* * *
Всё вокруг белеет при взгляде на то, как сквозь
Переливы стекла приходит неслышный гость,
Убегает осень с накрашенною щекой,
Перезрелые груди придерживая рукой.
Снег идёт по веленью Феллини, меняя мир:
Светофор, цвети, оркестр у метро, греми,
Открывайся, пекарня, с запахом, как в раю,
Вот и я пришла, на углу стою.
Подыши мне на пальцы озябшие — и заметь,
Не осталось красок, только любовь и смерть.
Коченеет в парке подружка, подняв весло:
Только чёрный и белый, только добро и зло.
* * *
Юрию Дмитриеву
Вот он, спаситель страны, которой не до спасенья,
Вот поводырь костей, лежащих в грязи весенней,
Плачущих — назови каждую!— ждущих ласки,
Это ль не danse macabre, русские пляски.
Это ль не житие — тюрьма, клевета, опала:
Нечего различать в шорохе листьев палых
Смутные голоса, контуры тел простёртых,
Нечего вызывать канувший остров мёртвых.
Вышиты палачи заново на знамёнах,
Лучше уж помолчи — нынче не до клеймёных,
С рваной ноздрёй, дырой круглой в затылке — видишь —
Музыка, пир горой — вот где у них твой Китеж!
Ладно. Горит свеча в мокром лесу над ямой.
Жертвы и палача горючими именами
Воздух пропитан, мох, серые корни, хвоя.
Слово-то — Сандармох — сонное, меховое.
Только б одну сберечь свечку, теряя силы —
Чтоб миллионом свеч вспыхнула вся Россия.
Неба не видно, стен — всё убиенных тени:
Рано ещё — с колен.
Надо бы — на колени.
* * *
Приникай, приникай, приникай,
Всю до дна меня выпей —
До курчавого паренька
С банкой пива под липой,
До обритых сиротских полей,
До опухшей от снега
Желтой будки — под снегом теплей,
До Двины, до Онеги,
Где стоят часовыми во льдах
Рыбы в латах железных,
До разбитой дороги в крестах
И венках, и до местных,
Налетающих из-за угла,
Бьющих метко и больно,
До мерцающего угля
В обвалившейся штольне.
Всю до дна меня выпей, до дня,
До барака и флага,
До зигзага, которым весна
Заскользит по оврагу,
До бездомного в сером пальто,
До забытого солнца.
Впрочем, важно не это — а кто
Из двоих обернётся.
* * *
Не дай мне, Господь, остыть,
Погаснуть и стать золой:
Пускай проплывает сныть
И матерок незлой
В поросшем быльём дворе,
Цепляясь за пыльный куст,
За серенькое каре
Потёртых панелек, пусть
«Куплю» и «продам» — листы
Белеют на всех столбах,
И солнцем пылает — ты,
Налипшее на губах.
* * *
Мама. Бабушка. Родина. Саня.
Чёрной варежки детской пятно.
Лёд. Блокада. Батый под Рязанью.
Из бумаги проспект вырезая,
Снег летит, заметая окно.
Мир, пылая, проносится мимо,
Точно красный ревущий болид.
Ночь. Позёмка. Сырая равнина.
Остаётся лишь то, что любимо.
Остаётся лишь то, что болит.
Опубликовано в Prosōdia №12, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!