Рустем Вахитов. ЧТО ДАЛА РЕВОЛЮЦИЯ?

По своей первой профессии я – преподаватель вуза (хотя уже много лет совмещаю ее с журналистской работой). Вследствие этого часто и много общаюсь с молодыми людьми. В последнее время, как только наступит 7 ноября – а теперь это рабочий день, на который тоже приходятся лекции и семинары, – студенты, зная, что я сторонник левых убеждений, засыпают меня вопросами. Вот самые типичные из них: «А стоило ли устраивать революцию? Может, зря большевики взбаламутили народ, повели за собой и толкнули в пропасть гражданской войны? Возможно ли было без кровопролития достигнуть того, чего достиг Советский Союз?».
Представителям старого советского поколения, чья сознательная жизнь, а не только краешек детства и юности, пришлась на советский период, эти вопросы кажутся странными. Они узнавали о смысле революции от своих отцов и дедов, которые и совершали эту революцию, потом строили индустриальные гиганты страны Советов, потом защищали социалистическую Родину от фашистов и снова поднимали страну из руин. Но современные молодые люди выросли уже на антисоветской антисоциалистической пропаганде. Им с ранних лет и в школах, и с экранов телевизоров, и с сайтов Интернета внушали, что «злые Ленин и большевики» разрушили благостную прекрасную империю, где все жили богато и счастливо. У современной молодежи, в отличие от представителей среднего и старшего поколения, нет «родового» знания о революции, да и СССР для них – глава в учебнике по истории. Поэтому ничего не остается, как обращаться к их разуму, логическому мышлению, умению критиковать и отличать исторические факты от фальсификаций. И я по мере сил стараюсь это делать.
В определенный момент я подумал, что ответы, которые я предлагаю своим студентам, просто молодым людям, могут понадобиться и другим, и решил кратко их сформулировать и изложить в виде статьи.

Прежде всего, я говорю своим молодым слушателям примерно следующее. А с чего вы взяли, что народ был безгласной, бездумной, безынициативной массой, которая послушно взяла и пошла туда, куда ее повели большевики? Ленин говорил, что революция – социальное творчество масс, а не результат действий узкой группы революционеров, далеких от народа. И вообще историю не делают отдельные героические, выдающиеся личности, и не делают даже группы «инициативных», активных людей. Возможно, вам это покажется парадоксом, но Историю делают миллионные массы – своими мелкими поступками и желаниями, которые никто не воспринимает как важные, исторические, судьбоносные. Но, объединяясь с другими такими же поступками и желаниями, усиливаясь в тысячи и сотни тысяч раз, они порождают исторические тенденции, закономерности, общественные интересы, которые уже начинают выражать политические силы и отдельные выдающиеся личности (и тут обывателям от философии и политики и начинает казаться, что пришел «герой» и совершил или предотвратил революцию).
Если бы Российская империя была такой благостной прекрасной страной, какой она изображалась в знаменитом фильме Говорухина «Россия, которую мы потеряли», то никакая пропаганда большевиков не смогла бы поднять сытых, всем довольных, беззаветно любящих «царя-батюшку» крестьян и рабочих на восстание. Революция начинается тогда, когда страна сталкивается с глубинными проблемами, затрагивающими жизненные интересы практически каждого. При этом решить эти проблемы другими, ненасильственными, мирными способами уже невозможно. Всякой революции предшествует целая череда реформ сверху, при помощи которых руководство страны пытается снять эти проблемы, но безуспешно (в нашем случае имеются в виду, конечно, и реформы Александра II, и реформы Витте, и знаменитые реформы Столыпина). Именно потому, что реформы не удались, люди срываются и идут на крайние меры.
Революция – это социальная стихия, которая часто становится неуправляемой, крушит и ломает все, что ей попадется, и здесь уже не вожди повелевают массами, а наоборот, массы влекут за собой вождей. А те вожди и политики, которые не поняли желания масс или не захотели их исполнить, отбрасываются на обочину истории.
И продолжаются такие социальные катаклизмы не день и не два, а годами. Так, русская революция (которую назвали Октябрьской по дате вооруженного переворота в Петрограде) началась еще в феврале 1917 и продолжалась, если считать весь период коренных перемен, до 1922 года. Только с учреждением Советского Союза жизнь на территории бывшей империи вошла в спокойную, мирную колею (и то не везде, борьба с басмачами в Средней Азии продолжалась до 30-х) и можно стало говорить об окончании революционных событий.
Но окончание это не происходит, пока не решённые старым режимом (и не разрешимые в рамках старого режима!) проблемы не найдут разрешения, более или менее удовлетворяющего большинство. Только после этого основная масса, еще недавно бурлившая и требовавшая террора и самосудов, успокаивается и можно констатировать: то, ради чего народ взвихрился и восстал, достигнуто.
Так что же это за проблемы, которые вызвали революцию в России в 1917 году и которые плохо ли хорошо ли, но эта революция решила?

Первой и главнейшей для большинства россиян того времена проблемой был аграрный вопрос. В деревне тогда жили больше 100 миллионов человек. В основном они проживали в доуральской России, и самое первое, от чего они страдали – малоземелье. Вызвано оно было демографическим взрывом, длившимся в России с начала XVIII по начало XX века. За одно правление Николая II население страны выросло на 60 миллионов человек. Причем это были преимущественно крестьяне, которые кормились с узких полосок земли, предоставляемых им общинами. Чем больше было детей, тем отрезки становились уже. К 1914-му на одну крестьянскую душу приходилось 2–6 десятин при том, что для нормального самообеспечения нужно было от 8 до 15 десятин. Теперь понятно, почему по России того времени через каждые 10–15 лет покатывался голод, настоящий, с трупами на улицах деревень, даже с людоедством. За Царь-Голод 1889–1892 гг. погибло 1,7 миллиона человек.
Проблему малоземелья пытались решить все политические силы. Царское правительство во главе со Столыпиным попыталось в 1906–1911 гг. переселить часть крестьян за Урал, в Сибирь и наделить их там землями, чтоб и переселенцы зажили вольготно, и оставшиеся в европейской части землепашцы, получив земли уехавших, вздохнули свободнее, отъелись. Проект провалился. Нужно было, чтоб уехало как минимум 20 миллионов человек, а уехало за все годы – около 3 миллионов. А в Российской империи того времени был такой уровень рождаемости, что 2–3 миллиона человек появлялось на свет за год.
Буржуазные партии – октябристы, кадеты предлагали крестьянам выкупать помещичьи земли. 100 тысячам помещиков (30 тысячам семей) принадлежало в 1905 году 70 миллионов десятин земли! Еще 2,5 миллиона десятин сельскохозяйственных угодий принадлежало церкви. Их распределение среди крестьян если бы не решило проблему полностью, то облегчило бы положение хлеборобов. Но у крестьян не было денег. Мало того, что они жили скудно, они должны были выплачивать кредиты за те земли, которые получили сельские общества еще в 1861 году, при освобождении от крепостного права. «Царь-Освободитель» выкупил у помещиков часть земли и передал ее крестьянам. Но за деньги, под проценты, платить которые нищие хлеборобы должны были аж до 1928 года…
Эсеры обещали крестьянам отдать помещичьи и церковные земли бесплатно. Эсеры даже составили из крестьянских наказов проект «Декрета о земле», где было сказано, что вся земля передается государству, а оно отдает ее в аренду крестьянским общинам, товариществам и коммунам, запрещая наемный труд и частную собственность на землю (а значит, и спекуляцию землей). Земля должна использоваться лишь трудящимися и по прямому сельскохозяйственному предназначению.
Этот декрет крестьян очень устраивал. Но вот беда – эсеры, даже после того как попали в правительство (а министром земледелия во Временном правительстве был эсер Чернов), отказывались его принимать. Они твердили о войне до победного конца, об Учредительном собрании (в котором были бы представлены и помещики, и городская буржуазия, и непонятно, что бы это собрание решило).
Большевики же, свергнув Временное правительство, передали власть Второму съезду Советов (то есть представителям трудящегося большинства), который выполнил волю крестьян и, наконец, принял «Декрет о земле». Отношения между большевиками и крестьянами в годы гражданской войны складывались сложно. Но большевики, в отличие от белых, никогда не посягали на право крестьян распоряжаться всей годной для сельского хозяйства землей, включая бывшую помещичью. И когда возник СССР, то был принят земельный кодекс, по которому были утверждены чаянья крестьян, отраженные в «Декрете о земле». Это и был один из главных результатов революции, за который крестьяне с вилами шли на винтовки «белых». Крестьяне получили бывшие помещичьи, церковные и царские земли. Средний крестьянский надел увеличился на 11 %. Это не решило проблему малоземелья полностью (иначе бы не понадобилась коллективизация), но ослабило ее давление. Недаром в годы НЭПа крестьяне стали немного отъедаться – за счет экспроприированных у помещиков земель.
Добавим к этому, что крестьяне после революции испытали еще моральное удовлетворение. Посудите сами: до революции простой крестьянин имел надел от 2,6 до 1,5 десятин земли. А семья помещиков Гагариных в Тамбовской губернии владела землями в 12 тысяч десятин! Каково было окрестным крестьянам, часто пухнущим от голода, глядеть на бескрайние владения Гагариных? Те же чувства испытывает современный рабочий, получающий 25 тысяч рублей в месяц, когда глава госкорпорации официально в виде зарплаты получает в месяц 60 миллионов рублей или по 2 миллиона в день! Эта нехитрая арифметика позволяет лучше понять то глубокое удовлетворение, которое испытали наши прапрадеды, после того как земля Гагариных была национализирована и передана крестьянам!

Еще один вопрос, который решила революция, – это рабочий вопрос. Каково было положение рабочих на фабриках и заводах до 1917 года? Сейчас любят приводить примеры огромных зарплат отдельных прослоек дореволюционного рабочего класса и заявлять, что советские рабочие жили в среднем хуже и поэтому пролетарии больше потеряли от «пролетарской революции». Но такие зарплаты получали в царской России в основном рабочие иностранных заводов (и в современной России работники в филиалах фирмы «Форд» получают по 60–70 тысяч, о чем остальные их соратники по классу и не мечтают). Простой, рядовой рабочий начала ХХ века – это крестьянин, который приехал в город на заработки. Фабриканты отбирали у них бумаги, заменяющие паспорта, запирали в бараки, заставляли работать по 14–16 часов, покупать продукты в лавке на территории фабрики, принадлежащей фабриканту, где цены – втрое выше, и нещадно штрафовали за каждый проступок. Рабочих наказывали за то, что они выходили за территорию предприятия, за опоздания, им задерживали зарплаты, выдавали продукты в кредит в счет зарплаты, били. Профессор Московского университета И. И. Янжул, инспектировавший фабрики Московской губернии во второй половине XIX века, констатировал: «Хозяин фабрики – неограниченный властитель и законодатель, которого никакие законы не стесняют, и он чисто ими распоряжается по-своему, рабочие ему обязаны „беспрекословным повиновением“».
Недаром в Российской Империи с начала развития капитализма начались мощные рабочие забастовки. В 1872 году на Кренгольмской мануфактуре бастовали 7 тысяч рабочих. В 1880-х годах под их напором правительство приняло, наконец, рабочее законодательство. Запретили труд детей до 12 лет, снизили рабочий день до 11,5 часов (это значит, например, с 8 часов утра до 7:30 часов вечера), запретили самоуправство заводчиков. Но законы все равно не выполнялись. Рабочие активно участвовали и в революции 1905 года, и в революции 1917-го, и в гражданской войне (в основном – на стороне «красных»).
Революция всегда будит самые дерзновенные и утопичные мечты. На волне революционного энтузиазма рабочим пообещали полное управление предприятиями, замену профессиональных правоохранителей рабочей милицией. Это оказалось в полной мере неосуществимым. Однако по окончанию революции, после принятия Советской Конституции оказалось, что прежние проблемы дореволюционного рабочего класса были решены и рабочие все равно получили много. 15 ноября 1922 года был принят советский КЗОТ, в котором были утверждены революционные завоевания рабочего класса. Рабочий день снижался до 8 часов (42 часа в неделю) против 11,5 часов до революции (в 1927 году он снизился до 7 часов). Запрещался труд детей и подростков до 16 лет (до революции – до 12 лет). Вводился ежегодный двухнедельный отпуск для рабочих (до революции такого не было). Для женщин вводился декретный отпуск по родам и для ухода за грудничком (для работниц физического труда 8 недель до родов и 8 после, для служащих – по 6 недель). В 1930 году, с окончанием НЭПа, было покончено с безработицей, закрылась последняя (Московская) биржа труда. Государство взяло на себя обязанность трудоустраивать всех граждан.
В СССР была объявлена «диктатура пролетариата». В связи с этим рабочие промышленных городских предприятий и деревенские батраки рассматривались как высший, привилегированный класс и имели социальные льготы, о которых дореволюционные рабочие вообще мечтать не могли. Сама принадлежность к рабочему классу (как до революции – к классу дворянскому) открывала путь «наверх» не только для самого носителя этого статуса, но и для его потомков (у которых в документах будет написано в графе происхождение: «из рабочих»). Рабочим отдавали предпочтение при приеме в партию (а без членства в партии невозможно было «дорасти» до высших должностей). Им полагались специальные дополнительные продовольственные пайки и наборы товаров широкого потребления. Рабочих переселяли в большие дома, где раньше жили представители буржуазии, чиновничества (это называлось «уплотнение»). Например, если 10 рабочих семей ютились в бараке, а в большом роскошном доме из 11 комнат в центре города жил бывший купец, то от семьи купца госорганы требовали «уместиться» в одной комнате, а в оставшихся десяти поселяли 10 семей рабочих.
При этом советская власть гарантировала льготы рабочим и членам их семей при оплате коммунальных услуг (отопление, электричество и т. д.), квартплата не могла превышать 1/10 части зарплаты (до революции ее размер не ограничивался). Бывшие дворянские усадьбы вокруг городов были превращены в санатории, путевки в которые получали прежде всего рабочие. Рабочих охотно принимали и в ссузы, и вузы, причем для того, чтобы подтянуть их уровень при поступлении были созданы специальные рабочие факультеты («рабфаки»).
Наконец, рабочие получили всю полноту избирательных прав при выборах в органы власти – Советы. До революции на выборах в Думу был имущественный ценз и количество депутатов от социальной группы зависело от уровня доходов ее членов. Так, на 276 тысяч избирателей-землевладельцев выделялось 10 мандатов, а на 830 тысяч рабочих – всего 1 депутатский мандат. Теперь все было наоборот. Советский закон лишил права голоса всех бывших чиновников и жандармов, а также «нетрудовые элементы» (кулаков, нэпманов и т. д.), а рабочим предоставил максимальное представительство.
В общем, если и искать класс, который выиграл больше всех от революции, то это, конечно, рабочие. Положение среднего рабочего в СССР 1924 года трудно даже сравнить с положением его собрата по классу в 1914-м – бывший представитель городских низов, который жил в бараке, питался кое-как и «ломал шапку» перед жандармом и чиновником, превратился в хозяина страны.

Не были решены в империи и женский, и национальный вопросы. Женщины до революции были лишены права на получение высшего образования (да и со средним образованием было не блистательно – женские училища были 7-летние, а женские гимназии – в основном для элиты). Женщин не принимали ни в университеты, ни в институты. В конце XIX века были созданы специальные заведения для девиц – Высшие женские курсы, но их окончание не давало полноценных дипломов, сравнимых с дипломами мужчин – инженеров или докторов.
Женщина никак не была защищена от самодурства своего мужа, и залогом ее незащищенности был практически пожизненный, церковный брак (гражданского брака, то есть заключенного в ЗАГСе, в империи не существовало). Женщина вынуждена была терпеть и унижения, и побои, поскольку не имела ни профессии, ни образования и полностью зависела от мужчины. Особенно тяжким было положение женщин-крестьянок: в империи на 10 000 человек приходился один сельский полицейский, фактически крестьяне жили по нормам своего собственного, «обычного права», которое избиения жен почитало делом естественным и даже нужным, за непреднамеренное убийство жены сход мог назначить не очень тяжелое наказание.
Наконец, в Российской империи женщины (везде, кроме Финляндии) не имели избирательных прав (впрочем, в этом их положение не отличалось и от положения в странах Запада).
Неудивительно, что женщины принимали активное участие в революции и добились фактического равноправия. После революции женщины получили возможность голосовать и выдвигаться в государственные органы наряду с мужчинами, поступать в ссузы и вузы, получать профессии, которые считались «мужскими» (например, врач, преподаватель, адвокат, судья). К 1925 году уже 35 % студентов вузов составляли женщины. Гражданский, заключенный в ЗАГСе брак и облегчение процедуры развода вкупе с наличием профессии и зарплаты освободили их от необходимости терпеть самодура или изувера-супруга. Кроме того, советская власть предоставила женщинам декретные отпуска (по беременности и уходу за ребенком), был принят специальный декрет о равенстве зарплат, он запрещал платить за одну и ту же работу женщинам меньше, чем мужчинам (как это было до революции).
В 1920-е годы государство всерьез взялось за проблему освобождения женщин от того, что тогда называли «домашним рабством» – необходимости по приходе домой после рабочего дня еще и готовить еду для мужа и детей (вторая, «кухонная» смена). По всей стране открывались пункты общественного питания («общепита»), при заводах и фабриках были созданы столовые, чтоб рабочие получали горячие обеды. «Ноу-хау» СССР 1920-х годов стали многоэтажные фабрики-кухни, которые одновременно обслуживали тысячи человек. В них можно было не только позавтракать, пообедать и поужинать, но и взять на дом полуфабрикаты и готовую еду. Советские женщины, особенно горожанки, в значительной мере, действительно, освободились от «проклятия кухни». Также по всей стране стали открывать ясли и детские сады, что тоже существенно облегчало положение женщин. Детские сады были и до революции, но только в крупных городах и в очень небольшом количестве. В массовом порядке их стали создавать после революции.
В общем если бы среднюю советскую женщину из числа работниц или крестьянок (конечно, не нэпманшу, не «кулачку» и не бывшую дворянку) спросили в 1928 году: «Нужна ли была революция?», она бы только рассмеялась, настолько нелепым показался бы ей вопрос.
Одним из наиболее болезненных вопросов империи был национальный вопрос. В империи жило около 100 народов. Великороссы (тогдашнее название русских) в начале ХХ века составляли около 43 %. Некоторые из народов подвергались серьезной дискриминации. Например, евреям-иудеям было запрещено селиться в центральных губерниях империи, им предоставлялось место за «чертой оседлости», на юге и на западе страны. В Москве или в Петербурге полиция регулярно устраивала облавы на «лиц семитской внешности».
Евреи не могли селиться в деревнях, при приеме в университеты для евреев были официальные ограничения (не более 3 % в университетах столиц, 5 % – в остальных вне черты оседлости), в армии еврей не мог стать даже унтер-офицером. Для евреев был закрыт доступ на госслужбу, они были лишены права избираться и быть избранными в земства. Современные антисемиты любят посудачить о том, что среди революционеров было немало евреев. Однако очевидно, что удивляться нужно другому: как еще находились евреи, которые поддерживали монархию или шли добровольно служить в белые армии, известные антисемитскими погромами?
Еще один народ, который, как и евреи, подвергался дискриминации в империи, – это украинцы. Что касается юго-западных братьев великороссов, то они вообще были лишены права считаться особым народом. Имперское руководство объявляло украинцев «малороссами», одной из трех ветвей русского народа. Специальными циркулярами запрещалось печатать литературу на украинском языке, закрывались украинские школы, преследовались представители украинской интеллигенции. Элементы дискриминации по этноконфессиональному признаку были и по отношению к мусульманским народам (запрет на участие в местном самоуправлении, ограничения при приеме и карьерном росте на госслужбе).
Но дело не только в этом. Это было время пробуждения национального самосознания народов империи. С распространением просвещения, с урбанизацией, с появлением национальных интеллигенций это было неизбежно. Нерусские народы требовали национальных автономий в местах компактного проживания. Но царские бюрократы, как и позднее и политические руководители белого движения, отвечали на эти требования высокомерным отказом. Это предопределило участие тех, кого в империи называли «инородцами», в революции на стороне красных. И в результате революции бывшие «инородцы» получили отмену дискриминации и свои собственные союзные и автономные республики. Сегодня любят заострять внимание на негативных сторонах и перегибах, связанных с освобождением «инородцев». Они имелись и, действительно, болезненны для русского национального сознания. Но, увы, в истории такие эксцессы неизбежны, и со временем они утихают.

Далее, многие даже и не задумываются сегодня, что наряду с этноконфессиональной дискриминацией в Российской империи была и социальная. А это тоже была важнейшая проблема, которая не только восстанавливала низы общества против верхов, но и мешала модернизации России, без которой она была обречена на гибельное отставание.
Полистайте дореволюционные газеты, посмотрите открытки с видами городов того времени, и вам обязательно бросятся в глаза таблички на воротах парков «Собакам и нижним чинам вход воспрещен». Так же, как в южных штатах США вплоть до 1960-х годов негров не пускали в парки и места развлечений белых, и в Российской империи, которую сегодня принято так идеализировать, подобную политику проводили по отношению к простолюдинам. Восприятие собственных крестьян и работного люда как «белых негров» вообще было характерной особенностью элиты Петербургской империи. Англичанин Томас Рейкс жил в Петербурге в эпоху Пушкина и был знаком с поэтом. Он оставил воспоминания, в которых описывает быт российской столицы. Больше всего иностранца удивило, что петербургские газеты (которые, естественно, читало лишь образованное общество, знать) абсолютно игнорировали множество убийств простых петербуржцев на улицах города. В европейских городах криминальная хроника пользовалась большим успехом. Но русских дворян (многие из которых даже по-русски не говорили) не интересовало, что там происходит с «подлыми людишками».
Сословное неравенство до революции было обыденным фактом. Оставим в стороне времена, когда крестьянами вообще торговали, как скотом. Обратимся к началу ХХ века. Вплоть до революции в стране сохранялась сословная система, в которой были высшие, неподатные сословия (дворянство, духовенство, почетные граждане), полупривилегированные, средние сословия (купечество, казачество) и низшие, податные сословия (мещане, ремесленники, крестьяне). Дворяне и священники назывались неподатными сословиями, потому что они были освобождены от податей, налогов, хотя многие из дворян были людьми не бедными. На бедных крестьян, наоборот, подати ложились тяжелым грузом. Дворяне имели также преимущества при зачислении на госслужбу, при получении пенсий (которые крестьянам и рабочим, кстати, вообще не полагались, их платили лишь госслужащим), при поступлении в гимназии и университеты.
Защитники империи часто говорят о том, что русское послепетровское дворянство было особым, «демократичным дворянством», отличным от «благородных феодалов» Запада. В России дворянином можно было стать за службу, достигнув определенного высокого чина. Казалось бы, служи государству и получишь привилегии! Очень справедливое устройство! Но А. С. Пушкин считал, например, что именно этот «демократизм» может стать причиной народного бунта. Во-первых, в большинстве случаев дворянство получали не те, кто служил, а те, кто выслуживался перед начальством. Народ при этом видел, что вчерашние их собратья по классу, выскочившие «из грязи в князи» за счет лести, унижений и хитрости, становились их господами. Подчиняться им хотелось еще меньше, чем настоящим дворянам из старинных родов. И, во-вторых, эти выскочки презирали своих бывших собратьев тем больше, чем лучше помнили про свое происхождение. Самые дикие, злобные и жестокие чиновники получались из таких «выскочек».
Русский бунт, о котором Пушкин предупреждал в 1830-х гг., прогремел в начале ХХ века. Он уничтожил сословную, феодальную систему. Это не только удовлетворило чувство социальной справедливости трудящегося большинства, но и открыло путь для модернизации страны. Россия нуждалась в сотнях тысяч инженеров, врачей, педагогов, а сословные ограничения при приеме в гимназии и университеты не оставляли ей шанса. Ликвидация устаревшей сословной системы (которая давно уже превратилась в «отрицательный отбор») была выгодна всем, кроме 1–2 миллионов представителей этого дворянства (впрочем, и среди них были передовые люди, думавшие об интересах большинства, а не своего класса – как Ленин, например).

Еще одна проблема, про которую сегодня часто забывают, но которая сыграла решающую роль в гибели романовской империи, – это зависимость элиты империи от Запада. Мы вообще склонны преувеличивать степень независимости российского государства, созданного Петром. Между тем в его политику довольно часто вмешивались иностранные державы, причем вмешивались нагло, грубо, не останавливаясь даже перед убийством главы государства или лиц, к ним приближенных. Вспомним судьбу императора Павла I, который попытался вырваться из-под «опеки» Великобритании, накрепко привязавшей купечество, заводчиков и помещиков России покупками хлеба и металла уральских заводов. Стоило Павлу лишь упомянуть о том, что он готовится вступить в военный союз с Наполеоном – злейшим врагом Британии, пытавшимся удушить ее «континентальной блокадой», как императора Павла вдруг… убили в собственном дворце заговорщики Зубовы. При этом их сестра Ольга Жеребцова была, так сказать, в близких отношениях с английским посланником Уитвортом, которого историки и считают истинным организатором «устранения» неудобного императора. Вы, кстати, можете представить, чтоб в советские времена английское или американское посольство смещало генсеков? Вопрос риторический.
И ведь при новом императоре Александре Павловиче Россия выбрала сторону Великобритании, и это обернулось для нее войной с Наполеоном…
Через 100 лет ситуация почти повторилась: в 1916 году заговорщики во главе с резидентом английской разведки Освальдом Райнером и его однокашником по Оксфорду Феликсом Юсуповым убили Григория Распутина (причем последний выстрел в Распутина произвел сам Райнер, своею рукой). Про нравственный облик Григория Распутина говорят разное, но историческим фактом является то, что он был одним из немногих в окружении царя, кто выступал за скорейшее окончание войны с Германией и заключение сепаратного мира. Что, кстати, и сделал Ленин через 2 года – в 1918-м, но уже после того как военные тяготы обрушили империю (и, между прочим, тоже получил пулю – от эсерки Фани Каплан, молниеносная казнь которой исключила возможность узнать, кто стоял за ней).
Вступление России в войну, которая закончилась для страны массовым дезертирством армии и революцией, вообще очень странный факт. Все другие государства-участники войны боролись за солидный куш в виде колониальных приобретений. Одна Российская империя в сущности ничего бы не получила в случае победы (не считать же контроль над Босфором и Дарданеллами или территории в Голиции целью, достойной того, чтобы отдать за нее миллионы жизней русских и российских солдат и офицеров). Бывший министр Петр Дурново подавал в 1914 году на имя Николая II докладную записку, текст которой дошел до нас. В ней он предупреждал, что победа в войне с Германией практически ничего России не даст, а поражение уничтожит империю. Царь… промолчал.
Почему же Россия вступила в войну? Сам царь, конечно, мог быть движимым патриотическими побуждениями и желанием помочь сербам (и, видимо, так оно и было). Но его окружение состояло из прагматиков. А они понимали, что в силу экономических причин у России и другого выхода нет. Поступить иначе не позволит английский и французский капитал. Внешний долг России перед Англией и Францией составлял от 8 до 12 миллиардов рублей (тех, полновесных, золотых!). Почти все эти английские и французские субсидии, как это и сейчас бывает, до российского производства и сельского хозяйства не дошли, они быстро были пропиты и проедены высшей элитой империи в ресторанах Ниццы и Парижа. Расплачиваться пришлось кровью солдатиков… Из 19 крупнейших банков империи 11 были основаны на иностранном капитале, и не немецком, а английском и французском. И именно в союз с Англией и Францией и вступило в 1914-м наше «патриотичное правительство» – какое «странное совпадение»!
Кроме того, английские фирмы контролировали добычу платины и цветных металлов на Урале, французские компании закупали хлеб у крупных помещичьих хозяйств (некоторые из них при нынешней власти вернулись на хлебный рынок России!)… Но народу, естественно, официальные газеты рассказывали, что «нужно остановить тевтонских варваров» и что «нам необходимы проливы»…
После революции и гражданской войны, с возникновением СССР и началом НЭПа ситуация изменилась кардинальным образом. Уже не иностранные компании диктовали российскому правительству, что оно должно делать, а Совнарком диктовал иностранным компаниям, на каких условиях они будут работать в Советской России. Советские банки принадлежали советскому государству, а долг перед странами Запада Ленин обнулил, заявив, что интервенты в гражданскую войну нанесли России ущерб, примерно равный сумме имперского долга. И ничего, англичане и французы смирились на время (только в 90-е Запад потребовал вернуть царский долг, и Ельцин вернул – из скудных налогов и так ограбленного народа!). Кстати, Ленин и Совнарком так смело себя вели с Западом, потому что у советских наркомов не было счетов и недвижимости за границей. Как это и должно быть у руководства по-настоящему независимой страны.
Итак, революция решила проблему зависимости страны от иностранного капитала и иностранных разведок. Надолго – вплоть до 1991 года…

Российская империя была больна. Ее настиг системный кризис в виде одновременного обострения аграрного, рабочего, женского, национального, сословного вопросов и сильной финансовой зависимости от стран Антанты. Военные лишения довели народ до крайней степени, и держащие конструкции империи не выдержали. Вспыхнула революция, за ней – гражданская война, и в ходе этого противостояния все эти вопросы – с болью, с кровью, но были решены.
Могло ли это произойти мирным путем, при помощи реформ? Мы сами уже убедились: нет. Для решения аграрного вопроса нужно было, чтобы помещики добровольно и безвозмездно передали земли крестьянам, что, естественно, было немыслимо. Капиталисты тоже просто так не стали бы снижать рабочий день с 11,5 часов до 8 часов в сутки. Бюрократия империи ни за что бы не позволила «инородцам» создать национальные автономии, а министры и сенаторы не отказались бы от счетов в иностранных банках и от домов за рубежом…
Революция была неизбежна, и, несмотря на все те трагедии, которые она принесла населению бывшей империи, в целом она оздоровила страну, сделала ее сильнее. И заложила основы для модернизационного рывка, который превратил «лапотную Россию» в космическую сверхдержаву.
Так я отвечаю своим юным ученикам, которые, несмотря на тонны антисоветской пропаганды, пытаются думать и ищут правду о Великой Октябрьской социалистической революции.

Опубликовано в Бельские просторы №12, 2021