КОРОЛЕВСТВО
Королевство кривых теней и прямых зеркал.
Это в поисках света ты отражен во мне.
У дорог между скалами злей и острей оскал, и белеет на них свежевыпавший первый снег.
Мне ли прятать все зеркала, если в сердце гладь? Мне ли взгляда бояться, если он будет прям?
Это ты, заигравшись со светом, не поднял глаз – и, как первый побег, я на память срезала прядь.
У дорог между скалами злей и белей оскал: слепит снег, и поэтому кажется – следа нет.
Это ты отразился в свету из моих зеркал. И забылся, и заблудился в зеркальной мне.
Мне ли прятать все зеркала, если в сердце гладь? Мне бояться ли, кого ты в них отыскал?
Я всего лишь тебя говорящие зеркала.
Королевство кривых теней и прямых зеркал.
РАССКАЖУ ПОТОМ
Я тебе потом расскажу о том, как шептала имя горячим ртом,
как тебя камлала дождем в жару и ждала, как будто умру к утру.
И любила так, словно смерть – пустяк, словно нам в безумии вс¸ простят,
словно нам уже даровали нас – ни границ, ни времени нет, ни дна.
Как я помню каждый твой стон и хрип, как тебя обессилить и повторить,
как самой обессилеть и вновь воспрять. Как мы выжжены в сердце у сентября.
Я тебе потом расскажу о том, как искать твой след, как любить фантом,
как рычать в тебя ярость – глаза в глаза – если ты опять сделал шаг назад.
Я тебе потом расскажу про то, что случилось, когда пренебрег чертой.
Что бывает, когда потеряешь ту, кто целил твои холод и пустоту.
Я тебе потом расскажу о том, как ты рвано воздух хватаешь ртом
и все просишь меня, как в жару – дождя.
Только боги отрекшихся не щадят.
КОНЧИТСЯ
Кто-то пишет нам: и кончится она.
Мы не верим, потому что долго ждали.
Иногда боль входит в память по деталям и, пройдя, к нам возвращается во снах.
Мы научимся: и заново вдыхать, и прощать, не слыша прежних отголосков
этих месяцев – чернеющих полосок – но об этом рано говорить пока.
Ведь пока мы ждем, что кончится, но нет. Ничего пока не кончилось, и горько,
как на ранках расцарапывая корки, ощущать, как снова сделалось больней.
Кто-то пишет нам: она не навсегда. Это правда, ведь не может быть иначе.
Но пока мы только молимся и плачем.
Потому что слишком трудно столько ждать.
ЛОЖКА
Она из тонкой деревяшки строгала ложку у сарая,
мне было восемь, дню – двенадцать, а времени – вагон с тележкой.
Наверное, была весна, и под плющом земля сырая в лучах косых казалась мне особенно
живой и нежной.
В руке зажав невзрачный нож, она снимала слой за слоем. Дышало дерево, колец открылись
узенькие ребра.
И неживое на глазах преображалось, как живое: меняло запах, цвет и звук, пока не завершился образ.
Остался воткнутым в земле нож, снявший отмершую корку. Остались плющ, сарай, на кухне
в столе лежит на память ложка.
А бабушки два года нет.
И хочется, чтоб было можно снимать и с сердца тонкий слой,
где слишком больно или горько.
БАБЬЕ ЛЕТО
бабье лето пришло нежданно, в каждом шарике одувана чуть надорванно или рвано
над землею лежит туман. Мы ерошим его руками, одувановые бока нам подставив, летит клоками
наше будущее в дома. Руки помнят, как прикасаться, чтоб туман проходил сквозь пальцы.
Руки помнят, как прикасаться, бабьим летом наполнив горсть. бабье лето пришло нежданно,
и стоишь среди одуванов, смотришь в эту страну туманов молчаливо, как смотрит гость.
Вот бы этот туман, как рану,
все окутал, чтоб зажилось.
Опубликовано в Южный маяк №7, 2023
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!