С замечательным поэтом Екатериной Боярских я познакомился в ЖЖ.
Живой журнал в 2008 году был очень популярен, и я читал стихи современных поэтов именно там. Потом был приезд на Байкальский фестиваль поэзии. Чудный Иркутск. Общение. Природа. Сибирь. После этого была только переписка. Перед вами вопросы, на которые Екатерина Боярских ответила по почте. Прошу.
Сергей Сумин
– Приветствую, Екатерина! Мой первый вопрос: как это все началось? Поэзия, творчество? Был ли у тебя момент осознания себя поэтом?
– Думаю, момент осознания так и не наступил. Я фиксирую своё мышление. Иногда оно ритмически организовано, иногда зарифмовано, но мне не хочется утверждать, что я поэт, не хочется произносить это ни вслух, ни про себя. Это слово сужает мне перспективу, обязывает. Я «lonely human being», существо, наделённое способностью любить и говорить (и я устроена так, что это одна и та же способность). Момент начала тоже не вспоминается в подробностях – где, когда и как. Мне точно было уже за двадцать, остальное память не сохранила. Но я отчётливо помню одну свою мысль. Я всегда любила читать – даже больше, чем любила, книги заменяли мне кислород, а стихи текли в жилах вместо крови. И я думала о том, как вообще возможна благодарность – это же что-то фиктивное, слова благодарности – они ведь ничего не значат!
Если сто раз повторить «сахар», сладости не почувствуешь, так и с благодарностью: если сто раз повторить «я благодарна» – ничего не возникнет. Мне хотелось, чтобы благодарность была более настоящей. И менее бессмысленной. Так вот – наверное, это и есть тот момент, о котором Вы спрашиваете – я вдруг поняла, как могла бы выглядеть моя благодарность. Стать такой же, как они – те, кто производил для меня кислород и строил миры, в которых я росла и менялась. Мне показалось, что правильно – бросить им вызов, то есть не им, конечно, – себе. Взойти на ту же высоту. Стать достойной, даже не становясь равной, но хотя бы желая этого так сильно. Мнимая благодарность предполагала, что я вечно буду сидеть, как ребёнок, у их великих подножий и ныть: «Да кто я такая, чтобы что-то писать после того, как они уже всё сказали, и лучше-то не скажешь, как ни старайся…» Вот этот отказ выбирать молчание из любви к совершенству чужой речи, это желание сделать что-то всерьёз, совершить тот же самый выбор, который когда-то сделали мои любимые поэты и писатели – выбор говорить и быть видной, встать во весь рост. Написать что-то, что им бы точно не понравилось, оказалось бы чуждым, но было бы мной. Это я тогда посчитала единственной доступной мне формой истинной благодарности – ради них, во имя их слов и трудов проявить свою самость. Я и сейчас так думаю.
– Как ты пишешь? Есть какие-то ритуалы, механизмы, помощники?
– Если речь о стихах, то я пишу редко. Несколько стихотворений в год – видимо, сейчас это мой предел. Но в то же время я пишу много ни к чему не обязывающей и поэтому освобождающей, по внутреннему ощущению, прозы – делаю ежегодные публичные дневниковые проекты, пишу подробнейшие письма подругам, веду «утренние страницы» (это совсем не литература, это письменная практика во имя вдохновения – неоднозначная, но лично мне крайне полезная). И помощники, пожалуй, есть. Это музыка, переписка с любимыми людьми, соцсети, дающие мне огромное количество поддержки.
Чтобы писать стихи, мне нужно войти в особое состояние и быть там столько, сколько нужно, чтобы закончить текст. Это не всегда удаётся – либо состояние недоступно, либо пребывать в нём не удаётся, оно прерывается. Я знаю, что существуют абсолютно разные способы писать и чужие способы часто кажутся «неправильными», что есть счастливые люди, которые пишут гораздо чаще и увереннее и живут в непрерывном состоянии вдохновения, а ещё есть те, кто считает, что писать – значит ежедневно подтверждать своё владение поэтической техникой, но я так не могу – и почти уже с этим смирилась. Пришла к выводу, что я не контролирую этот процесс на сто процентов, скорее остаюсь на связи и подтверждаю своё намерение, своё согласие написать что-то, когда и если придёт время писать. Никогда не бываю уверена, что это время придёт ещё раз, но каждый раз думаю: даже если это стихотворение – последнее, какое счастье, что оно досталось мне, что я могу ещё какое-то время побыть в этом состоянии. Даже если оно закроется для меня навсегда – я здесь была, я благодарна, я счастлива. Там всё иначе – мир, как хор, состоит из бесконечной переклички живых голосов, все события и существования имеют смысл, и я способна к любви и пониманию. Совершенно неважно, хорошо мне или плохо,о счастье я пишу или о горе. Когда есть ощущение смысла, оно есть во всём: и в страдании, и в терпении, и в гневе, и всё это становится счастьем. Я могу написать об отчаянии, и тогда оно станет для меня счастьем – не само по себе, не как самоцель, а как законная часть музыки и смысла бытия. Жить так всегда я пока не могу – но я была там и помню, какое оно.
– Бродский где-то говорит, что поэзия – колоссальный ускоритель мышления. Согласна ли ты с этим утверждением?
– Безусловно! Я бы назвала этот процесс концентрацией мышления и, в конечном счёте, изменением структуры самого человека. Искусство – это эволюция, внешняя и внутренняя.
– Как вообще соотносятся поэзия и религия? Возможен ли их плодотворный союз?
– Поэзия и вера – соотносятся. Руми. Рильке. Леонид Аронзон, Елена Шварц, Тимур Кибиров. Этой темы страшно касаться немытой рукой стороннего наблюдателя, говорить об этом хочется как можно осторожнее, эта связь – слишком личное, слишком тайное и глубокое дело, поэтому я хотела бы просто вспомнить историю, которая, как мне кажется, говорит то, что хотела бы сказать и я. Это сюжет из последней книги «Хроник Нарнии» Клайва С. Льюиса. Был там тархистанский воин (вот как раз на это место можно подставить слово «поэт») Эмет, который поклонялся богине Таш и всю жизнь посвятил её поискам, желая только посмотреть ей в глаза. Когда он встретился с Богом и сказал в печали «Я не твоё дитя – я всю жизнь посвятил другой богине», Аслан ответил ему, что всё, что тот сделал ради Таш, он на самом деле совершил ради Него.
– Какие у тебя предпочтения в классической и современной литературе? Любимые прозаики, поэты, драматурги?
– Очень многих ценю и понимаю. Пару раз в жизни для интереса составляла полный список тех, кто мне дорог и важенв литературе. Он получался огромным, и это меня радовало – хорошего должно быть много.
Сейчас не буду воспроизводить его целиком – с одной стороны, он такой длинный, а с другой, меня всё ещё пугает идея называть кого-то одного, тем самым о ком-то другом умалчивая или даже забывая. Скажу только, что больше всего люблю тех, кто на любой фотографии – всегда с краю, никогда не в центре композиции, но для меня центр – там, где они. Генри Дэвид Торо, Карен Бликсен, Елена Гуро, Алехандра Писарник, Харпер Ли… Они странно выглядят в одном списке, да. Для меня их объединяет острое чувство свободы и подлинности – моё собственное чувство, то, которое возникает при соприкосновении с ними. Я хотела бы быть ими, прожить их жизни, написать всё, что они написали.
Что касается современной литературы, то я постоянно читаю очень многих, многих ценю и люблю – это перечень состоит, наверное, более чем из сотни человек. Особенно пристально, конечно, всматриваюсь в то, что делают мои подруги, их стихи, рассказы, повести и романы я читаю и перечитываваю, их жизни, их принципы, их мысли меняют меня к лучшему. Событие, в том числе и моей жизни, – новая книга стихов Елены Сунцовой «Выше воздуха», к которой я писала предисловие. Восхищаюсь прозой Дарьи Димке, рада, что принимала участие в выходе книги её рассказов. Люблю всё, что делает Наталья Ключарёва.
– Кому из ныне живущих писателей ты присудила бы Нобелевскую премию?
– Очень сложный для меня вопрос. Не получается думать, как в фильме моего детства «Горец» – «должен остаться только один». Я бы дала денег всем авторам, которым они нужны. В первую очередь – тем, кому не хватает на тёплую одежду, на ежедневную еду, тем, кто вынужден один воспитывать детей или ухаживать за старыми или больными родственниками. Тем, кто ни разу в жизни не был за границей. Тем, кто не видел океана. Тем, кто не может вставить себе зубы или купить лекарств. Я имею в виду, что Нобелевка – это история одновременно и про признание, про выбор одного из всех, деление на агнцев и козлищ, и тут я даже не могу ответить, точнее – не хочу, ещё точнее – не хочу категорически думать про признание такого уровня для немногих и забвение для остальных. Я несколько раз участвовала в работе премий как номинатор и член жюри, но с годами мне стало гораздо сложнее находиться в ситуации этого выбора, так что я стараюсь дистанцироваться от всех премиальных скандалов, которые один за другим бушуют сейчас в социальных сетях, и спокойно относиться к любому – во многом случайному – выбору или не-выбору одного из многих. А с другой стороны, Нобелевка – это всё же ещё и история про деньги, и тут очень много болезненного.
Поэтому деньги – всем, кому тяжело. Но на это никакого Нобеля не хватит.
– Мне кажется, что природа вдохновляет тебя очень сильно и твои фотографии в социальных сетях это подтверждают. Скажи, что ты находишь в дикой природе?
– Неделю назад я видела орла. У него были серо-зелёные глаза цвета подмороженной земли, он летел сквозь лес на высоте моего взгляда, и я не могла понять, как он не задевает деревья крыльями. Потом на дорогу вышла ещё одна птица, похожая на кувшинчик, у неё была высокая тонкая шейка, она проходила полметра, оглядывалась на меня, снова шла по дороге… Эти существа самоценны. Их ценность не зависит от того, видят ли их люди, ценят ли их. Их дар нам – чувство подлинности, чувство выздоровления души.
Природа даёт мне возможность ненадолго отстраниться от человеческого, отдохнуть от бремени коммуникации, завершить бессмыслицу мысленных диалогов, жалоб, требований, позволяет принять свою смертность просто как факт, безотносительно добра и зла, страха и жалости к себе.
Природа – это совершенная красота всюду, на макро– и микроуровнях. Её слишком много, а наша способность восприятия так ограничена. Можно часами идти по реке, и каждая минута будет полна красоты. Можно рассматривать каждую ягоду, каждый куст, каждое дерево.
Нельзя уловить всю красоту, её объём бесконечен. Она не даётся человеку именно потому, что её слишком много. Нельзя проследить все рисунки на коре одной берёзы, рассмотреть в подробностях каждую волну на байкальском берегу, все движения облаков, все отражения деревьев.
Красота противостоит утилитарности и омертвению, она не помещается в сознание, она сверхъестественна для человека. Чем больше её воспринимаешь, тем больше она способна быть воспринятой, тем больше её проникает в сознание. Возможность воспринимать красоту, быть её счастливым наблюдателем – источник благодарности, а благодарность для меня – лучшая позиция в мире, которую только может занять человек, именно она делает людей счастливыми. Если можешь чувствовать благодарность, то можешь чувствовать и смысл, это взаимодополняющие вещи.
В людях, в том, что они делают и кем являются, тоже есть красота, но мне иногда бывает больно её воспринимать, она мучительна, потому что воспринимается в контексте всех видов страданий, порождённых человеком и неизбежных для него, и восхищение бывает смешано с жалостью к красоте или страхом за неё – она уязвима и невозвратима. Красота природы не добра, она бесстрастна, неуязвима, всё время разрушается и тут же возобновляется. Она не принимает человека в расчёт, и от этого я чувствую облегчение – от того, что наконец занимаю своё истинное место – не выше всех, а на равных и чуть в стороне.
– Скажи, а поэзия – что это такое? К какому полюсу она ближе – к «магии» или явлению социальному?
– Поэзия – всё сразу. Универсальный инструмент для решения тех задач, которые поэт может себе поставить, и для постановки тех, которые он пока не может даже вообразить. Так же, как, например, Интернет или языковая система. Для чего создан язык – для того чтобы молиться или для того чтобы ругаться? Для всего сразу. Для любых задач, которые мы можем поставить перед ним – великих и малых, этичных, неэтичных, личных, «прогрессорских», оккультных, научных – каких угодно и, может быть, ещё для тех задач, которые от нас пока скрыты. Для чего Интернет – читать Википедию, играть в онлайн-игры, общаться в мессенджерах? Для любого, для всего. Универсальные инструменты помогут сделать со временем своей жизни, со словом, с коммуникацией всё что угодно. А выбирать, что именно угодно, каждый будет сам. Сама я человек довольно первобытный, мне интересно первобытие, и стихи для меня, в первую очередь, – реплики диалога между человеком и миром. Это не значит, что я отрицаю их социальную значимость или игнорирую, например, фем-поэзию. Я ценю и понимаю и то, что сама не умею делать.
-Екатерина, а так ли важно для поэта место проживания? Что для тебя Иркутск, Сибирь вообще, как здесь пишется?
– Иркутск дорог для меня тем, что это город Юрия Самсонова – замечательного прозаика двадцатого столетия, написавшего, в частности, одну из лучших книг в мире – «Стеклянный корабль», и город Олега Медведева – гениального поэта и автора-исполнителя, любовь к песням которого объединяет моё поколение. Сама я довольно долго пыталась свыкнуться с Иркутском, поскольку не считала его родным. Хотя я родилась здесь, родиной я всегда буду считать Кедровку – золотой прииск в Бурятии. В отношениях с Иркутском я переживала, как по учебнику, отрицание, гнев, торг, депрессию, принятие. А Сибирь я безоговорочно люблю.
Я люблю Байкал и Бурятию, люблю реки – Ангару, Иркут и Лену, горы люблю, тайгу. Всё это расширяет внутренний ландшафт почти до бесконечности.
– У нас в Тольятти проходит крупный фестиваль поэзии Поволжья. А что интересного у вас в Иркутске, какие поэтические мероприятия ты посещаешь, что могла бы выделить?
– В последнее время Иркутск стал городом фестивалей. У нас проходит ежегодный Международный фестиваль поэзии на Байкале имени Анатолия Кобенкова, ценный тем, что даёт возможность увидеть современных авторов не в записи, а вблизи. Для меня было огромной радостью видеть и слышать Веру Павлову, Анну Гедымин, Ольгу Чикину и многих других людей, которые в разные годы приезжали на наш фестиваль. Событием для меня стал Иркутский международный книжный фестиваль – в этом году его провели во второй раз. Никогда бы не поверила, что в Иркутск приедут Павел Крусанов, Линор Горалик, Эрленд Лу! Видеть их в нашем городе – это похоже на исполнение мечты, наивно выраженной в строчке советской песни: «Иркутск – середина земли». Жить в центре встреч, событий, культуры – это мечта, и она на глазах сбывается.
– И последний вопрос традиционный – твои пожелания альманаху «Графит».
– Желаю альманаху заслуженного внимания и интереса читателей по всей России и за её пределами.
Опубликовано в Графит №18
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!