***
К. А.
Воздух, полный вмятин,
птицей пал в окно.
Спят, ещё не спятив,
двое, как одно.
Ночью – трёпу таять,
накатила ткань.
Веры трепетанье
заглушает брань.
Хлюпанье дверное
рыбьего ребра.
Просто – на постое –
недобор добра.
Просто то и дело
ниже потолок,
но на то и тело
ловкое, как волк.
Жимолость – по краю,
кажимостью – речь,
вроде шёл в пекарню,
а приходишь в печь.
Чтения теченье
да письма дыра,
да порой вечерней
люстра, как сестра.
Нисходящий птичий
беглый белый свист,
почерк атипичный
да аптечный лист.
Тьмы больные темы
не раскрыты в нём,
но восходим те мы –
парой на паром.
***
Протравиться – это про траву:
про природу, а не про отраву.
Если я неправильно живу,
то живу неправильно по праву.
Нет тебя. Но мы с тобой молчим.
Твоему отсутствию я нужен –
в эпицентре женщин и мужчин,
мощных куч и липовых жемчужин.
Этому отсутствию пасиб,
что ещё себя я не истратил,
что в душе моей не голосит
серый писк сомнительной эстрады,
что солому жгу, а не стелю,
дабы на неё свалиться браво.
Если я неправильно люблю –
и на это я имею право.
***
К. А.
Я смотрел полёт щегла,
завершалась мгла.
Всё, что ты сейчас смогла,
ты сейчас – смогла.
Потому что я – на ты,
как и ты – на я.
И цветут для нас цветы
в поле бытия.
И когда ты подойдёшь
поцелуя для –
восхитительная дрожь
снизойдёт с нуля.
***
В доме пахнет горячей водой,
у которой есть выход и вход.
Пальцы пахнут тобой, но не той,
потому что и сам я – не тот.
Тяжело выдыхает земля,
зимний голос её нездоров,
мутно движутся пыли поля
по конвейеру серых ковров.
И сегодня седеет, как ртуть
протопившего сердца пера.
И заезжен заснеженный путь,
что уводит тебя во вчера.
Но пустеет волшебный колчан
снов, направленных в злую зарю.
Я ещё говорить не кончал,
но уже говорю, говорю…
И приметив в окно примитив
безлюбовной свердловской зимы,
отпускаю тебя в коллектив –
растворять в чуждом «я» наше «мы»,
ибо дальше уже не продлю
этот стихший до вечера стих.
Только ветви рисуют петлю
на деревьях, уставших от них.
Я тебя не люблю, но люблю.
***
Открываешь вот «толстый» журнал –
с тем ты квасил, а с этою спал.
Вспомнишь марево этих времён,
где заметно ты был затемнён.
Вспомнишь накипь обманчивых снов
и несносный весь бред наносной.
Дальше вспомнишь бабулю и мать,
и как Мишей хотели назвать.
И в конце – непорочную тишь
через прорезь прозренья узришь.
***
Попытка – это пытка, да,
свидетельствую: не пытайся
существовать вообще, когда
листва мертвеет в мокром танце.
Тем паче, если снег, как кокс,
крошится в прорве небосвода.
Свобода воли – парадокс,
ведь воля – это несвобода.
Сходи к сугробам на поклон,
покуда не обмякла лытка.
Клон клёна вышибает клён.
И – да – попытка – это пытка.
***
По лекалам скроена окраина
и линеен ливень по пути.
Всё, чем зренье было обокрадено,
выплатили сердцу во плоти.
Как крючок с назначенной наживкою,
ты един в сей местности гнедой
с капающей с капюшона жидкостью,
часто именуемой водой.
И никто здесь не сочтёт насилием
результат безмолвного труда:
слиться с нею болевым усилием
и отсюда слиться навсегда.
Опубликовано в Кольчугинская осень 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!