17 июня исполняется пять лет со дня смерти талантливой израильской художницы Натали Вейцман-Беленькой. За свои тридцать семь лет, возраста для живописца до обидного ничтожного, она успела многое. Это и участие в семнадцати художественных выставках, в том числе персональных, и ряд дизайнерских архитектурных проектов по оформлению интерьера частных и общественных помещений. Живописные работы Наташи находятся во многих частных коллекциях и музеях Америки, Израиля, Австралии.
Живу, как будто мне
Остался миг,
А вовсе и не вечность.
Смотрю на солнце,
А оно уже не так печёт.
На землю падают те листья,
Которые нам посылает Дождь.
В трубочку его скручу и нашепчу слова!
Пущу обратно в небо.
Пусть вернётся он
К
Нему…
Натали Вейцман-Беленькая «Месяц Элул»
…Эх, если бы узнать рецепт не просто известности и славы (какие всё-таки слова банальные и заезженные!), а рецепт, как попасть в вечность! Это же заветная мечта каждого, кто отваживается заглянуть за грань обыденного и не побоится пройти, исполосовав ноги и душу в кровь, по тонкому лезвию вдохновения в дивный мир фантазии, незнакомый, но такой манящий, где изумлённому взору открываются новые краски, иллюзии становятся реальностью, невозможное возможным.
А самое главное лишь там, за этой почти непреодолимой гранью, когда посетившее тебя вдохновение наградит ощущением настоящего счастья, и ведь его-то нам так всегда не хватает. Всё, что угодно, мы готовы были принять за него, но только сейчас ясно понимаем, что вот оно, и другим быть не может.
Прикоснувшись к нему, вдруг ощущаешь, что это счастье безжалостно сжигает всё вокруг тебя, требуя полной самоотдачи и порою даже жизни, оно недолговечно и капризно, хотя… так желанно. И уже не получается жить по-прежнему, как жил раньше. Жизнь наполняется новым смыслом и содержанием – вот она, желанная вечность, перед тобой, бери и властвуй!
Остаётся сделать последний шаг, крохотный шажок, но… что-то непонятное не пропускает тебя дальше, а жизнь последними капельками горячей крови истекает из открытых ран.
И после этого… А что после этого – знать бы заранее!
Маленькая, миниатюрная девчушка сидит, скрестив ноги, у мольберта и, насторожено оглядываясь по сторонам, что-то быстро рисует. Ветерок треплет её волосы, а она не замечает.
Невольно смотришь туда, куда устремлён её взгляд, а там ничего – такая же серая обыденность, как повсюду. Что она в ней усмотрела? И почему что-то необычное видит только она и никто больше?
Откуда взялась эта девчушка? Какими ветрами занесло её сюда, в эти пределы, словно лёгкое пёрышко дивной заморской птицы? Молча стоишь в стороне и глядишь, как ловко снуёт по холсту её кисть. Не надо ей мешать…
Сотни раз мы проходим мимо какого-то невзрачного цветка или незамысловатого пейзажа в привычных уличных развалах, и ничего, совершенно ничего интересного в этом не замечаем, а художник – с ним всё иначе. Даже не глазами, а, наверное, сердцем разглядит он в обыденном что-то открывающееся только ему, неожиданное и прекрасное, уходящее в вечность. Но прежде всего этим необходимо поделиться с холстом, единственным твоим спасителем и помощником. Только тогда это имеет смысл. Всё остальное – несущественно.
И тогда находятся нужные краски, нужные линии, приходит восторг и упоение нарисованным. Но уже выступают первые капельки крови…
– Мне трудно объяснить, что я вижу в этот момент, – говорит девчушка, отворачивая в сторону мольберт, – лучше я это сперва нарисую, а вы потом увидите… Если захотите увидеть. И если сможете…
Отходишь, чтобы не мешать, и снова следишь, как ловко снуёт по холсту её кисть. Глаз оторвать невозможно. Словно не рука девчушки водит кистью по бесконечной глади холста, а кисть упрямо тащит её за собой. Кто же всё-таки ею водит?
Едва ли девочка это знает, но ей этого и не нужно, и она об этом даже не задумывается, потому что она сейчас там, где сияют иные солнца, дуют иные ветры и волнуются иные моря, там, где живёт её короткое счастье, которое никак нельзя упустить… Даже если за это и приходится расплачиваться жизнью.
Так же Творец, наверное, создавал этот мир – поспешно, словно боялся упустить счастливое мгновение озарения. И совсем неважно, поймут ли его другие. Если не успеешь, то уже никогда не вернёшь и не вернёшься в эти дивные миры…
Откуда приходят странные видения пока ещё неизвестного небесного города? Из каких заоблачных высей? Только ли зрения достаточно, чтобы его разглядеть?
А он, этот город, вечен и неизменен, всегда нов и парадоксален, трогательно наивен и юн, и едва ли легко в него попасть, сколько бы башмаков мы ни истоптали на бесконечных дорогах к его вратам. Он впускает в себя лишь того, кто ему по нраву. Лишь того, кого он выбрал. Не мы первые и не мы последние стремимся сюда, но в этой бесконечной веренице странников, идущих к нему, нам всегда отыщется место. Лишь бы он принял нас…
По узким улочкам, закованным в пропитанный жаром и солнцем камень, неторопливо расхаживают люди в чёрных шляпах и длинных пиджаках, и эти люди давно уже стали плотью и кровью города. Не частью пейзажа, а именно кровью и плотью, потому что они не смогут существовать без города, как и город – без них. Тени, отбрасываемые стенами, не растворяют этих молчаливых людей, потому что только они тут настоящие хозяева древних камней, а тот, кто высоко-высоко надо всем, благосклонно и молча разглядывает свои творения, оценивает гостя и прикидывает, достоен ли он стать здесь своим.
Но пока ещё не втискивает в неторопливый городской пейзаж примостившуюся на границе тени и света девчушку с мольбертом.
Всему своё время. Она здесь уже своя, но ещё не до конца…
Этот причудливый пейзаж и девчушка пока не слились в единое целое, но уже неразделимы друг с другом, и никогда он её от себя не отпустит.
Горделивый красноголовый петух гордо выхаживает около девчушки и властно искривляет только для неё пространство узеньких каменных домов и улиц – а как ему иначе показать себя? Петух – словно связующее звено между всем живым и неживым, что наполняет этот вечный небесный город, и восхищённой девочкой, замершей над мольбертом.
Кажется, исчезни этот петух, и пропадёт тонкая, но неразрывная нить, протянувшаяся между ними. А следом исчезнет ещё одна нить – между нами и этой девчушкой…
Время – великий учитель, но неважный лекарь.
Нам кажется, что всё в этой жизни диктуется банальной необходимостью и каким-то высшим предназначением. Наверное, это так и не совсем так. Жить в одном мире и мечтать о другом, который предназначен лишь для тех, кого посещают озарения, многим ли такое по силам? Хватит ли на это нашей короткой жизни?
Постичь запредельные истины, коснуться хотя бы кончиком кисти вечного и неизменного – таково желание многих, но удел единиц, отчаянно ломающих последовательность времён и логику происходящего. Только бы через это искусственное разрушение и созидание удалось хотя бы разок коснуться своей самой заветной мечты…
Когда у тебя, наконец, получается это, то всё волшебным образом меняется, существование приобретает совсем другой смысл, и даже время течёт иначе… Какое это всё-таки счастье, если тот, кто в небесных высях, награждает тебя этим благословенным состоянием взамен на какие-то будущие потрясающие открытия. И он, как правило, не ошибается в своём избраннике. Хотя и жесток к нему, безмерно жесток и несправедлив…
Как у этой девчушки, рождённой вдали от пропитанных жаром израильских камней, среди зелёных просторов совсем не солнечной Беларуси, смогло зародиться в душе это немыслимое единение с небесным городом и его обитателями?
Какие небесные сферы пробила её тонкая кисть, чтобы коснуться этого неземного света?
Кем и для чего в её душу привнесён дух вечного странника, сперва физически перенёсшего её в Иерусалим, но на этом не остановившегося и отправившего уже её душу дальше – в волшебные странствия по запредельным высям сознания?
Никто не даст ответа, а она… она, может быть, об этом даже не задумывалась, лишь послушно ступала по тонкой грани-лезвию между реальным и воображаемым, очередной раз с готовностью полосуя сердце в кровь, словно подспудно уже подозревая о своём предназначении…
Видно, и в самом деле такова её планида, и другой она быть не могла. Не суждено было ей выбирать более лёгкий и безопасный путь, потому что грань между мирами уже пересечена, назад дороги нет, а озарение – вот оно, долгожданное и ослепляющее своим светом, а капельки отпущенных секунд безжалостно подходят к концу…
Быть вечным странником – горькое и счастливое предназначение настоящего художника.
Но скитаться по городам и весям в поисках нового и занимательного могут многие, и это довольно простое, хоть и хлопотное занятие.
Проносить же в душе через все эти скитания свой по-настоящему любимый – единственно любимый! – город дано лишь единицам. Проносить в себе бережно и тревожно, как мать проносит будущее дитя, чтобы каждый раз неизменно убеждаться, насколько оно, ещё неродившееся, прекрасно и уже от тебя неотделимо. И ещё, ждать, бесконечно ждать – мгновение или всю жизнь, – пока это дитя явится на свет, осчастливит миры своим рождением…
Такое может лишь настоящий художник.
Вместить целый город в своё сердце со всеми его улицами и людьми, шумом и гамом рынков, настороженной тишиной храмовых стен и суетой автомобильных трасс, живым ароматом пекарен и лёгким ветерком, несущим терпкий запах недалёкого солёного моря и стискивающих его прохладных гор…
Каким же громадным должно быть сердце, чтобы без остатка вместить всё это и ничего не растерять!
Именно тогда и рождаются такие стихи:
Кто метит низко –
Промахнётся
Кто в сердце ранит –
Упадёт
Кто выше может целить –
Тот лишь сможет
Уйти, не посмотрев назад…
И в самом деле, наверное, тяжело не оглядываться назад, навсегда расставаясь с тем, что уже наполовину погрузилось в мутное беспокойное болото памяти. Так и тянет оглянуться, но – некогда, нет на это времени.
Лишь художник может совместить несовместимое – сохранить в сердце вспыхнувшее на мгновение чувство и с ним вечный город, и, бережно неся это в себе, упрямо идти вперёд, даже не ведая, к какой заветной цели приведёт его дорога.
Хватит ли жизни, чтобы достичь этой цели?
Хватит ли на эту дорогу твоей короткой – до безумия короткой! – жизни?! А ведь столько ещё надо успеть, столько хочется сделать, но с горечью осознаёшь, что нет на это времени. Кровавые капельки секунд почти на исходе…
Что же это за несправедливость: почему тот, кто сверху, решает за нас властно и с какой-то жестокой и запредельной своей справедливостью, в каких мирах продолжать нам свои странствия? Едва ли услышим ответ…
И мы не умираем, а раз за разом переходим всю ту же пресловутую грань и продолжаем свой звёздный путь уже в иных мирах, где нет смерти и нет забвения, а есть лишь… Но не дано нам знать, что скрывается там, в запредельных сферах.
Хочется верить лишь в то, что в небесном Иерусалиме, который нами пока непостижим, среди таких же, как и у нас, стиснутых горячими камнями улочек, примостилась где-то в тенистом уголке девочка с мольбертом, и перед ней, как и раньше, выхаживает, гордо выпятив грудь, красноголовый петух, искривляющий стены и улицы.
Хочется заглянуть через плечо девочке и увидеть, что вырисовывается на холсте, но, увы, нам это уже недоступно.
Знаем лишь, что там целая вселенная. Вселенная Наташи. Чтобы её увидеть и оценить, нужно подняться на её уровень. Мы же пока на уровне того, что она успела сделать для нас в этом мире…
Но мы упрямо заглядываем, а удаётся только в уголке холста разглядеть скромную, едва различимую подпись:
НАТАЛИ ВЕЙЦМАН-БЕЛЕНЬКАЯ.
Но и этого достаточно…
Опубликовано в Литературный Иерусалим №37
