Мустай Карим. ВНУТРЕННЕЕ ВРЕМЯ

Из книги: Год без Мустая. – Уфа: Инеш, 2006

 ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

«Меня отправляют в другую часть, в действующую армию. Завтра уезжаю из Нерехты. Сначала в Москву, а там – неизвестно куда. Наконец ступил на настоящий солдатский путь, определен на воинскую службу…» – такова последняя запись от 15 апреля 1942 года в дневнике, который Мустай Карим вел в Муромском военном училище связи в первые месяцы вой ны. Его он называл «первой тетрадью».
Впоследствии писал: «Затем ни на фронте, ни в госпиталях дневника я не вел. Лишь много времени спустя кое-какие свои наблюдения, мысли стал записывать на бумаге». Вот эти записи двух десятков лет и составили то, что потом он назвал «второй тетрадью». Это именно записи, а не дневник. Если каждодневные хроники отражают внешнее время, в котором человек действует, то подобные записи отмечают положение часовых стрелок во внутреннем времени поэта, «не зависящем ни от кого и ни от чего» (запись от 5 февраля 1977 года). Собственно, драматическую канву столкновений этих двух времен и отражают предлагаемые вам записи.
Они велись на башкирском и русском языках. Башкирские тексты переведены мною.

Ильгиз Каримов

1977 год, 2 февраля. Малеевка
Интересный разговор произошел сегодня. Вошел живущий в соседнем номере писатель Владимир Измайлов и, бросив взгляд на лежащую на столе рукопись, сказал: «Мой почерк похож на почерк моего отца. Оказывается, у тебя почерк мелкий.
У тебя чей почерк – отцов или мамин?» Я пошутил: «У Пушкина и Толстого тоже почерк мелкий был, зато мысли крупные… Выходит, мой почерк на их похож».
А если серьезно – как ответить? Отцовский почерк – сруб ленные им венцы дома, проложенные борозды, рядами ложившаяся под его косой трава (все это выходило у него ровно, будто стихотворные строчки), сплетенные им арканы, созванные им застолья, спетые им песни… Его почерк – я, моя сестренка Салиса, братишка Ильяс, наши мысли- чувствования, повадки- обычаи, все наши деяния, словом, все наше бытие- существование. Мамин почерк – сжатые грядки, сложенные снопы, сотканные ею паласы и полотенца, прополотые ею грядки, выпеченные калачи, рассказанные сказки. Ее почерк – я, сестренка Салиса, братишка Ильяс… С этой стороны у них, у отца и матери, почерк был абсолютно схож.

5 февраля
Твардовский говорил: «Чтобы писать, нужен запас покоя». Примерно так же думаю я: «Чтобы писать, нужно свое внутреннее время, не зависящее ни от кого и ни отчего». Александр Трифонович Твардовский все еще на нас смотрит испытывающе- пристально. А минуло семь лет… В декабре 1976 году в Центральном Доме литераторов прошел вечер поэзии. Председательствовал я. Получил из зала такой вопрос: «В афише значится Евтушенко. Кто его сегодня заменит?»
Я ответил так:
— Евтушенко никто не заменит – и сегодня, и никогда. Благо, что человечество не дошло до такого опасного совершенства, чтобы одного поэта заменили другим.
Когда нет, свежие продукты можно заменять консервами, но поэтов заменять нельзя. На том вечере со мной рядом сидел Григорий Бакланов. Он мне шепнул на ухо: «Когда Твардовского не стало, многим не стыдно за свои постыдные дела».
Потрясающе верно сказано. Присутствие в жизни таких людей сдерживает даже не очень хороших людей от плохих поступков. Он был скуп на похвалы и лестные слова. В се-таки однажды он мне польстил. В 1963 году меня избрали заместителем Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. С Твардовским встретились в фойе Большого Кремлевского дворца во время перерыва. Он был депутатом от Смоленщины. Он сказал: «Рад вашему избранию. Одним порядочным человеком в руководстве РСФСР будет больше». Мне стало малость неловко.
Но я не возразил. Не смог.

6 февраля
Когда пишешь, каждое слово, каждую деталь, образ, сравнение стараешься применить к месту. Кажется, что не к месту поставленное слово не то что строчку стиха – нарушает гармонию мира, мелодию его сбивает.

26 февраля
Один казахский писатель удивленно рассказывает: «Вчера ходил на лыжах с одной женщиной. Лет пятидесяти. Увидев три-четыре растущие из одного ствола березы, долго стояла в изумлении. И чего нашла?» Очень важная вещь. Значит, той женщине природа еще открывает какие-то свои тайны. И природа, и зверье, да и сами женщины кому угодно своих тайн не открывают.

5 мая. Уфа
Вчера хоронили Арслана Мубарякова. Народу пришло много. Потом позвали в Дом актера на поминки. Оказалось, что мы, несколько человек, пришли раньше остальных. Ждем. Время идет. Клара Габдрахмановна Тухватуллина 1 в нетерпении схватилась за телефонную трубку и положила обратно: «Да, в могилу не позвонишь…» – вздохнула она.

5 июля. Уфа. Больница
Надо бы написать такое произведение: «Пеший человек». Эпизод первый.
Осень. Льет ливнем дождь. Грязная, непролазная дорога. Идущего пешком человека обгоняет легковая машина и застревает в грязи. Пеший богатырь выталкивает машину из ямы. В машине разговор. «Место есть, давай его возьмем», – говорит один. «Да он по колено в грязи, – возражает другой, – всю машину запачкает».
Быстро отъезжают. А пеший, от души радуясь, что помог людям, машет им вслед рукой: «Счастливого пути!»

6 июля. Больница
Сегодня отчего-то сидел и подсчитывал писателей, умерших после вой ны.
Вышло 24 человека. Прошлой ночью спал плохо, метался, бредил, был весь в поту.
И анализы оказались плохими, ангина ударила по почкам. Частенько схватывает сердце. На этих днях в Башкортостане пройдут Дни советской литературы. Я – как разрезанная надвое змея. Хочу выйти. Врачи пугают. Сегодня снова взяли анализы, по ним решат – выпускать или нет. Часто падает настроение. Много лет назад в городе Горьком цыганка взяла мою руку и стала гадать. Сказала: «Оказывается, две женщины тебя очень любят. Когда спросил, сколько мне еще жить, ответила:
«Этого я рассмотреть не могу». Вздохнула грустно: «Живи долго». Еще сказала:
«Два числа вижу – то ли 66, то ли 99, точно не рассмотрю».

7 июля. Больница
Не будь Пушкина, мы не то что третьестепенных, четверостепенных, даже поэтов второго ряда не знали бы. Пушкин заставляет нас помнить более- менее известных людей той эпохи, общественные события, черты и приметы времени.
Пушкин, словно за руку, ведет с собой и свое время. Даже царей ведет. А ведь при жизни те же современники сколько обижали, пытались унизить, чтобы почувствовать себя выше его. И уже много поколений он поднимает их; укрупняет их, как увеличительное стекло, кто бы разглядел их, если бы не Пушкин! Когда Пушкина отправили в ссылку, отец бранил его: «Опозорил семью, род наш опозорил!..»
А он поднял дух и историю России, возвысил ее славу. Само то время осветил, будущему сияния добавил. Вот такие дела, такие судьбы…

* * *
Сегодня в больницу навестить меня пришли Лена 2 , Эмин 3 , Нурпеисов 4 , Ахунов 5 . Геворк Эмин для моего успокоения принялся рассказывать о своей болезни.
Меня взяла досада. Не дают мне даже своей болезнью самому поболеть. Я сказал ему: «Я твои серьезные болезни, равно как и легкие недомогания, очень уважаю, но давайте о болезнях сегодня говорить не будем». После них пришел Шамиль Махмутов. Он тоже собрался было о своей больной печени всласть поговорить, но я ему воли не дал. Можно подумать, что они в больницу идут, чтобы о своих болезнях рассказать.

6 октября
Литература – это духовная держава нации.

10 октября
Осень. Березы осыпают листья. Березы, никогда я не любовался вами просто так. Я в вас смысл искал, тайну. Облака, и на вас я так просто не смотрел, вашего слова ждал. На все вокруг – на эти березы, облака, родники, радуги возлагал я какие-то обязанности. Простите меня! Я должен был воспринимать вас просто украшением мира – разве этого недостаточно?

1978 год, 2 января
Выступал в школе. Никак не могу начать разговор. Говорю:
— Ребята! Что же вам сказать? Я еще не успел собраться с мыслями.
Одна пионерка поднимается и меня подбадривает:
— Вы сначала попробуйте что-то сказать, если не получится, мы зададим вам наводящие вопросы.

* * *
Говорят, что смерть уравнивает смертных. А ведь случается и наоборот: уже смерть определяет каждому его место. Вот мы с Расулом, живые, друзья на равных.
Но после смерти он попадет во дворец для великих, я, скорее всего, в какое-то другое место. Таким образом, смерть расценит нас по-разному. С современниками это случается часто.

4 января
Сделал такое «открытие». Оказывается, как долго живут вещи! Писательский билет, полученный в 1939 году, комсомольский билет, полученный в 1940 году (оба они, пробитые осколком, в засохшей крови, вернулись со мной с вой ны). Моя первая книжка, вышедшая в 1938 году, фотография, на которую мы трое, Ташбай, Сагит 6 и я, снялись 1935 году. Это первая моя фотография. В 1947 году, когда у нас появились собственные две комнатки, первой покупкой была табуретка, в том же году купили матрас, изготовленный местной артелью, они и сейчас лежат в сарае.
Как долго живут вещи.

16 января. Малеевка
Муса Гали играет в бильярд. Так самозабвенно, отдавшись всей душой, исполняет он это дело, словно в шаре, в который он нацелился, сосредоточены все заботы мира. Я смотрю и посмеиваюсь про себя. И действительно, порою самая мелочь обретает огромную важность. Раньше, по молодости лет, мне это казалось странным. А теперь думаю: лишь малое даже дело исполняя как наиважнейшее, человек может достичь желаемого.

6 февраля
В нашем сознании сказка связана со стариками и старухами, бабушками и дедушками. Чаще всего сказки малым детям рассказывают они. Воспринимаем так, что и сами сказки сочиняют они. А сказки-то, возможно, сочиняют люди молодые, в пору, когда фантазия богата, надежды еще сильны, крепки. Пушкин, Ершов, Тукай писали свои сказки (разумеется, опираясь на народное творчество) в молодости, когда дух и разум свободны, жизнь еще не придавила их. Также доказательством этому гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки».

5 марта
Женщину делает счастливой не исполнение высказанных ею желаний, а предугадывание их.

* * *
У добра нет края, у зла нет дна.

* * *
Мой отец говаривал: «Как человек жизнь свою ведет, уже по тому видно, как он лапти завязывает».

18 декабря
Вино, – говорят, – дитя солнца. Когда пьем вино, мы пьем лучи солнца. Все это верно. Но притом нужно думать и о солнечном ударе. От избытка употребления может наступить смертельный солнечный удар.

1979 год, 2 января
Странная мысль пришла на ум в начале Нового года. Вот эта: богатых хоронят друзья, бедных – родственники, бродяг просто зарывают. Когда настанет срок, кто же похоронит меня?

* * *
О женская отвага и безрассудство! Мужчины разных племен враждовали, воевали, убивали друг друга, а женщины, самые отважные и красивые, самые божественные, значит, необыкновенные, влюблялись в самых храбрых и сильных мужчин из вражеских племен и убегали с ними. Плевали они, женщины, на межплеменные кровавые распри, когда их дело совсем другое – не убивать, а рожать, а рожать хочется им от сильных и красивых мужчин.

5 февраля. Малеевка
Сюда я приехал еще 18 января. Устроили в основном корпусе на втором этаже.
Только вышел в коридор, открылась дверь напротив. Вышла Зайнаб Биишева.
— Здравствуйте! – говорю. – Оказывается, и вы здесь!
В ответ тут же получил:
— По какому праву вы здороваетесь со мной? Что у вас есть, бедняжка! У меня народ есть! Мой народ меня любит!
— Извините. Я вас не видел и не знаю.
На этом обмен любезностями кончился. Я перешел в новый корпус. Оказалось, там не комната, а целая однокомнатная квартира. Светло, просторно. Наслаждаюсь тишиной и одиночеством. В соседней квартире казахский писатель Когобай Сарсекеев с милой приветливой женой. Они получили письмо от сына, тот учится в третьем классе. Письмо начинается так: «Пишу вам свое первое долгожданное письмо…» Вечерами захожу к ним на чай. С Биишевой встречаемся только в столовой. На улице, завидев меня, издалека заворачивает обратно. Наслал же Господь «врага»! С ней и враждовать-то не могу. Уж если враг, так чтоб вровень хоть.

3 марта
Капусту, помидоры, огурцы, грибы, чтоб не испортились, солят, а разные фрукты и ягоды или варят с сахаром или с сахаром мнут. Я не капуста и не смородина, пусть же критики не засаливают меня и не засахаривают.

* * *
Быть может, я самый грустный весельчак. Недавний разговор с Тимербулатом.
Ему 4,5 года. Он строит мост из кубиков.
— Строителем будешь?
— Нет. Плохая профессия. В телевизоре ругают их…
— Что такое – профессия?
— Это – в кого работать.

* * *
Нашли мы с ним в саду пучок травы. Он изрек:
— Нужно это подарить нэнэй. Женщинам всегда что-то нужно дарить.

5 ноября
Вот и прошли юбилеи. Позади мои шестьдесят. В память запали два замечания Тимербулата.
1. Когда Шакиров прикрепил мне золотую медаль, а маленькую коробочку отдал в руки, Тимербулат, который смотрел это по телевизору, с досадой вздохнул:
«Опять картатаю запонки подарили».
2. Вчера он, сгорбившись и опустив плечи, спросил: «Ты почему на собрании (то есть на юбилейном вечере) вот так, съежившись, сидел, стыдно было?»

* * *
Еще на первом году жизни человек узнает, что огонь больно жжется, а в 16 – что в пламени любви можно сгореть дотла. Но всю жизнь так ничего толком и не поймет: то и дело обжигается, то и дело горит…

* * *
Звезды – угли от сгоревших сердец, а марево в небе – дым от них.

1980 год, 3 января. Дубулты
Сегодня дочитал «Гойю» Лиона Фейхтвангера. Сколько поучительного, пугающего, трагического, обнадеживающего. Иной раз какие-то вещи, кажется мне, смыкаются с моей судьбой. Видно, творческим людям судьба посылает схожие испытания – и великим, и не очень… Весьма ко времени прочитал я этот роман.
Он словно бы подготовил к мукам и радостям творчества, которые предстоят мне.

5 января. Дубулты
Неужто мы настолько мелкие люди? Нет у нас высоких творческих идей, мыслей, сомнений, которыми хотелось бы поделиться, ничто не тревожит нас. Все для нас ясно, понятно, бесспорно, ничто нас не тревожит. Должно быть, так чувствует себя какое- нибудь насекомое. Сегодня написал один монолог Прометея.
Называется «Когда грустно». Прометей печалится, размышляет, терзается. Мы спокойны, у нас все тихо-складно, покой и благодать. У Франсиско Гойи было свое сокровенное, были друзья, с которыми можно было поделиться сокровенным.
Есть у меня один друг (я имею в виду Уфу), но поднимет ли он мое сокровенное?

9 января. Дубулты
Сидел и размышлял о Бальзаке. Сколько женских образов создал он: красивые и некрасивые, умницы и сумасбродки, святые и грешницы, кого только нет.
Писатель же их в жизни наблюдал, не все из головы выдумал. Скольким в душу проник, у скольких всю подноготную вызнал. То есть со стороны не смотрел, общался с ними. Разумеется, писатель добавил им духовного света, придал красоты. Красивые, мастерски изготовленные, но еще не прошедшие обжига горшки он обжигал в огне своего сердца. Из всех женщин, которых я встречал в жизни, смог бы создать 50–60 образов? Но есть такое обстоятельство: наши люди живут в стандартной жизни, внешне стандартной жизни. Малейшее отклонение от установленной морали считается испорченностью, безнравственностью, распущенностью. Возможно, я сам не умел общаться, наблюдать, сам себя удерживал, стеснялся. Ибо считается, что такое общение непременно связано с общей постелью.
Боимся молвы, общественного осуждения. А суд общества жесток. Впрочем, он и всегда был безжалостен. Но Бальзак его не боялся. Возможно, по своей природе, по своему дарованию я не прозаик. На мир, на людей смотрю как поэт. Поэт…
Великого Данте вдохновляла одна только Беатриче, великого Петрарку – только Лаура. Эти божественные женщины обе умерли в юности, но и потом обе они держали в плену дух этих двух гениев.

15 января. Дубулты
Сюда приехал Абдулхак Игебаев. Стало вдруг веселее. Ходили берегом моря, разговаривали. Ровно 23 года назад я написал здесь письма четырем поэтам – Рами, Абдулхаку, Марату, Рафаэлю 7 . Критики больше всех досталось Игебаеву. Обиды по этому поводу он тогда не выказал. Он парень чувствительный. Видно, что относится ко мне с искренним уважением. Даже выразить это как-то стесняется. Это очень хорошее качество. О людях судит сдержанно, старается быть объективным, осуждать кого-либо не спешит. По каким-то своим делам в Ригу приехала Динора Байтерякова 8 . Сегодня заехала сюда. Ходили по берегу, искали янтарь. Не нашли.
Вечером вдвоем с Абдулхаком проводили ее в аэропорт. Оказалось, что в Москву самолет улетает с опозданием в два часа. В других направлениях не летят совсем.
Буран. Сидим в ресторане. Подошел сухощавый мужчина, лет 40–45, в клетчатом пиджаке, полосатом свитере. Сел за соседний стол, сделал заказ. Встает, идет к окну, смотрит, возвращается обратно. Очень расстроен. Немножко на взводе, кажется.
— Куда летите?
— В Махачкалу.
— К вам как можно обращаться?
— Али. Я лезгин.
— Значит, родня и земляк Сулеймана Стальского?
Он сразу посветлел лицом.
— И Расула Гамзатова тоже.
Разговорились. Оказался моряк. Моторист. Вдовец, детей нет. Племянница, дочь старшей сестры, сегодня выходит замуж. Вечером свадьба. Али туда спешит. Далее события разворачиваются так. Самолеты не летят, погоды до завтра нет. Али не знает, что и делать. Тогда он накрывает стол человек на 12–13 и приглашает понравившихся ему людей:
— Добро пожаловать на свадьбу!
— Кто женится? – спрашивает один армянин.
— Племянница выходит замуж.
— Когда прибудут?
— Их свадьба еще в восемь началась.
В общем, за большим столом расселись самые разные люди. Динору, Абдулхака и меня Али посадил на почетное место. Два места в самом центре стола – пустые.
Дескать, это места жениха и невесты. Али объявляет:
— Дорогая моя племянница Халимат, дорогой мой зять Мухаммет! Я 24 года плавал по Балтике и вас еще не видел. Но душой уже знаю вас обоих. Любимая моя племянница Халимат, твои отец и мать, все твои достойные родственники… дед твоего деда, а до того прадед твоего прадеда…
После долгой речи Али слово берут грузин, русский, башкир, латыш. Абдулхака хозяин определяет дружкой жениха, Динору – подругой невесты. Когда уже несколько разгулялись, кто-то кричит:
— А почему это места жениха и невесты пустые?
Али после недолгих уговоров сажает на эти места паренька и молодую девушку.
— Горько! – кричит один.
Али дает пояснение:
— У нас жених с невестой на людях не целуются.
На трех-четырех языках исполняются песни. Парню с девушкой свадьба, должно быть, понравилась. А вдруг они понравятся друг другу и что-то завяжется, не угадаешь. Али теперь в окно не смотрит. Застолье гудит. От песен переходят к танцам. Али так неистово пляшет, что степенные латыши смотрят с удивлением.
Объявляется посадка на Москву. И в самый разгар застолья пришлось покинуть его.

* * *
Вспомнилось присловье: вошедшее в уши холодное слово на сердце ложится льдинкой.

18 марта
Тимербулат «в вой ну» играет. Один. Я нарочито ворчу:
— Все воюешь и воюешь… Мне уже надоело.
Ответ:
— Что, советскую власть защищать нельзя?

* * *
Кто все время дует в костер, у того может случиться кровоизлияние в мозг.
Это не только в прямом смысле. Не нужно тужиться в погоне за удачей вообще.

10 октября
Читаю Туфана. Непостижимая вещь: в самое страшное время для всего мира два больших татарских поэта Туфан и Джалиль находятся в неволе. Один – страдает в немецкой, другой – страдает в нашей. Но трагедия, несчастье каждого стали удачей для татарской поэзии. Сколько богатства добавила их поэзия мужества и страданий татарской литературе, на какую высоту подняла ее…

31 октября
Сегодня получил пенсионную книжку. Тяжело переживаю по этому поводу.
Словно сам себя приговорил к старости. Целый год тянул с приговором. Мне ведь уже 61. Все постигается в сравнении. Если бы все мои желания были в этих 170 рублях (сюда включены и льготы), наверное, радости бы моей не было предела.
«Теперь можно оставшуюся жизнь дожить в покое», – возможно, подумал бы я.
Может, просто от сытости приплясываю?.. Нет, просто пытаюсь видеть и понимать четче. Коли так, теперь остается только старость доживать…

* * *
Сегодня меня снимал фотограф Марат Герасимов, при этом сказал: «Мустай, когда я тебя снимаю, ты не шевелись, шевели мозгами».

1981 год, 11 февраля. Малеевка
С двадцать третьего января я здесь. Пока еще не могу по-настоящему приняться за работу. Словно лежит на душе какой-то камень. Словно бы все написанное бессмысленно, все переживания – ненужные. 6-го записали на телевидение, дадут перед съездом. «Пешего Махмута» пишу каждый день. Но пишу, не чувствуя вкуса.
Или уж приближается творческое бесплодие…

20 марта
Сижу, пишу. Отличный образ предстал перед глазами, находчивое слово висит на кончике языка. Боюсь перенести на лист бумаги. Хочется дольше чувствовать этот вкус. Когда в детстве попадало что-то вкусное (пряник, яблоко, урюк…), ходишь, жалеешь есть. И сейчас вроде этого.

* * *
Я начал писать, когда еще был жив Максим Горький. Мою творческую молодость приняли Фадеев, Твардовский, потом Симонов, Гамзатов, Кулиев признали другом. С кем же придется сидеть в стариковском кругу?

5 июля
Мать рассказывает: «Наша мама десятерых родила. Многие прожили долгую жизнь. Четверо за девяносто перешли. Две старшие сестры, Гульзифа и Минзифа, за сто. Теперь я одна осталась (мне 97). Так что жизненную ношу за всех уже я донести и скинуть должна. Я – дно родового гнезда, после меня гнездо наше опустеет.
Но главное гнездо для всех нас, светлый мир, не останется пустым. И все же быть самой последней, оказывается, тяжело…»

1982 год, 17 января. Малеевка
Сегодня написал первые строки. Решил назвать «Помилование». Начинал несколько раз, не по душе как-то все. Решил: как пойдет, так и пойдет. Приехал Айдар Халим. Дал дельный совет: «Надо бежать от автобиографии».

30 января
Приехали Кирей и Чванов 9 . Стало веселей. А к письменному столу каждый день иду как на поле боя. Может, рассказывая о событиях в Нерехте, мельчу повесть?
Но ведь и это – жизнь. Возможно, и герой, если не пройдет через них, окажется неполным? Наконец пришел к мысли: бесполезная работа идет легко. Пишется тяжело, может, выйдет какой-то толк?

26 марта. Малеевка
Воспоминание детства. Опускаются вечерние сумерки. Народ, закончив работы, сидит за ужином. Только мальчишки на улице никак не закончат игру.
— Мустафа! Еда ждет, – зовет Старшая мать.
— Шагидулла! Обжора! Суп готов! – кричит тетка Минлекей.
— Жиба, жиба! – доносится приказ отца Хаернаса. – Бегом!
А мы все никак не закончим игру. Мир давно все дневные дела завершил. Дела заканчиваются, только игра всегда остается недоигранной.

* * *
При случае ум спрятать можно, вот только глупость никак не спрячешь.

1 ноября
Почему же так? Иной пустяк, иная мелочь так занимает тебя порой, что белого света не видно. Сам знаешь, что это ерунда. Других учишь не поддаваться этому мелочному, а сам не можешь справляться с собой. Меня считают человеком не мелким. Я, действительно, силен, когда речь идет о крупных делах, даже о крупных неприятностях. Слаб перед мелочью, перед ничтожеством, перед хамством тем более.

2 ноября
Я очень боюсь за судьбу своей национальной интеллигенции. Она почти лишена самоанализа, критической самооценки, она слепо бьет в грудь, что она безупречна, безупречно все, что касается самой нации… Она считает, что у нации все хорошо, ей приписывает такие заслуги, такие свершения в прошлом, такое прозрение, что Октябрьская революция просто эпизод в истории нации. Такое слепое самолюбование может духовно разорять и нацию, и интеллигенцию. Национализм начинается тогда, когда интеллигенция затуманивает свое сознание, стараясь доказывать свое превосходство, исключительность своей нации.

1983 год, 17 января. Малеевка
У нас наблюдается какое-то нездоровое явление. Каждая нация старается доказать, что она древнее других, что ее цивилизация уходит в древнейшую древность. Больше гордится и любуется собой, нежели другими. Я помню то время, когда мы больше хвалились и гордились друзьями (особенно до вой ны). Конечно, каждый народ должен хорошо знать свою историю, познать и утверждать себя.
Но придумывать и выдумывать «свою историю» – это от ущербности, это унизительно для народа. Это равноценно попрошайничеству. Нельзя присвоить себе то, чего не имели твои предки. Если народ пережил века, то у него своего достаточно, чтобы утвердить себя. Кстати. В этой связи мне запомнились суждения Гете в записи Эккермана. Вот что пишет верный секретарь великого писателя:
«И вообще, – продолжил он (Гете), – странная получается штука с национальной ненавистью. Она всего сильнее, всего яростнее на низких ступенях культуры.
Но существует и такая ступень, где она вовсе исчезает, где счастье и горе соседнего народа воспринимаешь как свое собственное». Вот еще что. В XVIII–XIX столетиях русские ученые, деятели культуры изучали быт, материальную и духовную культуру других (особенно малых) народов, не было или почти не было своих ученых и исследователей культуры. Русская интеллигенция выполняла свою гуманистическую, интернациональную миссию. Она исходила из понимания своего высокого долга – сохранить и завещать потомкам духовное достояние к общечеловеческой культуре. Теперь русская творческая интеллигенция крайне мало занимается этим делом, хотя в области перевода на русский язык произведений фольклора и письменной литературы народов делается очень много. (Добавлю сегодня, 20.06.2002. Неразумный национализм действительно присущ малоразвитым племенам. К тому же, думаю, советский строй был высшей ступенью сознания народов, когда горе и радость были общими.)

21 января. Малеевка
Сегодня в московском Новом драматическом театре состоялась премьера «Прометея». Спектакль понравился. Только пляски харит пришлись не по душе.
Развязно танцуют. Сказал об этом режиссеру, он возразил: «В Древней Греции так и плясали», – говорит. «Тогда, – говорю, – и спектакль надо показывать в Древней Греции». Согласился исправить. После спектакля в ресторане ЦДРИ был банкет.
Туда пошли Ильгиз и Айгуль, Елена Николаевская, Динора Байтерякова. В честь Лены, посчитав ее моей женой, поднял тост сам Зевс.

18 февраля. Малеевка
Что случилось со мной? Что случилось-то? Без всякой причины мается душа.
На сердце, словно камень лежит, тяжело. С третьего этажа (я живу в корпусе «А» в комнате 12) смотрю в окно. Тянет разбить головой стекло и выброситься на улицу… Надо быстро одеться и выйти в лес… Не вышел. Поставил чай, попил. Полегчало. На улице поднялся ветер, качаются сосны. Начинается буран. Сейчас мне 64 года. Жизни осталось, самое большее, лет 10. Пожить бы, пока Тимербулат не встанет на ноги, не укрепится в сознании. Наверное, Шекспир в таком настроении писал: «Измучен всем, не стал бы жить и дня, Но другу будет трудно без меня». Действительно, сколько внутренних тягот пережил я. Вой на, тяжелое ранение, после войны тяжелая болезнь. Сколько раз со смертью друг другу в глаза смотрели. В годы разлук от тоски по Раузе сходил с ума, как Меджнун. Разочарования в друзьях, постоянный лай злопыхателей, раздвоенность души, нереализованность данного природой таланта даже наполовину, пущенное по ветру время, хождения по просьбам никчемных людей, защита всякой бестолочи – вот на что потратил я половину жизни. Половина моих лет прошла впустую. В испуге жил. Боялся быть плохим, боялся утратить совесть, боялся обижать людей.
И в то же время бессовестные, злые, бессердечные ради своих выгод впрягали меня в работу. А написано, наработано сколько? Если все вместе собрать, пяти снопов не свяжешь. А ведь мне уже стог метать пора. Устал, измучен.

19 февраля
Сегодня настроение немного успокоилось. Даже поработал немного. А все душа не на месте.

22 февраля
Здравствуйте, мои герои Любомир и Мария Тереза! Я вернулся к вам. Продолжим вместе «Помилование». Не отпускайте меня от себя. Так будет лучше.

4 марта. Малеевка
Восемь утра. Идет медленный снег. Ровно 37 лет назад в такое же утро Хидият Асадуллин 10 привез меня в госпиталь в горах возле румынского города Прядел.
Я тяжело заболел туберкулезом. Меня устроили в отдельную палату, я один. А снег идет и идет. Так тяжело было. Причина: болезнь и тоска. И сейчас мне тяжело.
Вроде и причины нет. Сердце давит этот снегопад…

23 марта. Салават
Приехал в Салават навестить маму. Осенью ей исполняется 99. В последнее время ей нездоровилось. Из-за глаз мучает головная боль. Увидев меня, сразу вся изменилась, окрылилась как-то. Сначала, конечно, всплакнула. Очень давно в одном стихотворении я написал о ней: «И горе, и радость омоет слезами». Быстро успокоилась. Дома еще только Салиса. Зять Батыр в Уфе, в больнице. Мать, воодушевившись, шутить начала. Но тут же рассказала невеселую историю про соседа, инвалида вой ны. Живет одинокий, 82 года ему, некому за ним даже присмотреть. Оказывается, знает много молитв, оттого и авторитет перед матерью у него высокий. Мать говорит:
— Хвала Господу, дети у меня есть. Не будь их, что бы я делала?
Как я приехал, мама красивое платье, новую кофту, которую я из-за границы привез, тут же надела. Когда попили- поели, она из привезенных гостинцев (чай, яблоки, лимоны, конфеты, халва) отделила три кучки, завернула в три свертка и понесла тому инвалиду вой ны и еще двум своим подружкам- старушкам гостинцы. Какой прекрасный обычай! Гостинцами поделиться – значит, радостью поделиться, хорошей вестью поделиться. Весть-то какая – сын приехал!

24 марта. Салават
Мама рассказывает:
— Сватья Шамсия здесь, в Салавате, есть, только девяносто ей исполнилось, молодая еще (сама смеется). Четыре сына у ней, две дочери, а за ней совсем не смотрят. Сын Арслангирей на фронте погиб, на нее-то сватья Шамсия и живет. Когда совсем горько ей, сватья и скажет: «Ладно, хоть Арслангирей мой на фронте погиб…».
— Мама, – говорю, – а те четыре сына и две дочери в чьем подоле росли?
— Знама, в ее. А-а… поняла намек… Есть о чем подумать. Надо будет у сватьи самой спросить, кто родил и кто в своем подоле вырастил таких бессердечных детей?

7 апреля. Малеевка
Чистые слезы меня потрясают всегда. От них под зонтик не спрячешься.

29 июля
Встречались с Ханифом Валеевым, он председатель колхоза «50-летие Башкортостана» в Дюртюлях. Рассказал про один забавный случай.
— Одна молодая доярка по имени Фануза не выходит на работу. Вызвал ее в правление. Начал ругать (тогда я еще сильно моложе был). А она сидит и улыбается. Моих слов вроде и не слушает. Так и ушла, улыбаясь. Однако больше дисциплину не нарушала. Потом, через год примерно, услышал я, что она своим подружкам так сказала: «Валеев-агай так меня ругает, так ругает, а я сижу и думаю:
«Эх, в объятиях такого вот мужчины хоть одну только ночку провести!» Ханиф – и впрямь лев-мужчина. Пожалуй, не одна Фануза была, которая о нем думала.

15 сентября
В ауле был такой обычай. Старушка- сваха, когда шла высватывать, за чулок затыкала мочалку. Приходит, читает молитву, потом приподнимает подол и показывает мочалку: мол, пришла волосы жениха и волосы невесты вместе связать.

20 декабря. Малеевка
На душе беспокойно. Позвонил в Уфу. Разговаривал с Альфией. Оказывается, внезапно скончалась Махмуда-апай, старшая сестра Раузы. В мыслях постоянно Ильяс. Уже три месяца он тяжело болен. Рак. В конце октября сделали операцию.
Вскрыли желудок и тут же зашили снова. А он, бедняга, верит в выздоровление.
Мы же обманываем его, шутим при нем, смеемся. Как-то он сказал, оказывается:
«Что-то абый часто приходить стал, много заботы выказывает. Видно, дела мои плохи». После этого я стал ходить реже. И сейчас, когда уезжал (из дома выехал 10 января), попрощался только по телефону. «Ладно, – сказал он, – не приезжай уж, только недавно ведь виделись». Так и уехал, не повидавшись. Не пришлось бы потом каяться. В присланном недавно письме написал так: «Абый, на это письмо отвечать не надо, время не трать. Лучше добавь несколько строк к тому произведению, которое пишешь сейчас». И здесь Ильяс остается Ильясом. Всегда старался никого не утруждать.

21 декабря. Малеевка
Третий день сыплет дождик. Тяжело дышать. Был у врача. «По своему возрасту состояние неплохое», – сказал врач, 80-летний Захар Ильич. Он много лет провел в ссылке, однако ни человечности, ни ясного разума не потерял.
Сегодня добавил в повесть несколько строк.

1984 год, 27 января. Малеевка
Позавчера в Москве гремел гром. Здесь тоже лил дождь. Совсем разладился земной шар. Пришла телеграмма о кончине Кирея. Вчера (26 января 1984 года) его похоронили. И это перенес тяжело. Среди нас он был одним из основательных, душевно богатых людей. С разными людьми у него были разные взаимоотношения. Но наши с ним отношения все 46 лет оставались добрыми, всегда относился ко мне с уважением и вниманием.

28 января. Малеевка.
Пришел к такой интересной мысли: учебники по истории, исторические исследования нас будто отдаляют от исторических личностей, а художественные произведения, где отражаются давно минувшие времена, нас приближают к тем историческим событиям и личностям. В тех сочинениях говорится «было», а в этих говорится «есть». Художественное произведение о минувшем возвращает происходящее в нем к нашим дням. Мы не только слышим, но и видим саму Историю.

* * *
У меня были хорошие учителя в литературе, но это вовсе не значит, что я хорошо и толково учился у них. Не следует вообще хвалиться учителями, можно только их хвалить.

* * *
— Что такое высшее общество? – спросил меня однажды полотер Егор. Сам же ответил вопросом: – Люди высоких должностей, что ли – министры и всякие директора?
Мне осталось только согласиться с ним.

28 марта. Уфа
Ильяс в тяжелом положении. Я собираюсь в Москву. Пришел в онкологический диспансер попрощаться с братом. «Какой-то ненормальной любовью я люблю наш аул, – говорит он. – Ради Бога, абый, меня туда отвези – на последнее мое пристанище». Пытаюсь утешить его. В глаза смотреть не могу. Вру: «Еще поживем. В нашем роду долго живут. Мы же Сафы и Вазифы дети». Он верит. «Вот если здесь, – показывает на грудь, – пища пройдет, может, и на ноги поднимусь, а как трава пробьется, и в Кляшево поехал бы». А сам уже около месяца ничего проглотить не может, жизнь в нем держится на одной лишь капельнице.

30 марта
Ильяс все так же. То и дело звоню в Уфу. Говорят, ждет меня.

4 апреля
Сегодня в Ленинском комитете утвердили общий список. В нем есть и мое имя. Радости нет. Все мысли об Ильясе. Если уйдет в эти часы, я буду чувствовать себя виноватым.

5 апреля
Состоялось голосование. Я прошел единогласно. Позвонил в Уфу. Сообщили новость Ильясу. «Он улыбнулся», – сказали мне потом.

7 апреля
Терпел братишка, терпел!.. И шестого числа терпел, и седьмого. Раньше срока меня в горе не погрузил. Хотя сердце все саднит и саднит, но все же пока он жив…

8 апреля
Вчера в два часа лишился языка. За два часа до моего возвращения он скончался. Когда я пришел к нему, он еще не изменился, выглядел как живой. Терять младшего брата особенно тяжело. Нет сил терпеть.

9 апреля
Исполнили последнее желание Ильяса, похоронили его на кляшевском кладбище, на новом участке. Сказал Гали, чтобы оставил здесь еще место. Ведь все мы сюда придем. Проводить собрался весь аул. Насыпали могильный холм, и на черную землю стал ложиться белый- белый снег. Точно так было, когда хоронили Старшую мать…

6 ноября
В лихие времена человека воспитывают нужда, голод, холод (так было всегда), а в хорошее время человека может воспитать только человек: младших – старшие, заблудших – праведные.

16 ноября
Чтобы к вечеру добиться хоть какой-то малой победы, надо уже спозаранок решительно победить себя. Чтобы к концу жизни прийти с какими-то достижениями, надо было, оказывается, еще в начале жизни (сознательной жизни) безжалостно погонять себя. В начале жизни понять это трудно, теперь же, чтобы поутру взять себя в руки, особого ума и особых сил не надобно. Однако и это само собой не делается. Хоть малое усилие воли, но нужно.

19 ноября
Сохранилась единственная фотография моего отца. В ней мы все, кто был дома, – Рауза, Салиса, Ильгиз и я. Лето 1947 года. Ильяс тогда был в армии, мать, наверное, ушла за ягодами. Отец сидит в рубашке, на которой одна-единственная пуговица. Я помню: раньше, когда работал в поле или на сенокосе, часто ходил с распахнутым воротом. Он и жил с распахнутым воротом, на котором была одна пуговица, жил с распахнутой душой – свободно и размашисто. Я почти всю жизнь жил застегнутый на все пуговицы своего несуществующего мундира, но непременно ощущаемого. Постоянно хотел отстегивать пуговицы, иногда удавалось это, но не до конца. В чем же дело? Отец же никогда не претендовал на носителя и поборника свободного духа, он сам был живым олицетворением того духа. А я на это претендую и даже проповедую ту свободу. Смутно догадываюсь: не от страха и трусости это, а от того, когда складывалась и созревала душа, она попала в тиски времени стандартного мышления и оттуда вырваться до конца никак не может. Будто уже ничего не боюсь, но отстегнуть все крючки никак не могу. Это же не оправдание. Оправдания вообще нет.

20 ноября
Расих Ханнанов из «Кызыл тана» сообщил, что получен Указ из Москвы о награждении писателей в связи с 50-летием СП СССР. В награжденных орденом «Дружба народов» оказались Мирзагитов и я. Я обрадовался. Не обнесен чаркой, когда она шла по кругу. Из-за обнесенной чарки же Илья Муромец покинул двор Владимира Красное Солнышко. Обиделся старый богатырь. Меня не обидели. Доволен. Отмечен был большими наградами в одиночку, а эта вместе с другими.
В этом тоже выражается мое тщеславие, моя уязвимость. Как бы на все это смотрел отец? Ведь и сам понимаю сущность всего этого, понимаю для себя. Но быть свободным от всего этого суетного не могу. Видимо, кроме самооценки, существует отношение, оценка окружающих, оценка с точки зрения установленных норм.
Публика рассуждает: отмечен вместе с другими – он хорош, не отмечен – тут чтото не то, обошли его неспроста… Вот такая канитель получается.

13 декабря
Обыватель в целях самозащиты все твердит: «От греха подальше! Подальше от греха!» А грех-то дальше не отходит оттого, что ты от него отворачиваешься, наоборот, пристает все больше и крепче. «Подальше от греха…» Это подлая защита, трусливая защита.

* * *
Иногда друг другу советуем не враждовать с тем подлецом, с этим ничтожеством: будь выше, не замечай его, если он сунет руку для рукопожатия, пожми ее, от этого не убудет… Но, подавая руку, мы не становимся выше него, а падаем ниже. А он – самое малое – чувствует себя наравне с тобой.

24 декабря
Поэтесса Инна Лиснянская рассказала забавную историю. Первые годы революции в Азербайджане. Человек по имени Исмаилов был одновременно и председателем Совнаркома, и комиссаром земледелия. Держал в кабинете два письменных стола. Совнаркомовские дела за большим столом рассматривал, а когда наркомземовские – пересаживался за стол поменьше. Костюм Исмаилова совсем износился, истерся, брюки уже насквозь просвечивают. Тогда садится он за стол наркомзема и пишет такую бумагу: «Председателю Совнаркома Исмаилову От Наркомзема Исмаилова. Мой костюм вконец износился. Прошу выдать мне новый костюм». Кладет бумагу на стол председателю, оглядывает себя с ног до головы. Затем садится за стол и накладывает резолюцию: «Брюки дать, пинжак – отказать». Забавная история, но – с большим смыслом. Как верны были своему аскетизму, как берегли народное добро. Какие чистые были у революции времена!

28 декабря
«Народ и без нас, поэтов, проживет», – нередко говорим мы, самих себя принижаем. А ведь, по сути, народ без поэта – еще не народ, человеческое стадо.
Народом человеческое стадо делают наука, поэзия, искусство. Народ, не признающий, забывший своих поэтов, снова превратится в стадо. Народ должен быть благодарен своим поэтам. А мы перед народом частенько заискиваем или, наоборот, похлопываем по плечу. И то, и другое унижает народ. Это не любовь к народу.
Любить народ надо споря с ним.

30 декабря
Меня нередко принимают за умного. Я же сам о себе думаю так: я часто удерживаюсь от глупых слов (а они нередко в голову приходят и на языке вертятся).
Тогда и молчание выглядит умным.

(Продолжение следует)

1 В те годы министр культуры Башкирии.
2 Елена Николаевская, поэт, основной переводчик лирики Мустая Карима.
3 Геворк Эмин, армянский поэт.
4 Абдижамил Нурпеисов, казахский писатель.
5 Гариф Ахунов, татарский писатель.
6 Сокурсники М.К. по Башпедрабфаку
7 Рами Гарипов, Абдулхак Игебаев, Марат Каримов, Рафаэль Сафин.
8 В те годы – начальник репертуарно-творческого отдела управления театров Министер-
ства культуры СССР.
9 Кирей Мэрген и Михаил Чванов.
10 Журналист, работал с Мустаем Каримом во фронтовой газете «Советский воин».

Опубликовано в Бельские просторы №10, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Мустай Карим

(1919—2005) Башкирский советский поэт, писатель и драматург. Герой Социалистического Труда (1979). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1982). Народный поэт Башкирской АССР (1963). Лауреат Ленинской (1984) и Государственной премий СССР (1972). Член ВКП(б) с 1944 года.

Регистрация
Сбросить пароль