Людмила Безрукова. ПОЦЕЛУЙ БЕЗ ОБЪЯСНЕНИЙ

К дню рождения актера Кирилла Лаврова

Две страсти были в жизни Кирилла Лаврова — театр и футбол. Первая стала любимой профессией. Вторая — отдушиной на все случаи жизни.
Футболом он увлекся в школьные годы. Какое-то время «делил» занятия им с гимнастикой, где имел неплохие перспективы. Но успехи с мячом не оставили гимнастике шансов. Невысокий, жилистый, юркий, он мог бы стать классными мастером. Если бы не война.
Если бы не война, не попал бы, наверное, в сорок третьем в Усть-Каменогорск, куда была эвакуирована астраханская военно-авиационная школа, в которую получил направление после призыва. А после её окончания — на Курилы, в бомбардировочный полк. Командир этого полка, большой любитель музыки, театра, поощрял участие подчиненных в художественной самодеятельности. «Мы регулярно выступали с концертами, ставили спектакли, — вспоминал спустя много лет Кирилл Юрьевич о тех годах своей молодости. — Я с удовольствием играл и эпизодические роли, и главные. Все были мне интересны».
Именно там, в том авиаполку, он решил стать артистом. Хотя отец, известный советский актер Юрий Лавров, в письмах с Большой земли убеждал сына остаться военнослужащим: «Ведь это истинно мужская профессия, Кира!» К тому же, добавлял, у военных хорошее денежное довольствие, что в тяжелые послевоенные годы особенно важно. Если бы в то время в нашей армии действовала контрактная система, сын, не исключено, прислушался бы к словам отца, и «подписался» ещё на несколько лет службы, чтобы, как говорят в таких случаях, проверить себя, убедиться в правильности или, наоборот, ошибочности выбора. А заодно «разобраться» со своим отношением к искусству. Его ли, искусство, он любит всеми силами души своей? Или себя в нем? Одно дело самодеятельность, где бывает достаточно азарта вкупе со старанием. Совсем иное — профессиональная сцена.
В одном из наших с ним интервью, Кирилл Юрьевич вспоминал, как в начале 1930-х годов, когда ему не исполнилось и десяти лет, отец однажды взял его с собой в театр. Для Юрия Сергеевича это были годы поиска «подлинного творчества». После ленинградского БДТ, где имел успех, Молодого театра, в создании которого принимал активное участие, студийной работы, он поступил в Государственный театр драмы им. А. С. Пушкина (многие в Ленинграде продолжали именовать его Александринским). В тот вечер у Лаврова-старшего там был спектакль. Пришел он на него с сыном задолго до его начала. Выходить на сцену, не остывшим от дел насущных, суетных, наспех загримированным, не вжившимся в свою роль настолько, чтобы быть (а не изображать!) истинно тем, кого представляешь, — подобное считалось крамолой у русских актеров старой школы. Даже те исполнители, у кого были лишь выходы, ограниченные коротким «Кушать подано!», и те, кто считал себя поборником новой, революционной стилистики, всегда следовали золотому правилу великих предшественников Ермоловой, Качалова, Дмитриевского, Щепкина: в день представления все мысли и дела должны быть только о представлении. Начнет следовать ему, придя на подмостки через два десятка лет, и Кирилл Лавров.

А тогда, в начале 1930-х, бродя по пустому ещё зрительному залу, вдыхая специфический запах кулис, маленький Кира удивлялся и немного даже побаивался — и пустоты зала, и темного, отчего кажущегося таинственным, закулисья, и того, как грим в считанные минуты способен изменить человека практически до неузнаваемости.
— Все было для меня внове, — рассказывал он. — Даже отец, которого я знал как человека доброго, отзывчивого, показался вдруг страшным злодеем. Ему вообще везло на отрицательные роли. Может быть потому, что, обладая склонностью к театральности, додавал максимум красок своим героям — гримом, костюмами, характерными жестами, мимикой. Но сказать, что так уж сильно впечатлил меня тогда театр, не могу. Душу точно не разбередил. В ту пору меня больше всего привлекал спорт. Погонять во дворе мяч с соседскими мальчишками — вот что было настоящей радостью!
Но что-то все-таки зацепило тогда его душу. Запало в подсознании, постепенно наполняя содержанием тот его вечер в Александринке. Пусть многое из того, что увидел и услышал там, помнилось смутно, но ведь помнилось!
По легенде, рожденной то ли коллегами, то ли поклонниками Лаврова-младшего, и долго гулявшей в околотеатральных кругах Северной столицы, приглашение в БДТ в середине 1950-х изначально было сделано не ему, а его жене, талантливой выпускнице Школы-студии МХАТ Валентине Николаевой. Оба служили тогда в Киевском театре русской драмы им. Леси Украинки, где собственно и познакомились. Недостатка в ролях молодая актриса не испытывала. Ничего удивительного, если после переезда главного режиссера киевской драмы Константина Хохлова в город на Неве, где возглавил Большой драматический театр им. А. М. Горького, он позвал с собой творчески близких ему актеров из прежней своей труппы, в том числе, Николаеву.
На кого в действительности имел виды Константин Павлович — на жену, мужа, или на обоих, — театральная история умалчивает. Сам Кирилл Юрьевич, отвечая на данный вопрос, сердился: «В конце концов, это неделикатно. Валентина Александровна прекрасная актриса. И у неё, как и у меня ролей в театре всегда хватало…».
В отличие от жены, Кириллу Лаврову полноценного классического образования получить не удалось. Из-за войны он не успел окончить среднюю школу. Правда, аттестат можно было получить, «добрав» знаний в школе рабочей молодежи. А там и пробовать поступать в театральный институт. Сцена уже захватила его. Весной 1950-го года он уволился из армии и поехал в родной Ленинград — «показываться». Для великовозрастного любителя-самоучки решение, безусловно, смелое.
Много позже, когда он станет популярным актером, известным по ролям в театре и кино, играть будет персонажей преимущественно волевых, целеустремленных, большей частью интеллигентных. Среди них — военные, ученые, следователи, партийные работники, революционные вожди. Понятно, что для одаренного лицедея любые перевоплощения не проблема. Хотя Лавров-младший не был лицедеем в прямом значении этого слова. То есть тем, кто, согласно словарю Даля, «притворяется, рисуется, старается казаться не тем и не таким, каков есть в действительности» (от этого слова, кстати, и русский «лицемер»). Он брал иным — внутренней глубинной работой, которая удивительным образом преобразовывалась в требуемый образ. Как очень точно подметил когда-то Александр Белинский, легендарный ленинградский/петербургский сценарист, режиссер, создатель телевизионных фильмов-спектаклей, вошедших в золотой фонд отечественной культуры, «Лавров был самый не кривляющийся, самый антиактерский артист».
Не будь в его характере всех этих качеств — целеустремленности, а также воли вкупе с упорством, способности к творчеству более осмысленному, чем чувственному, — стал бы тем, кем стал? Да и, будь иначе, рванул бы с Курил в неизвестность?
Тот факт, что его родители были актерами, дарил надежду на то, что и он небездарен. Генетика, как к ней не относись, а в СССР был период полного её отрицания, берет своё, хочешь ты или нет. Вот и в случае с Кириллом Юрьевичем гены, пусть, и несколько запоздало, дали знать о себе. Не могли не сказаться.
Его мать Ольга Гудим-Левкович начинала как драматическая актриса. В спектакле Молодого театра «Бесприданница», где она исполняла заглавную роль Ларисы Огудаловой, её партнером был Юрий Лавров (Карандышев). Симпатия, зародившаяся между ними во время репетиций, по мере того, как постановка набирала популярность, постепенно переросла в любовь. Оба были молоды (ей двадцать один год, ему девятнадцать), талантливы, счастливы. Она — представительница старинного дворянского рода Лыкошиных, он — сын одаренной певицы, родственницы легендарного тенора Леонида Собинова…
Спустя много лет Юрий Сергеевич, поработав в разных театрах и попробовав себя в разных жанрах, обретет пристань в Киевском театре русской драмы, станет художественным руководителем. Под его руководством труппа к началу 1960-х выйдет в число ведущих в стране. А Ольга Ивановна, оставшись в Ленинграде, найдет призвание в литературных чтениях. Станет выступать с эстрады, по городскому радио. Её голос будет узнаваемым ленинградцами. Как много позже узнаваемым и любимым уже не только земляками будет голос её сына Кирилла. В перестройку 1990-х, когда для отечественных артистов радио было едва ли не единственным реальным способом подзаработать, он увлечется чтецкими программами. Запишет главы из романа Достоевского «Братья Карамазовы», поэмы Есенина «Пугачев», других произведений русской и зарубежной классики. «Удивительно интересное дело! Сидишь спокойно в студии, перед тобой только микрофон и всё, больше никого и ничего. Есть возможность сосредоточиться», — объяснял он мне свою любовь к радиоэфиру.
…Георгия Товстоногова, тогда главного режиссера Ленинградского театра им. Ленинского комсомола, к встрече с которым в мае пятидесятого стремился недавний авиатехник Лавров, он не застал. Театральный сезон в городе к тому времени завершился. Одни коллективы отправились на гастроли, другие в отпуск. Мать посоветовала сыну показаться Макарьеву.
— Леонид Федорович Макарьев был многогранной личностью, — Кирилл Юрьевич всегда охотно и с благодарностью вспоминал тех, с кем счастливо сводила его судьба, пусть даже на краткий миг. — Вместе с Александром Брянцевым он принимал участие в создании Ленинградского ТЮЗа. Писал пьесы для детей, которые с успехом шли по всей стране. Преподавал актерское мастерство в Институте театра, музыки и кинематографии. Макарьев любезно согласился принять меня и прослушать, как это делается обычно при поступлении в театральные вузы. Прослушав, констатировал, что я уже «готовый актер», и не в институт мне нужно поступать, а идти работать в театр — сцена доучит.
— То есть, благословил?
— Можно и так сказать.
В фильмографии Кирилла Лаврова, в отличие от театральных его работ, положительных персонажей на порядок больше, чем отрицательных. После фильмов «Живые и мертвые» (военкор Синцов), «Укрощение огня» (главный конструктор Башкирцев — прообраз «отца советской космонавтики» Сергея Королева), а потом и картины «Доверие», в котором он сыграл вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина, роли ему предлагались исключительно Героев с большой буквы. Одни режиссеры в иной ипостаси его уже не видели. Другие следовали негласному запрету власти на перевоплощение артиста в «злодеев». Ну, как это «Ленин» предстанет вдруг перед советскими зрителями царем Николаем Вторым?! (Успешная проба Лаврова на роль последнего императора России в задуманной Элемом Климовым «Агонии», так и осталась из-за этого лишь пробой). Или, того хуже, проворовавшимся чиновником, преступным элементом, et cetera.
Он настолько впечатлил партийных идеологов, что те решили оставить его «Лениным» пожизненно. Опыт уже был. В середине 1950-х годов артист МХАТа Борис Смирнов удачно сыграл пролетарского вождя в пьесе Николая Погодина «Кремлевские куранты». «Прямо живой Ильич!», — говорили те, кто видел этот нашумевший в ту пору спектакль. И понеслось: за десять последующих лет три «ленинских» спектакля, семь фильмов. Ленинская (опять же!) премия. Другие роли Борис Александрович получал после этого редко и в основном «правильные». А ведь он был замечательным характерным мастером.
Подобная перспектива стала вырисовываться и перед Лавровым. Мириться с этим Кирилл Юрьевич не захотел. Использовал любую возможность убедить представителей власти, что должен играть разных людей, как хороших, так и плохих, ведь он — актер. Давал ясно понять, что не хочет быть придворным артистом. То, что сомнительный запрет был в итоге снят, заслуга и его самого, и, конечно, Георгия Товстоногова, сумевшего разглядеть масштаб неброского таланта Кирилла Лаврова.
Когда Георгий Александрович пришел в БДТ, то первым делом взялся за создание труппы. Та, что досталась ему «в наследство», была непомерно раздута, преимущественно за счет исполнителей невысокого уровня. С ними он не церемонился, увольнял без лишних разговоров. Видя это, самокритичный, все ещё сомневающийся в своем предназначении Лавров, сам написал заявление об уходе. И был немало удивлен, услышав от нового худрука, никогда никого не уговаривавшего остаться, что он ему нужен. То есть, Гога уже тогда верил в него, едва вышедшего из стажеров.
При нем артисты стали получать разноплановые роли. Имели возможность проявить себя в разных амплуа. Что заметно расширяло диапазон их профессиональных возможностей. В этом, несомненно, один из секретов великолепной товстоноговской труппы, к которой принадлежал и Лавров.
— На мое счастье, я служил в театре Товстоногова, — не раз в наших с ним беседах о БДТ времен великого режиссера возвращался к этой теме Кирилл Юрьевич. — Он всегда заботился об актерах. У нас, например, часто бывали парадоксальные на первый взгляд назначения на роль, которых никто не мог ожидать, но Георгий Александрович угадывал! Помог и мне, понимая мои сложности после создания на сцене и в кино образа вождя, основателя СССР, работать над которым, кстати, было достаточно увлекательно, так как Владимир Ильич Ленин был чрезвычайно интересным, хотя и сложным, противоречивым человеком. Трагедийная личность. Уровня шекспировских героев. Для любого артиста перевоплотиться в него считаю подарком судьбы.
Чисто внешне на Героя в привычном зрительском представлении Лавров не походил: рост не выше 167 см, худощав, узкоплеч. Но сколько было в нем обаяния и мужской силы!.. Они чувствуются и в сыгранных им «злодеях». В его исполнении те всегда умные, с характером, и, что важно, без намека на карикатурность. Человеческая его природа оказалась шире и глубже предлагаемых профессией обстоятельств.
Это, по-видимому, и привлекло в нем молдавского режиссера Эмиля Лотяну, когда тот взялся за экранизацию ранней повести Антона Чехова «Драма на охоте». Других исполнителей на роль безвольного, похотливого, но и растерянного графа Корнеева он, как признавался, не искал, сразу решив: только Кирилл Лавров. Тот был счастлив: «Есть где разгуляться!» Оба угадали с этой работой на все сто процентов.
Фильм, вышедший на экраны под названием «Мой ласковый и нежный зверь», был признан зрителями лучшим в СССР в 1979 году. Он и сегодня, спустя сорок с лишним лет, смотрится с немалым интересом. В созвездии прекрасных актеров, снявшихся в нем (Олег Янковский, Леонид Марков, Галина Беляева), «звезда» Лаврова едва ли не самая яркая. «Разгулялся» на славу, показав неуверенного в себе, склонного к пороку и вместе с тем совестливого, по-своему обаятельного, и очень одинокого человека.
Киноведы утверждали, что не встречали зрителей, которым бы его граф не понравился. Сами, правда, находили в этой роли признанного мастера и «явно преувеличенный надрыв», и «чрезмерную сентиментальность». Но у них, известно, работа такая — критиковать, даже если особо и не за что. Кто удивил, так это жена Кирилла Юрьевича. Она его пьяницу-графа не приняла. Чем очень расстроила мужа. Свои работы он всегда «сверял» с Валентиной Александровной, доверял ей, как никому другому, называя «самым верным моим критиком». Благодаря тому, что служили в одном театре, имели возможность помогать друг другу советами во время репетиций, вносить коррективы после генерального прогона. Советовала и корректировала в основном жена.
— У мамы замечания были очень точные. Папа иной раз обижался, но ненадолго. Был очень скромного мнения о себе, как об актере, — объясняла мне в 2000-х Мария Кирилловна Лаврова, с которой я готовилась поговорить о её служении в знаменитом театре, но разговор как-то сам собой все время сбивался на её отца. — Помню, как папа радовался, когда мы с мамой высоко оценили его работу в спектакле Товстоногова «На дне», где он играл Коростелева. Попал точно в образ. Георгий Александрович давал своим актерам возможность импровизировать, без этого, считал, в искусстве никак нельзя, и папа с удовольствием это делал. «Доставалось» ему дома в основном за кинороли. Нам с мамой очень не понравился, например, его Корнеев из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Мне кажется, не папина роль.
— Привыкли к «правильному» Лаврову?
— Мне нравится, когда персонаж совпадает с его собственными личностными качествами. Тогда он органичный даже в острой роли.
От мамы ли переняла категоричность в оценке работ отца Мария Кирилловна, или Кирилл Юрьевич сам просил дочь «не щадить его», но оценивала она сыгранные им роли без скидок «на родство».
В Большой драматический театр её, тогда актрису ТЮЗа, пригласил режиссер Адольф Шапиро. В самом начале 1990-х он ставил у товстоноговцев «Вишневый сад». Раневскую репетировала Светлана Крючкова. А Аню, её сценическую дочь, Шапиро предложил сыграть Марии Лавровой. Работа шла непросто, главным образом из-за неоднозначной трактовки роли Раневской постановщиком и исполнительницей, но спектакль получился, пользовался успехом у публики. Вскоре после премьеры Марии Кирилловне предложили перейти в БДТ. Два года осмысляла она это предложение, прежде чем принять его. Расставаться с тюзовской труппой, где раскрылось её дарование, не хотелось, но и легендарная сцена на Фонтанке манила. «Я с малых лет смотрела на эту сцену как на сказку какую-то, на чудо, — признавалась она. — Ходила на премьеры с участием родителей. Бывала за кулисами. Этот театр мне родной и близкий!».
Решилась на переход после спектакля «Последние» в постановке Андрея Максимова. В нем она тоже была дочерью, на этот раз главного героя, которого играл её родной отец.
— То, что вы — дочь художественного руководителя и великого актера вас не напрягало?
— Папа никогда не относился к себе как к великому актеру. Он даже «лучшим среди равных» себя не считал. Всегда удивлялся, когда его хвалили за какую-то роль. А насчет близкого родства с худруком… Я старалась об этом не думать, а хорошо делать свое дело.
Кирилла Юрьевича досужие разговоры о «семейственности в БДТ» не напрягали, но и удовольствия, конечно, не доставляли. После зачисления Маши в штат театра только ленивый не судачил на тему «использования худруком своего служебного положения». В те годы модно было «уличать и разоблачать». Как и обсуждать личную жизнь известных людей. Не обошла «мода» и Кирилла Лаврова. Появившаяся у нас в перестройку бульварная пресса с кем только не сводила его, публично смакуя «подробности». А какая возня началась, когда через некоторое время после кончины жены, с которой он прожил в любви и согласии без малого пятьдесят лет, у него появилась гражданская супруга!..
Скромная костюмерша Большого драматического театра не один год вздыхала по нему. Став вдовцом, нуждаясь в женской заботе, он ответил на её воздыхания. Случилось почти как в спектакле «Перед заходом солнца» по пьесе Герхарда Гауптмана, который он очень любил, и за главную роль в котором (Маттиаса Клаузена) был в 2000-м признан «Актером года» высшей петербургской театральной премии «Золотой софит». В том спектакле взрослые дети Клаузена восстают против предавшего их, как они считают, отца, опасаясь быть ущемленными в наследственных правах. В реальности сын и дочь Лаврова приняли его гражданский брак с молодой женщиной с пониманием. «Что бы я ни думала об этой связи отца, но это его выбор, — говорила спустя несколько лет Мария. — К тому же, она очень поддержала папу, когда он тяжело заболел».
На слухи и сплетни, касающиеся его частной жизни, Кирилл Юрьевич реагировал, как правило, с олимпийским спокойствием. Максимум, что мог сказать: «К творчеству всё это никакого отношения не имеет». При всей своей открытости, готовности максимально удовлетворить интерес журналистов к театру, премьерам, ролям, не терпел, когда начинали лезть в душу.
О дочери-актрисе заговорил со мной сам.
Я приехала тогда к нему в выходной для театра день, чтобы вместе вычитать подготовленный к печати текст нашей беседы. Поднялась на второй этаж. Занимать кабинет Товстоногова на первом, Лавров, став художественным руководителем БДТ, отказался. Выбрал скромное помещение в бельэтаже, где ему поставили большой письменный стол, книжный шкаф, а в закуток за ширмой перенесли из гримерки кожаный диван, чтобы мог отдыхать перед спектаклем.
Он приветливо встретил меня. Помог снять пальто — немалая разница в росте в мою пользу не мешала ему оставаться галантным кавалером. Усадил во главе своего рабочего стола. Сам присел рядом, положив перед собой листы с распечатанным интервью: «Ну, давай смотреть». А чтобы я не скучала, пока он пробегает глазами текст, открыл бутылку французского коньяка. Заметив, что я стесняюсь, рассказал весёлую историю «о непьющих журналистах», пригубил и сам из крохотной, с наперсток, стопки. Ему было за семьдесят. Подтянутый, энергичный, с красивым сильным молодым голосом. И, что бросилось в глаза, сухими жилистыми руками очень пожилого человека.
Но вот он дочитал текст до того места, где речь шла о недопустимости пьянства в театре. Мой вопрос в том интервью и его ответ на него были вызваны инцидентом с одним замечательным актером, красавцем-мужчиной и просто отличным парнем, хоть и в возрасте. Тот в очередной раз пришел на спектакль сильно подшофе. В театре ещё помнили другого такого же замечательного артиста. Тот начинал вот так же, по «чуть-чуть» и тайком, затем «как получится», потом «сколько хочется», пока не сорвал спектакль, где у него была заглавная роль. Товстоногов уволил его.
Фамилия «героя» в нашем интервью была названа. «Знаешь, так нельзя, — перечитав несколько раз данный фрагмент, сказал, закуривая очередную сигарету (курил он много), Кирилл Юрьевич. — Все-таки мы с ним товарищи, много лет вместе работаем». — «Передумали его увольнять?» — «Нет, придется, к сожалению. Для него это уже само по себе очень серьёзное наказание. Если ещё и фамилию обнародовать … Человек он все-таки немолодой, да и заслуженный. Нехорошо…». Сошлись на том, что сам факт ЧП, сократив до минимума, в газете оставим, но лишь для того, чтобы донести до читателя мысль о недопустимости служения музам во хмелю.
— Ну, а что же ты про дочь мою ничего не написала — как я её сюда «устраивал»? — Подписав текст интервью, взглянул на меня в упор Кирилл Юрьевич. Ответа дожидаться не стал. Он, похоже, и не был ему нужен. Озвучивал свой внутренний монолог. — Я категорически возражал против её перехода к нам. В ТЮЗе, у Гриши Козлова, собралась талантливая команда, интересный репертуар. Маша была занята там во многих постановках. Играла с удовольствием. Не я позвал её сюда. Это инициатива Темура (Чхеидзе — авт.). Когда он сказал мне о ней, я стал возражать. Темур долго убеждал меня в том, что нашему театру не хватает именно такой актрисы. А вообще, если хочешь знать, мне нравится, как она работает. Вот так!
Общаться с ним было легко. Ни чванства, ни каприз (при его-то званиях и наградах!) Если тема разговора вызывала у него интерес, увлекался, вспоминал забавные или, наоборот, грустные подробности того или иного события. Рассказчиком был замечательным!
Самое первое мое интервью с ним начиналось с вопроса о любимой роли. Но не о той, что он сыграл на сцене или в кино. Очевидно же: в каждую профессиональный исполнитель вкладывает и талант, и душу, иначе роль просто не получится. Артисты так обычно и отвечают: «всех своих героев люблю одинаково, они для меня как дети». К этому шло и в случае с Кириллом Юрьевичем.
«Какая роль нравится вам больше всего…», — медленно, с расстановкой начала было я, подбадриваемая почти ласковым выражением лица Лаврова, кажется, заметившим волнение дебютантки. Но не успела договорить, как тень разочарования скользнула по его лицу: «Опять про сыгранные роли? Да сколько же можно, господа!»
К тому, что может быть именно такая реакция, я была готова. Некоторые вопросы, в том числе, «стартовый», загодя проговаривала дома вслух с близкими. Известно: что предназначено для глаз, на слух воспринимается несколько иначе. Многое зависит от интонации. Можно упростить или, наоборот, усложнить смысл сказанного. Вспомнила и про знаменитую «мхатовскую паузу» — «детище» реформатора театра Станиславского.
Лавров, скрывая наметившееся раздражение, закурил. Я, выдержав паузу, продолжила: «…роль мужа, отца, худрука или актера?» Он оживился. Заметно повеселел. «Ну, это совсем другое дело!», — прочитала я в его взгляде.
— Мне наиболее интересна и важна моя основная профессия — артиста. Сплю и вижу, когда смогу, наконец, заниматься только ею, освободив кабинет художественного руководителя БДТ. Ведь я возглавил театр по печальной необходимости — после того, как не стало Георгия Александровича Товстоногова.
— Почему именно вы?
— Спросите об этом моих дорогих товарищей, они избрали, не вняв моим аргументам. Я ведь не режиссер. А театром, считаю, должен руководить человек, который может заниматься воспитанием труппы, думать об актерских судьбах. Я же таких функций, по сути, лишен, так как спектакли ставят у нас приглашенные режиссеры, а они не знают труппы так, как обязан знать её хозяин театра. Но кто-то должен был взять ответственность… Тут вот ещё в чем дело. В нашей профессии всё «замешено» на «я», на «моей» душе, на «моих» нервах. Отсюда и обостренное чувство самолюбия, и комплексы, обиды. Я тоже страдаю болезнью актерства, не мог не заразиться, столько лет пробыв в этом вертепе. Но поскольку вся моя молодость прошла в более здоровом обществе, с театром не связанном, болезнь не фатальна. Может, поэтому и проголосовали за меня, выбирая худруком.
В советских СМИ действовало негласное правило публиковать отклики известных соотечественников на важные события в стране и мире. «Короткие, но ёмкие». Поводов хватало: партийные съезды, полеты в космос, спортивные достижения, кончина государственного деятеля… Практика таких откликов (она в порядке вещей и в зарубежной прессе, откуда, собственно, к нам и перекочевала) пережила распад СССР, перестройку, уверенно шагнув в ХХI-й век. На государственных телеканалах, в печати она и сейчас востребована. У многих журналистов всегда под рукой список тех, кому можно позвонить и быстренько согласовать уже, в сущности, написанный «по горячим следам» текст. Зачитывается он, как правило, по телефону. Большинство «подписантов», прослушав (а могут и не утруждать себя этим), сразу дают «добро». Немногие предпочитали и предпочитают высказывать собственное мнение. Кирилл Лавров был среди этих немногих.
По своим убеждениям он слыл державником. Что не мешало ему критиковать действующую в стране власть. Став народным депутатом СССР, регулярно общался со своими избирателями. И не формально, а вникая в суть каждого дела. Признавался мне с горечью: «Сколько, оказывается, неустроенных судеб в нашей стране победившего социализма! Сколько проблем из-за волокиты, равнодушия чиновников к рядовым гражданам!» Он старался помочь всем, кто к нему обращался, чем снискал себе славу радетеля за нужды рядовых горожан. Когда умер, петербуржцы искренне оплакивали его, большого артиста и своего заступника.
Я не раз звонила ему с просьбой «откликнуться», зная, что обычно никому не отказывает, будь то районная, городская или центральная пресса. Дочь Мария сетовала, что иной раз он не успевал даже толком позавтракать, отвечая на «неотложные» телефонные звонки представителей СМИ. «А потом, — вздыхала Мария Кирилловна, — уже нужно было ехать по делам».
Звонили ему журналисты, случалось, не только ранним утром, но и поздним вечером. Грешна и я.
В мае 2003-го Петербург с размахом отмечал свой трехсотлетний юбилей. Празднование растянулось на неделю. Помимо общедоступных концертов, спектаклей, выставок, программа включала также официальные встречи, банкеты, презентации. Для оперативной репортерской работы удобно: заглянешь «на презентационный огонек», скажем, в Шуваловский дворец, где чаще всего собиралась после очередного насыщенного событиями юбилейного дня элитная «тусовка» во главе с губернатором и его свитой, и непременно встретишь кого-нибудь из именитых горожан — как без них? Любит власть окружать себя ими.
На одной из таких презентаций я пересеклась как-то с Эдуардом Хилем. После неё мы вместе пошли вдоль Фонтанки — он к знаменитому «Толстовскому дому», где жил, я — к станции метро «Пушкинская». Ночь была ясная. Говорили о городе, его жителях, культуре. Из этого импровизированного интервью, родилась у меня небольшая заметка. В редакции, опубликовав её в ближайшем номере, возбудились. «То, что требуется, молодец!», — эмоционально наставлял меня по телефону главный редактор. — Не отклики нужны, их уже достаточно, а беседы с известными персонажами, пусть даже короткие». И дал мне сроку, чтобы найти и «раскрутить» нового героя… до утра. Место, мол, на газетной полосе «забито», дерзай! Просьба, равносильная приказу, а приказы начальства, как известно, не обсуждаются.
Составила список из десятка местных знаменитостей всероссийского масштаба. Лавров «за большой востребованностью» значился в нем последним, «на крайний случай». А оказался единственным, кому удалось дозвониться.
На звонок он ответил лишь в начале первого ночи. Его голос с приятной хрипотцой показался мне уставшим. «Только что из театра, — пояснил Кирилл Юрьевич со свойственной ему деликатностью. — Спектакль вот отыграл…». Тут бы мне, как говорится, и откланяться. Но черт ли сладит с журналистом, если в редакции от него ждут текст!
Объяснила причину позднего звонка, намереваясь сразу же перейти к вопросам, но он неожиданно запротестовал: «Да сколько же можно, дорогие мои? Который день я комментирую журналистам праздничные события. Неужели же нельзя найти кого-нибудь другого?» Я снова извинилась, попросив не отказывать, так сказать, «по старой дружбе».
Он с отчаянием:
— В конце концов, в нашем городе столько известных людей, гораздо более достойных, чем я!
— Известных у нас много, это верно, — стояла я «насмерть». — А Кирилл Лавров один!
В трубке наступила тишина. Минута, другая… Он кашлянул, ещё немного помолчал:
— Ну, если так… О чем вы хотите поговорить?
Из всех тем самой желанной (после театра, конечно) была у него та, что касалась футбола. Его он обожал. Не было у питерского «Зенита» с середины 1950-х до середины 2000-х годов болельщика более верного и страстного, чем Кирилл Юрьевич Лавров, старавшегося не пропускать матчи с участием любимой команды. На одном из них, в начале девяностых, я как-то оказалась его соседкой в ВИП-ложе стадиона «Петровский», где футбол был тогда главным бенефициаром.
В те годы такие ложи мало чем отличались от обычной трибуны. Разве что импровизированным буфетом, который хозяева устраивали в подтрибунном помещении. В перерыве между таймами и после окончания матча высокие гости спускались туда, чтобы перекусить, а заодно обменяться впечатлениями. За рюмочкой охлажденной «беленькой» и бутербродами нередко обсуждались также насущные проблемы города, не только спортивные. Именно там худрук БДТ заручился однажды поддержкой Смольного в лице вице-мэра Валерия Малышева в администрации Анатолия Собчака, о создании Попечительского совета своего театра.
В тот вечер Кирилл Юрьевич немного опоздал к стартовому свистку арбитра, и чтобы не поднимать весь «важный» ряд, присел с края. Быстро включился в происходящее на поле. «Болел» активно, но довольно сдержанно, внешне сильных эмоций не выказывая. На удачные действия зенитовцев реагировал, как правило, аплодисментами. Неудачные «отмечал» короткими репликами. Мог с досады хлопнуть ладонью по колену. Если любимая команда пропускала гол, досадовал: «Да как же так? Что сегодня с защитой?» Если забивала, широко улыбался: «Совсем иное дело!» Не сравнить с другим «почетным зенитовцем» актером Михаилом Боярским. Тот по поводу, а часто и без такового непременно вскакивал со своего места, энергично размахивал руками и скандируя в унисон с фанатами речевки. Разве только на поле не выпрыгивал, чтобы личным примером поддержать футболистов.
Тот матч «Зенит» выиграл, показав хороший футбол. «Порадовали, молодцы!», — говорил Лавров, принимая после завершения игры поздравления от знакомых на трибуне. От незнакомых, впрочем, тоже. «Зенит», а вслед за командой и его болельщики, считали его своим талисманом.
Как и киевское «Динамо» во главе со знаменитым тренером Валерием Лобановским. Они дружили с 1950-х годов и до самой кончины Валерия Васильевича весной 2002 года. Лобановский, бывая в Ленинграде/Петербурге, непременно посещал спектакли БДТ.
А Павла Садырина, под руководством которого «Зенит» впервые и единственный раз в своей истории стал чемпионом СССР, Лавров любил как родного. Символы клуба — фирменный шарф с эмблемой, мяч с автографами игроков, некоторые другие — хранил в грим-уборной. Уверял, что они помогают ему в работе, настраивая «на победный результат».
Продолжал и сам играть, когда была возможность. При его непосредственном участии в театре появилась своя артистическая футбольная команда. Идею подсказал случай. В середине 1970-х годов товстоноговцы отправились на гастроли в Алма-Ату. Монтировщики сцены местного театра, узнав про любовь питерских актеров к кожаному мячу, предложили им сыграть товарищеский матч. Поддразнивая гостей с берегов Невы, грозились выиграть «с разгромным счетом». Не учли, что актеры люди, как правило, азартные, и уж если поймают кураж!..
— Словом, «втравили» нас местные в это дело. Кинул я клич среди товарищей, собрал команду, — рассказывал Кирилл Юрьевич. — Назвали мы её «Лира». У алмаатинцев было «Зубило». Получилось что-то вроде лириков и физиков. За «Лиру» играли Всеволод Кузнецов, Юрий Демич, Георгий Штиль, я… Итоговый счет, честно сказать, уже не помню. Но матч был увлекательным. Даже Владик Стржельчик не выдержал. Поначалу играть он не собирался, пришел поболеть за нас. Однако после первого тайма, проведенного им на трибуне, прибежал в раздевалку и решительно потребовал выдать ему форму.
Возвратившись домой, Лавров рассказал об этой игре своему давнему приятелю, спортивному обозревателю местной «Вечерки» Валентину Семенову. Оба коллектива, и театральный, и журналистский, соседствовали тогда на набережной Фонтанки. Редакция «Вечернего Ленинграда» (позже с переименованием города ставшей «Вечерним Петербургом») располагалась на втором этаже левого крыла главного здания комплекса «Лениздата», в доме № 59. А у исторического здания БДТ адресный номер «63». Грех было не подружиться! Особенно, учитывая немалое число увлеченных футболом с обеих сторон. Семенов «загорелся»: «А с журналистами слабо сыграть, Кира?» Как рассказывал мне спустя несколько лет актер Леонид Неведомский, та первая встреча больше походила на «выездной капустник». С обеих сторон на поле — шутки, смех. О результате как таковом никто особенно не думал (итог — ничья, 5:5). Та игра положила начало многолетней традиции ежегодных футбольных встреч между командами популярного театра и самой читаемой в городе вплоть до середины 1990-х годов газеты.
Довелось однажды и мне поучаствовать. К тому времени в БДТ ещё оставались в строю основные спортивные силы: Андрей Толубеев, Всеволод Кузнецов, Владислав Стржельчик, Леонид Неведомский, Валерий Матвеев, Георгий Штиль. Играющий тренер и капитан — Кирилл Лавров. Проходила матчевая встреча на стадионе «Динамо», старейшем в городе, и тогда, в начале 1990-х, ещё бывшем доминантой Крестовского острова. Готовились к нему и в редакции, и в театре творчески. «Вечерка» выпустила программку, в которой представила составы команд, сопроводив ее дружескими пожеланиями в духе альбомной поэзии: «Разбивает штанги в пыль/футболист Георгий Штиль»; «Триумф, цветы, восторги женщин,/Бежит в трусах сеньор и граф,/Центростремительный Стржельчик,/И центробежный Владислав…»; «Не прозой, не газетным словом,/В стихах хотим сказать сейчас/Большая честь играть с Лавровым,/А мы играли с ним не раз…».
Артисты в свою очередь отметились лозунгом: «Щелкопёров и бумагомарак — к барьеру!», а также обещанием заманчивых призов: «Гран-при матча — поцелуй Елены Поповой» (в ту пору одной из ведущих актрис театра), «Утешительный приз побежденному — душ Зинаиды Шарко» (народная артистка России). Все два тайма у микрофона был Эрнест Серебрянников, ТВ-режиссер и популярный в городе спортивный телекомментатор. Всё, как положено!
В силу разных обстоятельств составы у обеих команд были в тот раз смешанными, женско-мужскими, что и позволило «Вечерке» заявить меня, а также сотрудницу технической службы. Вышли мы с ней на замену в середине второго тайма.
В мою задачу «входило сдерживание опасных проходов Лаврова». Он исполнял на поле роль нападающего, в любую минуту готового — дай только мяч! — «выстрелить» по воротам соперников. Каким образом нужно было «сдерживать» его, никто мне не объяснил. Потому старалась просто ни на шаг не отставать от Кирилла Юрьевича. Благо, кое-какая игровая подготовка, пусть не футбольная, а баскетбольная, у меня имелась. Войдя в игру, я сразу «прилипла» к капитану БДТ. Пять минут бегаю за ним и перед ним, десять, пятнадцать. Пару раз сумела даже среагировать на его финт, не дав выйти на ударную позицию.
— Да что ж ты всё около меня крутишься? — Услышала в какой-то момент от своего визави. — Я человек женатый, в возрасте. Побегай лучше за Толубеевым!
Так и «гуляли парой» до финального свистка: он — финтя и посмеиваясь, я, в отместку, периодически хватая его сзади за футболку, мешая тем самым убежать. И с тайной надеждой на нашего редакционного фотокора Сашу Демьянчука, что не упустит момент, запечатлеет меня вдвоем с любимым артистом в ситуации для меня «беспроигрышной» — оба-то в трусах и майках!..
Но запомнился мне тот матч (и та первая встреча с Кириллом Юрьевичем) не только этим. В один из игровых моментов, когда форвард Лавров прорывался в штрафную площадь ворот команды журналистов, и гол казался неминуемым, на поле неожиданно выскочила, выкрикивая его имя, дама средних лет. Откуда она взялась, никто не понял.
Несмотря на то, что была дама обладательницей довольно пышных форм и в модных туфлях на каблуках, бежала она довольно резво, размахивая руками, как пропеллером. Со стороны ну прямо Карлсон!
Игра остановилась. Все смотрели на нежданную гостью, несущуюся по полю: может, что-то случилось? Остановился, озадаченный, и Лавров. А гостья, добежав до знаменитого артиста, не говоря ни слова, вдруг крепко обняла его и… поцеловала сначала в одну щеку, затем в другую, потом в губы. После чего с улыбкой совершенно счастливого человека развернулась на 360 градусов, и спокойно пошла назад.
Имя её, семейный статус, род занятий история не сохранила. Одно известно точно: ни к театру, ни к редакции «Вечерки» отношения она не имела. Не числилась, как выяснилось, и среди знакомых Кирилла Юрьевича.