Варавара Юшманова. ГЕЛИЯ

Гелия

Семиглавый ветер жил посреди долин,
Посреди пути, ведущего на восток.
Был он страшен и всеобъемлющ, как исполин.
Был холодным он и бушующим, как поток.

Семигласый ветер пел и будил поля,
Угрожал, кричал и шёпотом выстужал
И деревья и камни. Только одна земля
Не боялась его бессчётных тисков и жал.

Вырывал траву и рыхлое обнажал.
С неба молнию брал и будто вонзал кинжал.
Чернозём его вздохом праведным провожал.
Как хозяин лежал.

По семи сторонам летал семиглавый дух.
Всё он злился на мир, а то уставал и выл.
И тогда расцветал цветок, выходил пастух,
Вылетал мотылёк, прекрасен и белокрыл,

Всюду нюхая, из норы вылезала мышь,
И жуки поднимали крылья свои жужжа,
Пел кузнечик, и веселился в полёте стриж,
И трава раздвигалась пред головой ужа.

То дремала земля, а то пробудилась вся.
Семена занялись, почуяли свет ростки.
Но опять возвращался ветер и, голося,
Всё завешивал пылью и пригибал цветки.

Опадали бабочек синие лепестки.
Червяки уползали глубже, и от тоски
Умирали едва взошедшие колоски.
Поедали траву пески.

Не боялась земля, но семени не взрасти.
И однажды пришёл ребёнок, пока был штиль, —
Ясноокая девочка Гелия лет шести,
Точно знающая, кто здесь поднимает пыль.

Семь уздечек она сжимала в своём мешке.
А на шее её отсвечивал амулет —
Чёрно-синий камень звёздный на ремешке,
На любой вопрос дающий простой ответ.

Знала Гелия — здесь живёт семиглавый бес,
Кто его укротит, тот сможет на нём верхом
Улететь в долину, видную лишь с небес, —
Полустёртый, забытый и невесомый дом.

Здесь была ли она — найдёныш, дитя долин,
Благодарное чадо добрых чужих сердец.
Но недавно она узнала, что есть вдали
Те заветные земли, где её ждёт отец.

Ей старуха шаманила: «Ветер туда снесёт.
Оседлаешь его, пришпоришь и лишь держись…
Семь уздечек возьми с собой, остальное всё
Оставляй. Со скарбом не начинают жизнь».

Вышла Гелия в поле, дунула, и в ответ
Закачался на шее каменный амулет.
Взмыло пыльное облако, загородило свет,
И возник силуэт.

Семиглавый демон ринулся на неё.
Завертелись комья, и полегла трава.
Но сквозь эту силу властную и вытьё
Раздались ему навстречу её слова:

Видь, на нас направлен глаз
Аз
Неба праведного дети
Веди
Равноправна наша боль
Глаголь
Дух стрижа — его перо
Добро
Самому себя не счесть
Есть —
Раньше срока рассвело
Зело
Всё подымет, исцеля
Земля.

Замер вихрь воздушный, будто остолбенел.
Семь уздечек достала девочка из мешка.
Он покорным был, и норов его немел,
Словно он теперь обрёл своего божка.

Постаралась Гелия, не подвела рука.
Взобралась, сама как воздух и дым легка,
И пришпорила невидимые бока,
Поднялась в облака.

Осветило долину солнце, впились лучи
В разорённые ветром, гибнувшие поля.
И обратно своё величие получив,
Глубоко задышала раненая земля.

***
Наташе Камневой

Когда проходят годы и невзгоды,
Уже тела зависят от погоды,
Уходят люди, ставшие роднёй,
Ты обрастаешь медленно бронёй.

И жизнь свою, как хлебную нарезку,
По ломтику съедаешь, по отрезку.
А каждый ломтик — сам себе судьба
И вяжется с другими лишь едва.

А каждый ломтик — люди дорогие,
Одни сначала, а потом другие
Дома, маршруты, песни и слова,
И всё в себя вобравшая Москва.

И вроде панцирь противоударен,
И вроде ты за это благодарен…
Да ночью сны встают в законный ряд
И всё с тобой о прошлом говорят.

Три минуты

Когда планета Меланхолия
врежется в Землю,
это произойдёт не мгновенно.
Быстро, но не мгновенно.
И когда моя часть Земли
будет уже поражена взрывной волной,
когда всё вокруг меня исчезнет,
там,
где сейчас он,
все ещё будут живы.
У него будет, наверное, пара минут.
А может, даже три.
Не так уж и мало.
Можно успеть помолиться…
поцеловать жену…
улыбнуться…
Можно выпить пива…
посмотреть на небо…
закричать
в последний раз.
Не вмещается ли вся наша жизнь
в настоящие три минуты…
Три минуты для него.
Только они и могут быть оправданием
тому,
что мы всегда
так далеко друг от друга.

Свадьба

Не подливай мне: не с кем танцевать.
Невеста в белом, словно герцогиня.
Салат пожух. Уже жаркое стынет.
И шафер продолжает гарцевать.

В моём селе был  ЗАГС в фойе  ДК ,
В кафе «Оазис» — свадьбы, юбилеи…
Там кавалеры были посмелее,
Не приглашала баба мужика.

И я мечтала в это вот фойе
Войти невестой пышной и довольной,
И чтоб жених кудрявый был и стройный,
И самый кулакастый на селе.

А что в итоге? Водка да кровать.
И вспомнить нечего: была ль женою…
Налей-ка мне! Я выпивши не ною.
Плохая свадьба. Не с кем танцевать.

Песня

Разворачиваю фотоплёнку,
И чёрные окошки
Говорят, каким разным
Может быть моё лицо.

Я могу быть сыном.
Я могу быть братом.
Я могу быть отцом.
Я могу быть мужем.
Но когда же я буду собой?

Приходя к кому-то,
Я смотрюсь в чужие зеркала,
И везде я разный.
Только у меня в доме
нет своего зеркала.

Я могу быть врагом.
Я могу быть другом.
Я могу быть рабом.
Я могу быть богом.
Но когда же я буду собой?

Знаю — где-то река,
Текущая по кругу.
Приехать бы к ней,
Снять рубашку и джинсы
И войти, и смотреть
На кружащую воду.
И тогда, может быть…
может быть…

Лиса

— Кадочка,— говорит,— у тебя пуста.
Дай мне ещё полста.

Медведь глядит на лису и не разберёт —
Был или не был мёд.
Выступив чуть вперёд,
Сгоряча ревёт:

— Ты ли, кума, излазила закрома?
Знаю, хитра, тебе не занять ума.

Только лиса встаёт, будто не сама,
Шкуру снимает лисью,

Отстёгивает хвост,
Встаёт в человечий рост.

И говорит:
— Греши или не греши,
Будем мы всё одно утопать во лжи

И перед смертью общий держать ответ.
Так что разницы нет.

Мишка же пуще сердится и ревёт:
— Полно, лиса, у каждого свой черёд.

Смотрит в глаза, дознаться бы: врёт — не врёт.
— Нет, я не ела мёд.

У шкафа

Скалит зубы литература —
Полки выгнуты, в ряд тома.
Если б только была микстура
От Шекспира и от Дюма.

Не дышать бы пылищей этой,
Не тащить их к себе в кровать,
Не вздыхать по ночам с Джульеттой
И с Татьяной не горевать.

Жить и жить, словно обыватель,
Вечерами смотреть ТиВи
И мечтать о кольце и платье —
Не о мире, не о любви.

Только что говорить напрасно,
Если брошены все дела,
И в крови закипает масло,
То, что Аннушка пролила.

***
— А тебе в твоём дому
Хорошо ли одному?
Арсений Тарковский

Когда не спится и не ходится,
Лежишь один в своём дому.
Устало смотрит Богородица,
Не удивляясь ничему.

И в мутных окнах отражение
Толкует о прошедшем дне.
К тебе является решение —
В ночи наведаться ко мне.

И ты идёшь, слегка нахохленный,
И знаешь верно, что опять
Увидишь за моими окнами
Разверзнутую благодать.

Да только мне другое ведомо.
Я сплю и вижу сон земной,
Что ничего страшнее этого
Уже не станется со мной.

***
Среди улиц, среди пятниц
Я брожу одна.
На щеках моих румянец,
Но душа бледна.

Солнце старится над всеми,
Словно абажур.
Я ищу другое время
И не нахожу.

А плакат на старом храме
Ждёт неделю мод.
И лежит забытый в хламе
Приодетый кот.

Я клонюсь над этим ложем,
Нас во всём виня.
И внезапный Бог в прохожем
Смотрит на меня.

Опубликовано в День и ночь №6, 2018