О фотографиях Левона Осепяна
Левона Осепяна очень многие знают как поэта, прозаика, эссеиста, журналиста. Нужно упомянуть, что он — член Союза российских писателей и секретарь его Правления, но, может быть, самое главное для него сегодня то, что уже более десяти лет он является издателем и редактором альманаха «Меценат и Мир» и журнала «Арагаст». Главное — не только для него, но и для многих пишущих людей почти во всём мире, кому он даёт возможность независимой творческой реализации на страницах этих уважаемых изданий, и для ещё большего числа тех, кто может это прочитать. На второй странице обложки каждого номера его изданий неизменно живёт строка — кредо издателя: «Журнал способствует объединению, а не разъединению людей». Благодаря ей погружаешься в чтение без опаски и сомнений — и не сожалеешь до самой последней точки.
Отличительной чертой Левона Осепяна является парадокс «бескорыстной жадности» — к интересному Событию, к высокохудожественному Слову, к содержательному, но обязательно порядочному Человеку.
И вторая столь же парадоксальная черта — скорость. Никакая математика не сможет вывести формулу его перемещений в пространстве, потому что не может человек одновременно находиться в разных местах. А Левон — может… Похоже, его личная скорость — это скорость Света.
Левон — армянин. В своей автобиографии он рассказывал о спасении армянами в тяжёлые старопамятные времена — Книг. Так его народ сохранял Знание, ведь это невозможно повторить. И там же — «однажды понял, не могу не писать» (добавим за него — не мог и не спасать, не сохранять). И — с чуть усталой улыбкой, проступающей даже на бумаге, — «от судьбы не уйдешь!»
Писатель в нём запечатлевает Время в словах, журналист — в событиях, издатель двух журналов — в авторах, редактор — в структурах текстов. Даже представить — много! Обычно — много. Ему — мало, ведь есть ещё то, что мы — видим или думаем, что видим или не видим вовсе. А Левон Осепян страстно жаждет это Видимое — сохранить. Так в 2006-м появился Осепян-фотограф, и теперь — не может не фотографировать!
Фотография (с древнегреческого — Светопись) — получение и сохранение неподвижного изображения. Это — Знак момента, который уже принадлежит Времени, но запечатлённый гораздо быстрее, чем рукой художника. Смотришь на знак этот и не сразу отдаёшь себе отчёт, что находишься в двух реальностях одновременно. Точно сказал поэт-авангардист Владимир Климов: «Гораздо интереснее, когда прошлое — ещё не прошло».
Фотографии Л. Осепяна уже разошлись по всему миру, масса выставок, украшение частных коллекций, иллюстративный материал для философ ских статей в «Независимой газете» и книг. На одной из таких фотографий, как раз в «НГ», изображён дорожный знак и — вполне юмористическая подпись к нему — «Каждый знак что-нибудь да запрещает».
Но не в этом философия самого Левона. У него вообще нет такой категории в мышлении — запретительной, он — мудрый человек. И его фотографии есть всегда Зна ки разрешающие, побуждающие, провоцирующие.
Левон создаёт свою знаковую Систему, может, вернее будет сказать, свивает некую пелену. И это открывается на его фотографиях — у него много сюжетов, где объект съёмки как бы в дымке или в тумане, или просто размыт, но — угадывается, лишь сильнее притягивая взгляд, концентрируя внимание. Сама фотография тем самым приобретает объём, становясь некой частью многомерного уже пространства, куда увлекает нас за собой автор…
Чем наполнен Человек как физическая сущность? Это — кровь, Мысль и Дух. Если Человеку недостает чего-то одного, то это уже диагноз, если в нём всё по отдельности, то обречён он прожить всю свою жизнь в состоянии внутреннего неудовлетворения или даже конфликта, так и не встретив самого себя. Но если осознает свою структуру, как и людей вообще, то неизбежно придёт к необходимости гармонии — в себе и вокруг себя, для чего система его внутренняя должна быть синергетична.
Н. А. Бердяев писал, что «личность есть не субстанция, а творческий акт».
Можно сказать, что К. Г. Юнг эту мысль углубил, обозначив, что «творческий дух играет теми объектами, которые он любит».
Все мы родом из детства, а значит, из Игры. И из Любви, в которой были зачаты для того, чтобы её собой продолжить. Это и есть идеальная миссия человеческая. Нашего знания не хватит, чтобы понять, возможен ли идеальный мир, но определённо когда-то мы приходим к пониманию, что в наших силах что-то в нём усовершенствовать.
Левон Осепян рассказывал, что было ему где-то лет двадцать пять, когда он понял, что не может сделать этот мир лучше. И тут же, будто возражая пессимизму этой мысли, добавил, что он может помочь людям сделать этот выбор. И с тех пор создаёт те самые Знаки, словом ли, снимком, по которым люди могут ориентироваться с уверенностью в правильности своих личных векторов гармонии.
Очень интересно читать и слушать отзывы тех, кто соприкасается с фотографиями Левона Осепяна. Ассоциации самых разных людей удивляют направленностью впечатления. В его фотографиях, снятых в самых разных местах, в разное время, каждый находит уголок гармонии со своей душой, кусочек своей памяти, погружаясь в ситуации собственной истории и проживая их ещё и ещё. И очень значимый эффект снимков Левона — ситуации эти всегда тёплые, радостные, если чуть с печалинкой, то непременно светлой, и чувства у людей — хорошие, искренние.
И расставаться с этими снимками не хочется, вот такая авторская магия…
Левон Осепян много ездит по миру, фиксируя всё, на что отзывается его душа, но всегда оставляет запечатлёнными лики тех, с кем свела дорога, чтобы словно привести и познакомить их — с теми, с кем, может быть, в жизни они никогда не пересекутся. Полотно человеческих лиц у него — как некий мистический покров над чередой событий, суетностью обы денных дел, эмоциями праздников и ценностью встреч.
Портреты в исполнении Левона всегда неожиданны, выхвачены из времени, похищены у ситуации и — отданы людям. Человек с портрета может быть «пойман» издалека, а может присутствовать только частью лица, но он всегда на снимке — живой, здесь и сейчас, и мгновенно возникает ощущение-отзыв, что — ты рядом, а фотографа с камерой между вами нет, и не было никогда. Тот, кто сделал это, ворожил, не объявляясь, заговаривал сиюминутность. И герой снимка, вдруг увидевший такой свой портрет, проживает вторую жизнь, которую дарит ему Левон Осепян, и — постигает самого себя, возможно, доселе незнаемого.
В таких фотомоментах человек-зритель может и не осознавать, как Время расходится кругами по воде Бытия, которая вся пронизана лучами со-бытийности, причём каждый луч направлен в обе стороны. Утверждаемая Левоном Осепяном многомерность жизни становится антитезой бытовству. Человек недвижущийся сочтёт это в лучшем случае иллюзией. Но есть, к счастью, многие, кто — поперёк бытия, через него, насквозь, есть даже те, кто — за ним. И велико число тех, кто ещё не подозревает, что он такой. И вот им Левон Осепян своей фотоворожбой сообщает возможность смещения «точки сборки».
Одна из подписей к его фотографии, сделанная вовсе не им самим — «это не вещи, это их знаки», — совершенно символична, побуждая воспринимать образы, обозначенные на его снимках, как наложение слоёв реальности, до тех пор, пока не уводит зрителя в состояние ирреальности всеохватывающей. Левон не совершает это как некий умозрительный эксперимент или осознанную провокацию. Он просто транслирует нам сигнал того идеала, который далеко, но кажется достижимым. Мы видим существующее, но — проникаем ЗА — через его фотообъектив. Отсюда — столь часто выбивающиеся на снимках Осепяна неожиданные, непривычные ракурсы, иногда — по-хорошему шокирующие нюансы, часто — ощущение обнажённости, лежащей перед тобой как зрителем структуры, будь это камни мостовой, или забытый велосипед, или даже лежащие на блюде фрукты с какого-нибудь фуршета, но лежащие так вызывающе-чувственно, что на них будет неловко смотреть, а почему — не сразу и поймёшь.
Осепян «проявляет» Вечность в самых простых вещах, причём для себя (или для нас?) разделяет их на циклы. Внутри этих циклов собираются разные персонажи.
Вот, например, «Зонтики». В иллюстрациях одной книги про дождь (коллекционного издания) фотоперсонаж-зонтик, пока книгу эту читаешь, успевает прожить целую собственную жизнь — сначала этаким гоголем выставился в ряду прочих артефактов, неприкрыто эстетствуя в ожидании достойного хозяина; чуть позже в ряду собратьев расположился, как остальные, молодцом; дальше, подустав от верной службы, чуть надломился, притулившись один в каменном углу, не заметив, что наступил на чей-то окурок и наблюдал, как пожившая дама-зонтик рухнула на камни разбитого бордюра в дальнем сквере, и не хочет верить, что ждёт его такая же судьба, как истрёпанного собрата, что видел он недавно в мусорном баке за углом переулка… Линия жизни, но — зонтика ли? И таких сюжетов-аллегорий в фотописи Левона больше, чем мыслей в голове человека, о Линиях в жизни не задумывающегося.
Ещё одна тема — «Из жизни стульев». Два пока вполне крепких, очень приличных стула, прижавшись друг к другу, греются на солнышке у стены дома, созерцая городскую суету. Их Левон подсмотрел через подворотню, пролетая вдоль улицы. Старый простенький стул, отслуживший своё, с продавленным сиденьем, одиноко и бесцельно стоит на краю мокрого тротуара, откуда никто не подумал забрать его, словно уже и не видя. На соседней улочке солнечным ранним утром за стеклом кафе несколько стульев взгромоздились друг на друга весёлой кучей, нетерпеливо ожидая возможности вышагнуть на площадь и пригласить к себе гостей, чтобы уютно и радостно поговорить о жизни, а перед какой-то пафосной витриной гордо выставился стул-Артефакт, закрутив свои ноги немыслимым извивом, заносчиво откинув спинку и так вальяжно расположив подлокотники, чтобы все видели, что он уже не какой-то там просто стул, а рангом повыше — Кресло-для-тех-кто-понимает…
Для нас, проходящих по тем же улочкам и переулкам, дворикам и скверам, неважно, в каком городе, в какой стране всё это может восприниматься на бегу как декорации к ежедневной суете. Левон считывает такие фрагменты пространства мгновенно, ощущая всю глубину тех самых слоёв реальности, которые оплетают нас, пронизывают, вибрируют, словно взывают остановиться ненадолго и — подумать, почувствовать, Увидеть и, может быть, что-то понять…
Город — обитель многих. Сколь часто мы сетуем на одиночество в толпе, на монотонность кварталов, на серый цвет городских буден, на угнетённую камнем природу — потому что спешим и, кажется, нет времени затормозить, а если и получается, то первое чувство — растерянность.
Что делать с тем, что внезапно предстаёт перед нашим взглядом, и зачем вообще с этим что-то делать, ведь простое созерцание снова кажется нам не больше, чем потерей времени? При этом время для нас числится с маленькой буквы как обстоятельство суеты. Мы — вне его, употребляем, соперничаем, часто враждуем и — теряем… Левон не теряет ничего. Смешная толстая труба изогнулась через верёвку и сопит, как хобот сюрреалистического слона, старые доски, засунутые в мусорный контейнер, распахнулись в обе стороны, как крылья нечаянно угодившей туда диковинной деревянной птицы, бельё на веревках через переулочек беззастенчиво-весело сплетничает об историях из жизни своих хозяев, фонарь соперничает серым цветом с сумерками, старая труба на фоне заката являет собой неизвестный иероглиф, чёрные штыри арматуры перед уже заселённым домом рождают тревожное чувство незавершённости…
А лестницы — к ним Левон-фотограф, кажется, испытывает загадочное пристрастие, потому что, понимая, что каждая куда-то ведёт, показывает их так, что нам непременно хочется узнать, куда, а лучше — сразу подняться и войти… Каждая дорога, зафиксированная снимком Левона манит, каждая улочка зачаровывает… Мы слышим ритм жизни человеческого сообщества, но как же символичен его снимок, где вид Храма весь перечёркнут в ракурсе съёмки толстыми чёрными беспорядочными ветвями непонятно какого дерева — посмотрите, вам же нужно найти дорогу к Храму… А люди идут, оставляя свои тени на закованной в камень земле, и — не оставляя следов…
И тогда Левон Осепян показывает нам следы, которые оставляет Время в Природе. Это может быть сказочный ствол старого дерева, давно уже сломавшегося под тяжестью лет, но с обломков которого щедро взошли новые ветви. Могут это быть склоны гор или просто камни, серые, мшистые, но объятые жадной до солнца травой и беспечными цветами, будто затеявшими игру в жизнь на спор с теми камнями. Или пара трепетных маков упорно тянется к небу сквозь безразличный металл решётчатого забора.
Вода и небо в снимках Левона — это можно пытаться описать словами, но — не хочется звать слова. Есть только чувство, что ты смотришь на эту воду там и тогда. Смотришь на это небо — непостижимое в своём цвете и дали, но ведь ты уже паришь, ты в нём или оно в тебе, неважно.
Важно лишь то, что оно — сквозь тебя, ты растворён, всё сущее отступило, и это такое блаженство, что «небо, ладонью черпнув, меня унесло»…
Про Левоновы фотографические серии невозможно сказать — всё, они столь же бесконечны, сколь бесконечно наше желание узнавать. Через такие, узнаваемые каждым, вещи идут к нам сигналы — «мы с тобой одной крови», мы — части одного универсума, а значит, мы все связаны между собой, объединены (и здесь тоже — «способствует объединению, а не разъединению людей»). В который раз человечество верит в то, что проходит архетипическую стадию синтезирования в общество из отдельных индивидуумов! Авангардист-эстетик В. Климов писал, что «синтез — это воссоединение после распада. А синкретизм — это единство до распада, состояние тотального нераспадения». Вот именно об этом — фотографии Левона Осепяна.
Опубликовано в Лёд и пламень №2, 2014
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!