Развернутый комментарий
Я не буду говорить о поэте Ирине Гумыркиной. Даже ее книга «Сквозь тьму и свет», недавно изданная в Алма-Ате, — не предмет, но повод (для) разговора.
Я думаю, говорить о поэзии, учитывая всю априорную субъективность, можно единственным способом: я во время чтения (переживания) .
Только так. О поэзии. Стихи — в своей «технической» (почти-объективной) плоскости — конечно, дело другое. И говорить о стихах я не умею. Мне не очень-то интересно.
Да, одна лишь оговорка: русскоязычная Гумыркина живет и работает в таком казахском теперь Алматы, на самом юге страны, у границы с Киргизией. И языковое напряжение (это чувствуется) дает о себе знать.
В подобном положении находится, например, печатавшаяся в майском номере «Юности» за 2020 год Ксения Рогожникова и уже довольно ярко заявившие о себе Виктория Русакова и Амангельды Рахметов (последний, правда, живет гораздо западнее, в Шымкенте).
Вот маяки по кромке моря: страх, слабость, невыносимость (невыразимость?), тишина, плач, колыбель, тьма, свет…
Поэтическое вещество вне трагедии здесь, кажется, не существует.
И трагедия эта подчеркнуто не-поэтическая: как раз «проблема» невыразимости и немоты отступает на второй план. Это понятная (чуть ли не бытовая) трагедия. Только изредка:
Для кого мне петь, для кого собирать слова?
…
Как вода в реке бессердечно ломает лед,
так и речь моя — перемолота…
Вот точно данное состояние трагедии — у Гумыркиной по-человечески — беды: пустынная земля, а под землей — вода .
Она как будто не умеет писать стихи: но не-сделанная вещь (здесь) представляется чище, переживание — откровеннее, прямее, понятнее.
Иногда, впрочем, внутренний накал тухнет о не-умение:
Сад опустеет неизбежно, скоро,
и небо станет, словно молоко.
А птицы разлетятся, будто листья…
Не буду говорить о сравнении неба с молоком, а птиц с листьями, обозначу лишь показательную неловкость стоящих рядом «словно» и «будто». Здесь неумело в значении незачем .
Временами просто-напросто подводит вкус: «…как было нам по надцать лет и больше». Не хватает не только мастерства, что нормально, но и элементарной, «плоской», работы, крови, плоти — виноградного мяса, как говорил «устами Батюшкова» Мандельштам.
Но все-таки стихи случаются. Происходят. Живут.
Среди неплотных (так уж «сделано») и несколько бездоказательных (так уж подано) строк вдруг появляется абсолютно живая, и утомленное ямбом стихотворение начинает звучать. Неизбежно и по-настоящему. Песок становится слишком морским, солнце садится обязательно посередине моря, рыбы сбиваются в стаи — и вода меняет цвет (свет).
Поэтическое у Ирины Гумыркиной — баланс на самой грани небесного света и земной темноты. «Обжигая тонкие крылья», она не стесняется ни женской слабости (так необходимой сегодня!), ни чистого лирического высказывания (низведенного теперь до «отступления»), ни скользящего по реальности и направленного в неба взгляда…
Можно ли сказать, что отправная точка поэтической мысли — рефлексия? Наверное. Но я не возьмусь утверждать, что есть стихи, написанные по какому-либо другому поводу. Главное, чтобы стихотворение перерастало эту начальную точку, становилось больше себя. В лучших вещах у Гумыркиной это получается. Там, где она уходит от нарочитости (не игры: игра — состояние вполне поэтическое), где говорит открыто, чисто и страшно:
И дал мне Бог молчащее дитя,
родившееся в ночь на понедельник.
Когда не видно звезд, к нему летят
с востока птицы — в ряд у колыбели
садятся и внимают тишине:
она поет — ребенок засыпает.
И что-то тяжелеет вновь во мне,
и это что-то к горлу подступает…
С одной стороны, без судьбы (в традиционно-советском, почвенническом понимании) в поэзии вряд ли получится удержаться на плаву: она, судьба, как бы остов для поэтической вертикали. Но с другой — так часто — в этой самой «почвеннической традиции» — один остов и торчит, как пустой (незаселенный) скворечник. Уж лучше и честнее воздух — лирическое бормотание космополита… В этом смысле Ирина Гумыркина на полпути, то есть на золотой, как закатное солнце, середине.
Опубликовано в Юность №3, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!