Леонид Ильичев. АДМИРАЛ

– Вы из командировки или в командировку?
– В командировку. А вы?
– Я из командировки.
Обычная завязка разговора в двухместном купе ночного поезда из Петербурга в Москву.
– Вы, наверно, из моряков
– А откуда вы узнали?
– У вас рубашка в полоску, как тельняшка.
– Я адмирал.
Собеседник улыбнулся и представился:
– Николай Фёдорович Степаненко.
Не могу сказать, что я много видел адмиралов вблизи – скорее ни одного, но и этот не очень похож: небольшого роста, кругленький, как шар, но обаятельный. И пахнет от него не ромом, а коньячком или водочкой. Но чуть-чуть. В общем, симпатичный мужичок.
– Я-то всего лишь капитан-лейтенант запаса, а служил десять дней после Вуза, и то на сборах. Да и должность смешная: начальник почтового вагона фельдъегерско-почтовой службы военно-морской базы.
– А я 23 года в море ходил, хоть никогда и не думал моряком становиться.
Слушать мои истории адмирал явно не собирался и стал рассказывать свою.
Я из Ставропольского края, деревенский. До восьмого класса учился из рук вон плохо – всё дисциплина. Хулиганистый был, отметки в дневнике правил, чтобы отец с матерью не нервничали. А когда аттестат за восьмой класс выдали – на гербовой бумаге – тут я побоялся исправлять, принёс домой, как есть: две четвёрки, по физкультуре и по труду, остальные все тройки.
Отец, как аттестат увидел, был в шоке. Даже пить бросил. Мать ему так, мол, и так, выпей рюмочку, Федя! А он – не хочу. И так две недели!
Отец у меня милиционером был, до майора дослужился, очень гордился этим: без образования, а вот в люди вышел. Воевал в Отечественную…
И тут я подслушал однажды, как мать отца уговаривает:
– Ну, что ты, Федя, расстраиваешься? Подумай, с нами-то кто останется? Старший в институте учится, дочка в институте учится, а мы с кем на старости лет? Колька он и кабанчика зарезать может, и топор в руках держать умеет. Пойдёт в десятый класс, а потом мы его в ПТУ отдадим, на экскаваторщика выучится. Знаешь, они сколько получают? По триста рублей!
На следующий день отец пришёл домой пьяный. Успокоился, видимо. А мне это страшно не понравилось. Я решил учиться, тем более, по математике-физике-химии соображал, это мои любимые предметы были. И родители от меня отстали: как я учусь, никого больше не интересовало.
Как-то, когда я уже был в десятом классе, ближе к окончанию, отец с друзьями на рыбалку поехал на машине. Снасти, сети, водки два ящика – всё, что для отдыха требуется, – и едут они мимо школы. Часов девять вечера уже, но свет в школе ещё горит. Отец говорит друзьям:
– Погодите немного, я в школу зайду, узнаю, как мой балбес учится.
А учительница ему и говорит:
– Я вам так скажу, Фёдор Васильевич, если Колька русский сдаст, считай в институт поступил.
Отец опять в шок впал, на рыбалку не поехал и снова пить бросил. Пошёл домой к матери и говорит:
– Слушай, наш-то дурак не дурак оказался, в институт собрался, что делать будем?
А мать женщина прямая, весь дом на ней, скотина на ней, хозяйство на ней. Мать вызвала меня в дом, посадила напротив и говорит:
– Значит так, в институт ты не пойдёшь, у нас денег нет. Брата ты перерос, брюки тебе коротки, из пиджака руки торчат по локоть, а новый костюм нам не купить. И вообще в институт тебя собрать – нам надо рублей триста, а отец, сам знаешь, сто сорок получает в месяц. Иди в армию.
Я заплакал от обиды, выскочил на крыльцо, отец за мной. Может, испугался, что суицидные какие-то мысли у сына бродят… Закурил, помолчал, а у меня слёзы по щекам так и текут.
– Извини, – говорит, – ну, нету денег!
– Папа, – говорю, – ну может в училище какое-нибудь пойти, – говорю, – а то за два года в армии вообще всё забудешь, – говорю.
– Ладно, – говорит, – пойдём завтра с тобою к военкому.
Военком говорит:
– Поздновато вы обратились, уважаемый, места-то все разобраны. Вот, разве что в училище Фрунзе осталось.
В наших степных краях флот не был в почёте, и про то, что Фрунзе это элитное училище, никто не знал.
Во Фрунзе, как выяснилось, конкурс был огромный. Из сорока девяти человек моих земляков поступил один я. И сразу нас отправили за Зеленогорск, на сборы. Я только телеграмму успел отбить: поступил, мол, напишу после сборов. И пропал на месяц. Родители сначала не очень поверили, а потом волноваться уже начали: ни ответа, ни привета.
И тут отца вызывает военком. Отец разволновался, приехал к военкому, а тот ему и говорит:
– Фёдор Васильевич, у меня сын хочет поступать в училище Фрунзе, скажите, как вашему сыну удалось? Кто помогал? – Отдайте, типа, связи.
Тут родители поверили, успокоились, что я поступил. А как отец на присягу приехал, так и заробел: одни адмиралы и полковники среди родителей.
Учился я нормально, себя в обиду не давал, если что – по-деревенски, сразу в морду. Но больших конфликтов не было, всё, как у всех, и в самоволку бегал, и в наряды ходил. Потом командиром отделения стал, командиром роты. А распределили меня на Северный флот.
В море я ходить не собирался. Нам говорили, что на корабли попадает только каждый десятый. Вот я и хотел на берегу служить. В кадрах сказали: мы тебе подберём должность на берегу, а пока сходи в море ненадолго. Подобрали. Через 23 года, уже адмиралом на берег, в Москву отправили. Я шестью кораблями командовал, потом соединением. Везучий оказался: у меня ни один матрос не погиб. Обычно при швартовке, когда море неспокойное, линь рвётся и как струной кого-нибудь крушит со свистом. А я лучше несколько лишних часов поболтаюсь в море, пока погода поуспокоится, а потом уже швартуюсь.
Поверишь ли, на Чёрное море впервые уже адмиралом попал. Возьму путёвку, заеду к родителям, а там то забор поправить, то крышу починить, то ещё что-то по хозяйству – так ни одного отпуска и не отгулял!
Был я уже капитаном первого ранга, довольно рано, сорока ещё не было, отец уже умер, приезжаю я к матери, а она и говорит: навозу некому привезти для огорода. Отец-то покойник привозил, а теперь вот некому. Я взял денег, пошёл на дорогу, поймал «Камаз» и говорю водителю:
– Привези навоза.
Он говорит:
– Дорого, пятьдесят рублей будет стоить!
А я ему:
– Вот тебе пятьдесят рублей аванс, привезёшь – ещё пятьдесят дам, но только хорошего привези!
Привёз он навоза, выгрузил – половину на участок, половину на дорогу, я и пошёл этот навоз перекидывать, с дороги убирать. Мать идёт и говорит: смотри-ка, хороший навоз, даже отец-покойник такого не привозил!
Кидаю навоз – идёт учитель труда. Он тоже без образования, но учитель, интеллигент, поэтому всегда в шляпе ходил. Увидел меня, говорит:
– Колька, так тебя и так, как был ты шалопаем, так и остался балбесом.
Темнеть стало, всё не успел перекидать, мать ужинать зовёт. Налила борща, я этот борщ хлебаю впустую, рюмочку она не наливает. Села рядом, голову рукой подпёрла и говорит:
– Несчастливый ты, Колька. Личная жизнь несчастная (я тогда как раз с первой женой развёлся), и карьера не ладится.
– То есть как это, мама, – говорю, – я капитан первого ранга!
– Вот я и говорю. Отец-то до майора дослужился, а ты всё капитан да капитан!
– Мама, так капитан первого ранга – это полковник!
– Да брешешь ты, как всегда, с детства ещё этим отличался!
Задело меня это, я давай звонить военкому, телефон нашёл, представился, мол, капитан первого ранга Степаненко, у меня личная просьба: мать не верит, что капитан первого ранга – это полковник, объясните ей, пожалуйста. И трубку передал. Вижу, мать слушает, а не верит. Хитро так искоса на меня поглядывает, договорились, мол, между собой. Повесила трубку в задумчивости.
– Скажи, Колька, а ты не врёшь? Чтобы я перед соседями брехушкой не выглядела.
– Мама, говорю, да полковник я!
Вижу, шаль на себя накидывает.
– Куда ты, мама, – говорю, – на ночь глядя?
– Я к соседке, рецепт спросить, как она огурцы засаливает.
– Какие огурцы, мама, в ноябре месяце?
– Не морочь мне голову, скоро приду, а сама достала полбутыли самогона, сама мне рюмочку налила, бутыль на стол поставила и ушла.
Допил я эту бутылку, лёг спать, утром просыпаюсь – бодрый, мать сопит, спит ещё, встал тихонько, пошёл навоз докидывать.
Навоз уже к концу подходит, Идёт учитель труда. Увидел меня – шляпу снял.
– Здравствуйте, Николай Фёдорович! Так значит, не зря вас в школе учили, вышел всё же толк! А был балбес балбесом!
Как-то, я уже адмиралом был, этого у нас в деревне тоже не понимали, мать и говорит:
– Приехал бы хоть раз в форме!
И вот я на майские адмиральскую форму надел, все ордена, медали и значки нацепил – Брежнев позавидовал бы, даже медаль 200-летия профсоюзов нацепил – и приехал. А в ноябре мать уже умерла.
Как ты сейчас, адмирал?