В 2019 году в Воронеже вышли сразу три книги стихов молодых воронежских поэтов: Аман Рахметов – «Почти»; Эльвира Пархоц – «Заиграй-овражки»; Василий Нацентов – «Лето мотылька». В 2020-м к этому списку добавилась ещё одна книга «Вдали от людей» Сергея Рыбкина.
“Паша! Пиши стихи, я жду от тебя книжку”
В случае с Аманом – история особенная: в 2018-м выпускник воронежской Военно-воздушной академии имени Жуковского и Гагарина Амангельды Рахметов вернулся на Родину – офицером Вооружённых сил Республики Казахстан.
И там, где засуха, –
нежданный дождь,
а там, где дождь, –
забытая пустыня.
И так всю жизнь
по крайностям идёшь
то с полыми руками,
то с пустыми.
Обходишь ночью
блоковский фонарь
и хочешь взвыть на звёзды
как собака,
не зная звёзд… и на какой алтарь
молиться вслух
стихами Пастернака.
С тех пор продолжается этот «Диалог противоречий» (так называются одни из знаковых стихов Амана, отрывок из которых процитирован выше) – казахского поэта, говорящего и пишущего на чистейшем – образном – русском языке, и чернозёмной провинции с глубокими литературными корнями.
“Павлу, которого я очень…”
Эльвира Пархоц – поэт и филолог.
Но стихи её далеко не филологические (и это, конечно, комплимент автору).
Размеренность и вдумчивость, которые свойственны Эльвире в жизни, в поэзии гармонируют с южнорусскими говорами и напевами («По-старинному теплится яканьем речь: / “Придя твой. Погуляя – и придя”»).
Фольклор и миф – две ключевые позиции, которыми, говоря языком автора, «зачинается» поэтика Пархоц. Сама она как-то обмолвилась:
– В народном сознании у всего есть своё место, всё взаимосвязано и замыкается в круг; в мифах ничего не уходит бесследно… Так и в поэзии, и я хочу к этому стремиться.
Корни этого не вполне сегодня свойственного (особенно молодому художнику) стремления – в биографии.
Будучи сотрудником лингвокраеведческой лаборатории имени профессора В.И. Собинниковой при кафедре славянской филологии Воронежского госуниверситета, Эльвира посвятила себя изучению воронежской микротопонимии.
Говоря простым языком – изучает названия местных небольших объектов (как правило, физико-географических).
Закончила аспирантуру, работает в университете.
Много лет – солист университетского фольклорного ансамбля «Терем», в репертуаре которого – аутентичные песни сёл Воронежского края. (Содержанием этих песен и была навеяна часть стихов, вошедших в книгу.)
Состоит книга из трёх частей: фольклорное славянское прошлое, городское настоящее и «вневременные» сюжеты.
Где просматриваются библейские образы в современных воплощениях.
А само название книги произошло от названия славянского праздника.
Полностью он звучит так: «Марья – зажги снега, заиграй овражки».
От него же – и название заглавного стихотворения, соединившего в себе народные языческие поверья и христианский смысл (впоследствии славянский праздник стал днём памяти святой Марии Египетской):
Будет ветер, и будет снег –
Белым полозом, звонкою чешуёй.
Пегой облачной кобылицы
не сдержишь бег –
Вновь растопчет подковою горячо
Позолоченной; и вонзит
Всадник в сердце змеиное
острый луч.
Разольётся холодная кровь
по низинам,
Заиграет, сбегая с круч.
И, пробив, как скорлупку,
опавший лист,
Зазмеится росток зарниц.
“Моему дорогому Лексеичу с пожеланием красавицы-жены!”
В прошлом, 2020-м, году произошло очередное литературное событие.
Правда, по известным пандемийным причинам, не вполне замеченное аудиторией.
Но та постаралась – исправилась, и с приходом октября вместе с дожелтевшими листьями дошла, наконец, до Воронежа книга стихов Сергея Рыбкина «Вдали от людей».
Рыбкин – тот самый последний осенний лист, сорвавшийся с ветки и ухватившийся за плечо прохожего:
не сорвать, а жалеть этот лист
если дерево снова искрится
издавая то шорох, то свист
от прекрасного не-бытия
мне наверное негде укрыться
Лист – живой, каждая прожилка его пульсирует на раскрытых ладонях.
«Можно я притворюсь одиноким плечом», – спрашивает Рыбкин.
Это – «чтобы листья жалеть»!
Будто их никогда до меня
не жалели
А ведь, правда, – не жалели!
Разве что пожалел Мандельштам, и стоит теперь ему памятник, укрытый благодарными, лёгшими под ноги, листьями, в городе Воронеже, «в центральном парке на стыке улиц», где кормит птиц одинокий поэт Сергей Рыбкин, карауля прохожих – чужих. Ах, сейчас бы выхватить из толпы родную душу и – отсюда, в лес, в Боровое. (Микрорайон Воронежа, где живёт Рыбкин, – на стыке города и леса, нечастых прохожих и регулярных электричек. «Вдали от людей».)
Но остаётся только перелистывать тёплую книгу – «перекликаться с листвой на ветках».
Ведь и лист – «неизбежно один».
Он сорвётся.
И белым парусом, «прямиком в непрерывное небо», полетит. «От у-ста-лости»: то ли уставший, то ли – в лермонтовский «край далёкий».
Но так ненавистно Рыбкину это чувство, и он бьётся с ним, разрубая на слоги; а оно от этого становится ещё больше, растягивается, «как свитер», и – никуда не уходит.
И жалость перерождается в злость.
«Столько женщин ушло от меня», – в порыве этой злости-жалости скажет Рыбкин. Но тут же с личности соскользнёт – в оправдание – на речь. С лица – на предмет:
но лист ни при чём
Наверное, так должно было случиться – презентация «Вдали от людей» прошла именно в октябре. В месяце, из которого соткана поэзия Рыбкина.
Это – и начавшийся в октябре листопад, и «Пастернаково небо», и ожидание снежных хлопьев, которые обожгутся об ещё не остывшую землю.
И – жёлто-болезненный свет чужих окон.
Через эту желтизну, через боль и боренье продирается Рыбкин к любимой «лежебоке», ведомый памятью – весеннего луга, клевера, бабочек…
Там – пересушенные в саду листья, будто сухофрукты, из которых (из сухофруктов, конечно) – бабушкин компот:
Всё реже и мельче живу –
обернулся назад
и сил не хватает
вернуться обратно,
но мама зовёт и «Серёня»
кричит через сад,
чтоб вместе идти
в неизбежно холодное
завтра.
“Дорогому другу юности и смерти – с надеждою и благодарностью”
Говорить о стихах Василия Нацентова невероятно тяжело.
Не потому, что о них уже сказали, кажется, все современные классики (на обратной стороне обложки книги комментарии главредов ведущих толстых журналов, от «Знамени» до «Ариона»).
Имена, знаковые для поэзии.
Вчерашней, сегодняшней – современной: Геннадий Красников и Наталья Иванова, Алексей Алёхин и Максим Амелин…
Здесь, конечно же – и Зоя Колесникова, участная и знаковая в жизни Василия Нацентова, «без которой не случилось бы этой книги» (так – в благодарности автора на второй странице «Лета мотылька»).
Говорить о стихах Василия Нацентова мне тяжело потому, что это – стихи друга.
Почти мои стихи.
Не по мастерству, конечно: на фоне этих стихов мои – нелепое ученичество.
(Поэтому всё время думаю о себе: может, будет честнее так – не писать стихи вовсе?)
Мои – по составу крови.
По общему корню, из которых произросли эти стихи.
Эпиграф Бориса Слуцкого: «Мы жили весело и плохо…»
А мы хорошо и грустно
живём.
Зреет бабье лето.
Вот росчерк крыла и крыши
застряли в моём окне.
В который раз приходится к слову, к месту, ко времени Марина Ивановна:
«Любить свой век больше предыдущего не могу, но творить иной век, чем свой, тоже не могу: сотворённого не творят и творят только вперёд».
Мои – по одному мотиву, мелодии.
Которую знаем только мы с Васей.
И ещё – Л.
Которая поёт:
– А на том берегу!..
Ничего нет на том берегу.
Время вышло.
Страна обалдела…
И всё же, всё же… Мелодия мешается с остывшим воздухом, сменяется другой, но всё ещё звучит. И синицы ведут за руку музыку – руками:
Любовь и речь
любовь моя и речь
короткими глотками
(Точку – как и в стихах – ставить не будем: двадцать первый идёт; жду новые автографы)
Опубликовано в Южный маяк №1, 2021
