Наталья Ибрагимова. БЕЛОЕ НА БЕЛОМ

Живу от снега и до снега…
Аркадий Кутилов

«Белое на белом» * — наиболее точный образ сибирской поэзии, утверждающий реальность существования поэтического пространства, заключённого в географические границы огромной части суши — от Уральских гор до берегов Колымы, сравнимой по площади с Северной Америкой.
Погружаясь в безбрежные воды сибирской поэзии, мы волей-неволей улавливаем некую общую тональность — ту центростремительную силу, которая объединяет стихи сибирских авторов в единый поэтический текст.
«Белое на белом» — кровь и плоть Сибири: мироощущение, рождающее гармонию поэтической строки, определяющее её ритм и плотность: «как он дышит — так и пишет…».
«Белое на белом» — воплощение бесконечности и безвременности — заснеженное пространство от горизонта до горизонта, зима, длящаяся бесконечно долго: «Я родился и жил посредине зимы — / В океанских снегах, где холмы и холмы…»; «Пятый час пополудни./До горизонта — зима…»;
«Морозы крепчали, и трещины в воздухе были видны./И казалось, не кончатся эти дни…» (Александр Ибрагимов). Первозданное пространство, которое не имеет начала и конца, внешнего и внутреннего, в котором нет жизни, но нет и смерти — только единая воля живого Бога — бесконечно длящийся миг «Да будет!». «Не моя воля, а твоя, Господи…» — отсюда приятие судьбы, какой бы она ни была, несуетливость, склонность к молчанию и любовь к тишине.

Первый снег. И прохлада. И воля.
И равнины нетронутый лист.
И гуляет по чистому полю
Звук, похожий на медленный свист…
(Владимир Иванов)

Сибирская поэзия набирает силу в советские шестидесятые, когда в печати появляются стихи таких ярких поэтов-реалистов, как Александр Плитченко (Новосибирск), Вильям Озолин, Владимир Башунов (Барнаул), Михаил Небогатов, Игорь Киселёв и Виктор Баянов (Кемерово), которые крепко стоят на земле и чтут традицию обыденности.

За рекой талиновой, за мельницей
Земляникой крашены холмы.
Ввек ничто, казалось, не изменится —
Ни деревья, ни земля, ни мы…
(Виктор Баянов)

В семидесятые подрастает новое поколение поэтов, которое с интересом читает Пастернака, Мандельштама, Цветаеву, Заболоцкого, Лорку, Вознесенского, Евтушенко, Ахмадуллину, Окуджаву, цитирует строки Леонида Губанова: «Холст 37 на 37, / такого же размера рамка. / Мы умираем не от рака / и не от старости совсем…». Первое поколение сибирских бунтарей, которое ведёт творческий поиск во всех направлениях, ищет связи со столичной поэзией, и, оставаясь в своей сибирской глухомани с изящным клеймом «космополит», упорно пишет «в стол» под негласным надзором КГБ. Семидесятые — это Анатолий Кобенков (Иркутск), Александр Казанцев (Томск), Игорь Гурьянов (Новокузнецк), Александр Денисенко (Новосибирск), Сергей Кузнечихин (Красноярск), кемеровские поэты Александр Ибрагимов и Николай Колмогоров. В семидесятые из Томска выдворяют поэта Владимира Лосева, который сверяет свои навигационные карты с ломоносовскими временами: «Звезда к звезде, наверно, ближе, / Чем к человеку человек…». В это же время чингисханствуют рождённые среди угольных терриконов Прокопьевска Владимир Берязев и Иосиф Куралов, уютно обживает время и старательно прописывает городское пространство Кемерова Сергей Донбай. Самобытность косноязычия и наивное христианство — основа творчества кемеровского поэта-печника Виталия Крёкова, выдохнувшего запоминающуюся строку: «Наша бедность граничила с Богом…». Книгу тайги пишет охотник и поэт из Барзаса Леонид Гержидович. Изломанно живёт талантливый кемеровский поэт Владимир Поташов — его небольшая книга издаётся только после смерти. Из Иркутска в Москву уезжает пронзительный Анатолий Богатых.
Восьмидесятые и девяностые годы — эпоха прочтения Бродского, время поэтов-одиночек и самиздата. В Омске бродяжничает и бунтует поэт Аркадий Кутилов. В Новокузнецке мучительно пишет и не справляется с одиночеством Сергей Фофанов, а тонкий знаток и почитатель Бродского Руслан Сидоров собирает полные библиотечные залы. В девяностые кемеровский поэт Сергей Самойленко издаёт одну из самых адекватных книг конца столетия «Неполное смыкание век». Университетская публика с интересом слушает и с готовностью принимает новую поэзию, и первым кемеровским «королём поэтов» становится ни на кого не похожий Макс Уколов: «Девушки плачут берёзовым соком, / а я говорю электрическим током…»
В девяностые в Красноярске начинает выходить литературный журнал «День и ночь», который возглавил Роман Солнцев. Центр притяжения пишущей молодёжи Кузбасса — Мастерская «АЗ», основанная поэтом Александром Ибрагимовым при Кемеровском университете. Здесь оттачивают своё мастерство молодые талантливые поэты Андрей Правда, Алексей Петров, Алексей Гамзов, Андрей Пятак, Дмитрий Мурзин. Мастерскую не единожды посещают и буквально завораживают своим блистательным чтением поэтессы Ольга Комарова из Томска и Татьяна Николаева из Новокузнецка.
Сегодня — другие времена, другие нравы: каждый, кто осмеливается назвать себя поэтом, свободно выходит к читателю через Интернет и при желании всегда находит способ издать книгу. Однако это обстоятельство вовсе не отменяет саму поэзию — она узнаётся как тайнопись — как «белое на белом»:

И мотылёк, которому я снюсь,
и мотылёк, который снится мне —
одна и та же солнечная грусть,
развеянная ветром по весн …
(Дмитрий Румянцев)

В Омске живут и пишут замечательные поэты — Юрий Перминов, Андрей Румянцев, Олег Клишин, Вероника Шелленберг, Сергей Денисенко, Андрей Ключанский. Восемь изумительных строк

Раскручивается локон
и падает на висок.
Раскручивается кокон
и падает на песок.
День выстужен до предела
черёмухой молодой.
Река. И нагое тело.
И ласточки над водой…»

написаны также в Омске, автор — нежная и ранимая Евгения Кордзахия.
В Кемерово живут поэты Александр Ибрагимов, Андрей Правда, Андрей Пятак, Дмитрий Мурзин. В Красноярске — Сергей Кузнечихин, Александр Ёлтышев, Рустам Карапетьян, Ольга Левская, Оксана Горошкина.
В Барнауле — Михаил Гундарин, Владимир Токмаков, Фарида Габдраупова, Дмитрий Мухачёв, Елена Гешелина, умный и бесконечно талантливый Александр Строганов, написавший о Бродском: «…Клинопись, слог на коленях. Изнанка / Ближе расшитого звёздами неба, / В токе предчувствия — привкус заклания, / В токе сознания — корочка хлеба…».
Томск — родной город Владимира Крюкова, Ольги Комаровой, Елены Клименко, Владимира Пшеничного, Анастасии Губайдуллиной; Абакан — Натальи Ахпашевой; Тюмень — Екатерины Володиной. В Иркутске живут Людмила Бендер, Олег Кузьминский, Светлана Михеева, Алёна Рычкова-Закаблуковская, Андрей Сизых. А Новосибирск сегодня — настоящее поэтическое пиршество — здесь пишут Александр Денисенко, Владимир Берязев, блистательно владеющий словом Борис Гринберг, вдумчивый и легко воспламеняющийся Станислав Михайлов, говорящий с небом поэт-подранок Юлия Пивоварова. Новосибирск — это ошеломляющая остро-бритвенная правда Екатерины Гилёвой, по-новому звучащая поэзия Антона Метелькова, Павла Куравского, Сергея Шубы, Сергея Васильева, Ивана Полторацкого.
Магия белого: сколько бы поэт ни писал — перед ним всегда чистый белый лист. И сколько бы ни было поэтов в Сибири, сколько бы они ни писали, сибирская поэзия остаётся тайной — «белое на белом».

Снега упадут, а потом лежат.
Сосны стоят, будто их сторожат.
Дни коротки, а зимы злы,
растёт в поддувале запас золы.
И сколько быть морозам — бог весть…
Вспомнит Господь, что я где-то есть.
Пошлёт ангела навестить меня,
тот опустится на исходе дня
ниже крон сосновых в моём бору
в инее, приближенном к серебру.
Он найдёт мой дом, подлетит к окну,
не нарушит белую тишину.
Он увидит стол, он увидит печь
и меня, присевшего его разжечь.
Вот я подкладываю дрова,
вот пишу за столом слова.
Раз трещат поленья — тепло в дому, —
так он скажет Господу моему,
скажет, видел огонь на бересте,
скажет, видел знаки на белом листе.
И кивает Господь на слова его:
значит, ладно всё, значит, ничего.
Ветер, что слетит к сосняку,
принесёт божественную строку.
(Владимир Крюков)