцент с открытого противоборства на создание мифов и внедрение их в сознание новых поколений. Речь идет о духовном, нравственном и психологическом обезоруживании противника. И делается это с помощью слова, продуманно и изощренно. Борьба за правду включает в себя и борьбу за смысловую содержательность слова, понятия, образа, картины мира.
Информационная вой на против нас состоит в обессмысливании понятий, в утрате привычных ориентиров, того, что такое правда и ложь, добро и зло, ненависть и любовь, жестокость и милосердие, оккупация и освобождение.
Это манипуляция сознанием с целью его подчинения. И если мы не будем способны противостоять, мы можем потерять и собственные поколения молодежи.
Процесс вымывания исторически сложившегося смысла каждого слова, понятия грозит новыми трудностями.
Он ведет к утрате возможности вести диалог на «одном» языке, понимать содержание сказанного и находить компромиссное решение. Иначе говоря, информационная вой на вызывает целую цепь вопросов, которые придется решать дальновидно и ответственно.
А это потребует подготовки филологов разных специальностей и назначения.
Необходима координация усилий политологов, журналистов, филологов, психологов, чтобы сообща выработать стратегию, тактику и формы информационного противодействия. И здесь филология может оказаться очень значимым звеном этого процесса.
Мы уже терпим неудачи на этом фронте, заняв позицию оправдания и обличения в нечистоплотности средств. А необходимо опережение противника в освещении прошлого и настоящего, в развертывании убедительных доказательств, исторических документов и свидетельств. И эта аргументация должна быть впечатляюща и эффектна в своем воздействии. «Ящик Пандоры» ещё только приоткрывается, и мы не знаем, какие сюрпризы в нем таятся. Мы можем это только предполагать. Именно поэтому необходимо предсказать возможные опасности, найти способы их нейтрализации. А время не ждет.
Что изменилось в состоянии филологического образования сегодня?
Практически ничего. Как оно было неутешительным, так и осталось по сей день. Сменяются министры образования, но суть остается прежней. Высшая школа отчаянно сопротивляется тому разрушительному процессу, который навязывается ей чиновниками от образования. Картина его точно выражена в известной статье, а затем и в открытом письме проф. Саратовского госуниверситета Веры Афанасьевой – доктора философских наук министру образования России. Это публичное обращение вызвало широкий резонанс и стало общим воззванием вузовских работников к власти. В нем четко и открыто определены 5 признаков тяжелой болезни высшей школы: 1) тотальная нищета; 2) бумажная паранойя; 3) патологическая ложь; 4) девальвация знания; 5) душевное нездоровье 3 .
Это письмо завершает десятки протестов авторитетных вузов и коллективов против профессиональной беспомощности и экспериментов чиновников с так называемой «оптимизацией» высшего образования. В письме, в частности, говорится: «Российское образование буквально погребено под грудами никому не нужных документов, завалено бессмысленной отчетностью, задавлено чиновничьими предписаниями – и лавина бумаг катастрофически растет. Постоянно меняющиеся федеральные образовательные стандарты не приносят ничего нового по существу, зато делают из образования неэффективную механическую машину, основной целью которой становится производство и воспроизводство бумаг <…> Преподаватели страны, от Петропавловска-Камчатского до Калининграда, превратились в бесплатных клерков, в писарей, в машинисток. Люди изнемогают от многократного переписывания программ, составления бесчисленных отчетов, заполнения одних и тех же анкет. Ума не приложить – куда девается все написанное? Где складируются все эти горы измаранной бумаги?
Зато совершенно очевидно, кому они нужны – чиновникам, которые только этим бумажным потоком и могут оправдать собственное существование, прикрыть отсутствие фактической положительной работы» (См.: РГ. 7 июля 2017. С. 7).
Летом 2017 г. «Российская газета» опубликовала обширное интервью с Верой Афанасьевой под заголовком:
«Нужны ли государству образованные люди?». Общий итог беседы тревожен:
«У государства нет потребности в образованных людях» (См.: Российская газета, 7 июля 2017, пятница № 148. С. 7).
Преподаватели сегодня приравнены к официантам. И те, и другие оказывают услуги. Одни – образовательные, другие – гастрономические.
«Оптимизация» образования преследует одну цель: сократить расходы путем объединения кафедр, факультетов и университетов. Но экономия этого процесса мнимая. Она не окупает тот ущерб, который наносится образовательному процессу и его содержанию. Более того, впоследствии потребуются десятилетия и огромные вложения, чтобы восстановить порушенную систему. Сокращение обучения с 5-ти лет до 4-х ведет к профессиональной неподготовленности студентов. Выпуск «недоучек» влечет некачественное обучение в средней школе. Профессионализм высшей школы расшатывается. Опытные профессора и доценты попадают под сокращение, специализации свертываются.
Нагрузка преподавателя увеличивается до 950–1000 часов, и его работа идет на износ. А уровень зарплаты меняется несоразмерно. Преподаватели вузов вынуждены зарабатывать деньги репетиторством, участием в подготовке и проведении ЕГЭ. Для этого приходится экономить время и силы на основной работе. Иначе говоря, нововведения министерства оказываются безответственными и разрушительными. Чиновники отбрасывают прошлый опыт и подменяют его авантюрными экспериментами. В результате специалисты уходят из вузов, молодежь теряет интерес к работе, аспирантура и докторантура сокращаются и впереди возможен обвал гуманитарного образования.
Безразличие чиновников к протестам преподавателей и продолжающееся давление на них порождают психологическую реакцию – ожесточение преподавателей и «пофигизм», готовность работать настолько, насколько платят за их труд. Этот скрытый протест против насилия над собой усугубляет ситуацию и усиливает социальное напряжение в обществе.
Недооценка гуманитарного знания дорого обходится обществу. Его дисциплины формируют сознание человека, вырабатывают культуру, мышление, укрепляют нравственные основы, в том числе и ответственность за принимаемые решения. Они учат просчитывать хотя бы на три шага вперёд развитие событий, взвешивать то, чем обернутся те или иные решения. Они учат сохранять выдержку и владеть искусством компромисса. По своей сути противостоят самонадеянности и упованию на «авось». Ибо последствия непродуманных решений могут быть необратимыми.
«Оптимизация» прошла катком и по филологическому факультету БашГУ. Три кафедры литературы (русской и зарубежной) сведены в одну и сокращены в своем объеме. Две лингвистические кафедры объединены по такому же принципу. Сокращены специализации и спецкурсы. Количество бюджетных мест на факультете резко сокращено. Опытные профессора уходят по возрасту, а смены им нет.
Естественно, уровень профессиональной подготовки и научных исследований падает. А в школах республики не хватает квалифицированных учителей, в гуманитарной сфере – подготовленных специалистов.
Положение России как осажденной крепости требует мобилизации интеллектуальных ресурсов, продуманной программы противодействия нашим противникам. Надежды на то, что дискредитация страны, её истории и современности ослабнет – недопустимы.
Наша медлительность и недооценка серьезности информационной вой ны оборачивается просчетами. Украину как союзника мы потеряли. Беларусь разворачивается на Запад. Союзное государство не состоялось. Наши экономические связи с другими странами ненадежны.
Ситуация с коронавирусом показывает губительные последствия «оптимизации» здравоохранения. В советское время оно было одним из лучших в мире и учитывалось во многих странах. Китай не разрушил свои социалистические достижения, а дальновидно встроил их в создание современного общества. Сегодня Китай продемонстрировал свои технические и организационные возможности. Закрыть на карантин 650 миллионов человек, за три месяца погасить эпидемию, проявить поразительную ответственность и организованность – это уроки, которые ещё предстоит осознать и учесть.
Мы четверть века живем без идеологии. Мы не знаем ни целей, ни задач, ни этапов своего развития. А идеология – это компас и программа пути.
Это ответственность за поставленные цели. Отсутствие идеологии – это тоже идеология, рассчитанная на дезориентацию общества. В результате молодые специалисты все меньше связывают свое будущее с работой на родине. Они едут туда, где их ценят выше, обеспечивают лучше. И это тревожные симптомы недальновидности и профессиональных просчетов наших действий.
Или преступного бездействия.
Сегодня филология становится инструментом борьбы за жизнь и будущее новых поколений, за то, чтобы Россия достойно выдержала международную блокаду, стала сильной и процветающей страной. Ради этого были принесены немыслимые жертвы в прошлом. И мы не можем обмануть тех, кто шел на подвиг с этой надеждой.
Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор – к смерти все готово.
Всего прочнее на земле – печаль
И долговечней – царственное Слово.
А. Ахматова
И пусть это Слово будет инструментом мира, согласия и дальновидности поведения человека в XXI веке.
1 Д. С. Лихачев. Об искусстве слова и филологии // Д. С. Лихачев. О филологии. М., 1989.
С. 206.
2 В. В. Аннушкин. В обществе грядущих возможностей // Литературная газета. № 22. 8–14 июня. 2016. С. 11.
3 О состоянии российского образования см. открытое письмо проф. Саратовского госуниверситета В. Афанасьевой министру образования России (РГ. 7 июля 2017. С. 7), а также обширное интервью с В. Афанасьевой под заголовком «Нужны ли государству образованные люди?» (РГ. 7 июля 2017, пятница, № 148. С. 7).
Опубликовано в Бельские просторы №5, 2020
