Евгений Голубовский. СТРАНИЦЫ ФБ-ДНЕВНИКА (продолжение)

23 марта
«Огромное пирожное с кремом», — так пошутил про одно из зданий Одессы писатель Лев Славин.
Думаю, что все вы хорошо знаете это здание, может быть фотографировались на его фоне.
Но видеть здание, любоваться зданием и знать всё про здание – это, как у нас говорят – две большие разницы.
Вот мы уже вступили в пространство одесского языка. А как иначе говорить об одном из самых одесских зданий о Пассаже Менделевича.

История и легенды одесского Пассажа
Вчера Евгений Волокин привез мне «Историю и легенды одесского Пассажа», которую Олег Губарь и Евгений Волокин написали в 2020 году. Тогда она и вышла, несколькими экземплярами, Олег успел подержать ее в руках, и лишь сейчас появились деньги, чтоб отпечатать весь тираж, 500 экземпляров.
С большим интересом прочитал и посмотрел эту книгу. Она входит в серию, придуманную Евгением Волокиным «Старая Одесса в фотографиях». Это уже пятый том. Кстати, вместе с Губарем , Волокин работал над еще одним томом серии – рассказом о доме на Дерибасовской угол Ришельевской.
Несколько слов о вышедшей книге.
Нередко, говоря о доме на углу Дерибасовской и Преображенской, мы говорим – дом Крамерова. Это правильно и неправильно. Да, действительно, до Пассажа Менделевича, построенного архитектором Львом Влодеком, здесь был и дом Крамерова. Но и до него здесь были дома. Небольшие бедные. Об этом всем знал Олег Иосифович. Теперь и мы. Крамеров приобрел этот участок в 1822 году. Вскоре начал строительство. И в 1825 году один из самых величественных доходных домов в старой Одессе был построен.
Так что Александр Сергеевич Пушкин в 1823-24 годах, когда шел в канцелярию Воронцова, надо думать, чертыхался, так как рядом шла грандиозная стройка. Зато его брат Лёвушка снимал квартиру в доме Крамарёва. Это благодаря Олегу Губарю и Олегу Борушко на бывшем доме Крамарева висит мемориальная доска Льву Сергеевичу Пушкину.
В конце XIX века здание принадлежало уже Анне Синициной. Когда она умерла в 1886 году братья Менделевичи выкупили здание(дата продажи в 1898 году) и заказали Льву Влодеку проект Пассажа. А дальше – чудо. Через два года величественное сооружение было построено, принято и 28 января 1900 года открыто.
Надо ли объяснять, что вся Одесса хотела увидеть Пассаж. Играл военный оркестр. Пел украинский народный хор Рекой лилось шампанское под тосты и речи.
Здание было оборудовано по последнему слову тогдашней техники. Электричество. Паровое отопление. Многоуровневые подвалы. До сих пор, кстати, в них случаются находки. И помещения для 28 магазинов. А выше и гимназия для девочек, и газета «Одесские новости», институт, где немецкими аппаратами лечили травмы опорно-двигательной системы.
Газеты Одессы были заполнены рекламой фирм, торгующих в Пассаже. Мне приходилось видеть немалую их толику, так как там же процветал магазин предка моего коллеги Феликса Кохрихта – Якова Кохрихта.
Правда, благополучие длилось недолго. Одессе не везло с пожарами. Так сгорел первый Городской театр, детище Ришелье. Горел, но к счастью был потушен 30 октября 1901 года Пассаж Менделевича. Погибли три человека – одна из учениц гимназии и двое пожарных. Хоронил их весь город.
Здание тоже пострадало. Сегодня на нем две скульптуры со стороны Дерибасовской – Меркурий на паровозике и Церера на носу пароходика. Точно такие же украшали крышу здания со стороны Преображенской, но они погибли при пожаре и не были восстановлены.
Кстати, скульптур в здании Пассажа море. И все они выполнены двумя одесскими скульпторами Товием Фишелем и Самуилом Мильманом. Увы, в книге нет ничего об этих мастерах. Но зато впервые появились сведения об архитекторе здания Лье Влодеке. Очень рад этому. Я и сам искал о нем сведения и не находил. Пока однажды мне не написала правнучка Влодека адвокат Юлия Бойко. Она нашла документы рода Влодеков, потомственных дворян, выходцев из Польши. Я связал Юлию с Волокиным и в книге опубликован и герб Влодека, и документы из архива. Думаю, это только начало, Юлия Бойко опубликует статью, а то и книгу о своих разысканиях, ведь Лев Львович Влодек оставил Одессе СОРОК сооружений, признанных памятниками архитектуры.
Много еще любопытного в этой книге. Помните силуэтистов, работавших в Пассаже? А я знал когда-то Изю Медведовского, который за десять секунд вырезал из черной бумаги ваш силуэт. Кстати, искусство силуэта древнее. И до революции в Одессе были силуэтисты. У меня, к примеру, хранится портрет доктора Цомакиона, вырезанный в 1910 году на Одесской выставке… Думаю, что во многих домах хранятся силуэты. И Евгению Волокину пришла хорошая мысль, закончится пандемия, собрать силуэты на выставку во Всемирном клубе одесситов.
Об этой книге в 180 страниц, где опубликованы 282 уникальные фотографии, можно рассказывать долго. Но правильнее посмотреть её, прочитать её. Ведь сквозь один дом видится вся Одесса.

27 марта
Девять дней.
А вот таким, как на этом фото, увидел я Олега Губаря сорок пять лет назад, когда он пришел ко мне в «Вечорку».
Молодой Пушкин. С тем же обаянием. С пачкой первых романтических рассказов.
Взрослел на глазах. Часами сидел в архиве. Выписки, выписки. Всё от руки.
Но он никогда не был книжным червячком.
Веселый. Кумир девушек. Певец с гитарой. Знаток алкогольной топографии Одессы.
Как же это сочеталось?
Гармонично.
Не забудем –участие в археологических раскопках. А бесконечные поездки по области, когда стал корреспондентом «Вечерки» с Ваней Череватенко, а ежегодная жизнь в лесу, чтоб отдохнуть от города…
И при этом невероятная работоспособность. Он знал и понимал старую Одессу, ему ясна была логика ее первостроителей.
И поэтому он стал защитником Одессы от варваров, от манкуртов.
Вначале казалось, весь уходит в науку, даже литературу воспринимал, как второстепенное дело. Но постепенно в нем рос общественный темперамент.
Я мог бы назвать дату.
После 2 мая 2014 года он стал не только кабинетным ученым, правда без кабинета, но и трибуном, не побоюсь пафоса – совестью города.
Нежно любил Губаря Михаил Жванецкий. Вот лишь один его текст:
«Олег Губарь. Мой любимый писатель. Он прекрасен среди умерших и живых. В его книгах Одесса, перевернутая прошлым вверх. До нас он еще не дошел. Мы к нему в длинной очереди, заказываем свои портреты. Пиши нас, милый Губарь! А мы отведаем из старинной бутылочки чего-то современного. Твой неподалеку – Михаил Жванецкий».
Как ни трудно поверить, представить – сегодня они действительно неподалёку.
Но неподалёку Олег Иосифович и от каждого из нас.
Мы читаем Губаря. Мы издаём Губаря. Мы продолжаем дело Губаря.

31 марта
Можно ли быть молодой в семьдесят лет?
Не только можно, но нужно.
В этом меня убеждает композитор Людмила Самодаева, которой сегодня, 31 марта, исполнилось дважды по 35.
19 марта слушал Самодаеву на фестивале поэзии. Вдохновенно играла свою новую оперу на слова Велимира Хлебникова. Пел, как всегда, Андрей Малинич. Превосходно.
Подумал – а может эта вдохновенная игра закономерный ответ. Ведь только что её муж, поэт Игорь Потоцкий, публично признался ей в любви.
По сути, все его стихи, хорошие, разумеется, это рассказ о восхищении Людой, песнь любви.
Не первый раз слушаю камерные оперы Самодаевой. Хочу услышать новую на текст Евгения Деменка. А сейчас напомню свои впечатления от её оперы «Лифт».
Иногда задавал себе вопрос – а не окончилось ли время оперы?
Взгляните на афишу оперного театра. Когда написаны, идущие спектакли?
Проверил себя, обратившись к статистике.
Пять самых популярных на мировой сцене опер – «Травиата», «Кармен», «Богема», «Тоска», «Волшебная флейта».
Лишь в топ-50 входят две русские оперы «Евгений Онегин» и «Пиковая дама»
Извините, но еще несколько цифирей – за пять лет поставлено в мире 2565 оперных спектаклей 1249 композиторов.
А дальше моя, выстроенная в уме система, разбилась о число. Среди композиторов, чьи оперы поставлены, 670 живых и работающих.
Вот тебе и конец оперы, если произведения 670 композиторов за последние пять лет увидело огни сцены.
К чему я все это?
В большом зале Одесского литературного музея слушал новую камерную оперу «Лифт» Людмилы Самодаевой.
Кстати, назвал бы оперу «Влюбленный лифт». Может, менее современно, но более оперно.
Несколько слов об авторе.
Так получилось, что в нашем городе давно и активно заявили о себе амазонки современной музыки – Юлия Гомельская, рано ушедшая, и здравствующие, работающие Алена Томленова, Кармелла Цепколенко, и Людмила Самодаева.
Так вот Самодаева родилась Уссурийске, музучилище закончила в Волгограде, а потом приехала в Одессу и поступила в консерваторию. Она закончила два факультета, вначале как пианист(преподаватель Людмила Гинзбург), затем как композитор ( преподаватель Александр Красотов). Оба диплома с отличием. А после 1985 года, когда закончила и второй факультет – творческая жизнь.
Люда вышла замуж за поэта Игоря Потоцкого, поэтому я имел представление, что она создала. А среди ее произведений вокальные циклы на стихи Ахмадулиной и Тарковского, вместе с Игорем Потоцким она написала «Приношение Жаботинскому». Но главное – камерные оперы – «Хью» по Хармсу, «Мирсконца» по Хлебникову, «Двойной Леон» по Ирчану…
Так что приглашение на «Лифт» по повести одесского прозаика Эллы Леус было естественным продолжением линии жизни, а значит – творчества.
Конечно, зал литмузея – не оперная сцена. Но минимум декораций, а главное – рояль, на котором играла композитор Самодаева и баян, на котором играл Алексей Мурза
Я посмотрел повесть Эллы Леус «Аденький цветочек или С новым лифтом», из которой композитор взяла для либретто одну линию. Парадоксальная ситуация в основе, давшая возможность создать не только музыкальный, но и драматический спектакль.
Две партии исполняет один певец. Я бы не погрешил, если бы сказал – актер. И какие партии – мужскую и женскую.
Да, у Андрея Малинича удивительный диапазон – он бас-баритон, но партию сопрано он блестяще исполнил фальцетом…
При этом хорошая дикция, отличная пластика. Актер от Бога.
Сюжет необычен.
Девушка встречать Новый год отправляется к своему молодому человеку.
Волнуется. Садится в лифт и между этажей подъемник застревает. И вдруг голос, мужской. Конечно же монтер. Или диспетчер. Но нет – это с ней беседует Лифт. И девушка начинает чувствовать нежность к влюбленному Лифту. И уже готова поверить, что ее юноша ей именно сейчас изменяет. Только поднимется, увидит и уйдет от него . Вернется в лифт. Но Лифт знает, что не вернется, что у него только одна возможность показать глубину своих чувств – покончить с собой….
Час продолжается эта моноопера.
Музыка не иллюстративна. Музыка создает драматургию, а значит — эмоциональное сопереживание. В музыке есть настоящий трагизм.
Я не большой любитель введения в современную музыку баяна. Алексей Мурза великолепный музыкант, но я бы предпочел в дуэте с роялем слышать скрипку. Но это мои придумки. Композитор увидел, точнее услышал так и …победил.
Мне сказали, что первоначально эта камерная опера была написана на двух певцов, что женскую партию должна была петь сопрано, но к фестивалю «Два дня и две ночи новой музыки», где эта опера была исполнена впервые, певица заболела и Андрей Малинич выучил обе партии.
Так это или не так – не знаю.
Но очарование этой оперы еще и в этом преображении артиста и певца.
Он появляется в зале из дальних дверей, в полумаске, потом понимаешь, что это знак его двойственности, и поет речитатив на слова Велимира Хлебникова «Я умер и засмеялся»
Так начинается парадоксальная игра.
Так возникает искусство
Умирает ли опера в ХХI веке?
«Я умер и засмеялся», – отвечает на мой вопрос композитор
Самодаева еще раз доказала, что рано исполнять по опере реквием.
Может быть пора создать театр камерной оперы. В городе, где искусство вообще начиналось с оперного театра
Назовите еще один город, где театр был построен раньше, чем тюрьма.
Поздравляю Людмилу Самодаеву с юбилеем. Оставайтесь молодой в музыке, в жизни. Закончится карантин, как хотелось бы, чтоб новая жизнь началась в вечера ваших камерных опер.

7 апреля
Вчера получил из издательства «Оптимум» , изданную к сегодняшнему дню –Памяти Холокоста европейского еврейства – книгу Александра Дорошенко «ОТПУСТИ МОЙ НАРОД».
Где-то полгода назад Александр Викторович присылал мне верстку книги, так что я знаком с ней, ждал её Спасибо директору издательства Борису Эйдельману, который, прочитав один фрагмент этой книги, буквально уговорил Дорошенко завершить работу.
Объясню. Александр Дорошенко ученый, профессор, технарь, книги для него отдушина, без которой не мог бы дышать, а значит жить.
Всегда с большим интересом читаю его книги, он энциклопедист, любую тему, которая увлекает его, копает очень глубоко.
Всю жизнь шел он и к этой книге о катастрофе, постигшей евреев в годы второй мировой войны. Но писать эту книгу было неимоверно тяжело. В расстрельных ямах под Одессой и Херсоном, под Каховкой погибли многочисленные его родственники по отцу.
Признаюсь, и читать эту книгу трудно. Сдавливает горло. Откладываешь и всё равно возвращаешься.
Дорошенко назвал это своё сочинение поэмой. Как Гоголь «Мертвые души». Я бы написал – трагедия. По сути, восходящая к античным трагедиям.
Дорошенко тонкий знаток Библии. И Нового завета и Старого завета. Книга вся пропитана библейскими аллюзиями. Читаешь книгу и вновь открываешь для себя мир
Я не рецензирую эту книгу, думаю главную из написанных Александром Дорошенко.
Я рассказываю о выходе книги. Я поздравляю издателя. Я поздравляю автора. К сожалению Александр Викторович сейчас в больнице. Надеюсь – передадут
А чтоб вы услышали голос автора, предоставлю ему слово, дам возможность прочесть его вступление к теме.
АЛЕКСАНДР ДОРОШЕНКО
Отпусти мой Народ.
«Мы не менее предков наших лелеем память о пережитых нами бедствиях, но описывать их всех не хватает у нас сил». Рабби Шимон бен Гамлиэль, трактат Суббота, 2-й век.
Книга «Отпусти мой Народ» связана с темой Катастрофы народа евреев, Холокостом.
Начав ее писать, или иначе, компоновать из написанных в разное время отрывков эту книгу, автор понял, что написать ее невозможно. Сама тема тебя отстраняет. У этой книги, у этой темы есть свой голос, и он идет к нам с небес, или откуда-то еще, он не мой, и не твой, – это голос всех погибших и замученных, это именно то, что шептали их губы, когда они шли на смерть, – слова надежды и упования.
Эта страшная тема о массовой гибели евреев во второй мировой войне не поддается описанию. Сказано, – «Умножая, умножу скорбь твою», – но скорбь имеет свою границу, после которой сердце человека уже не различает масштаба, потому что вообще теряет возможность видеть, слышать и понимать. Или иначе, – впервые начинает различать и видеть, но нам, здесь, этого лучше не видеть и не знать, – до своего урочного часа.
Эта книга о том, что мы сделали с собой, со всем человечеством, со всей своею историей.
Не с евреями, но именно с самими собой, со всем тем, что мы называем человечеством, во всех прошедших тысячелетиях нашей такой короткой и такой непростой истории.
Холокост, то, что мы называем этим и иными словами, это не только страшная, небывалая в истории землян трагедия, но Предупреждение, данное нам, и, я думаю, что последнее. Может быть, у нас есть еще возможность это понять и измениться. Ничто, никакие страшные испытания не носят случайного характера, но имеют знамение Вести и руководящего Слова.
Скорбеть и каяться вовсе не означает изменяться, как показывает нами накопленный опыт.
Следует уяснить, – либо мы станем принципиально иными, либо нас не будет вообще
Книга «Отпусти мой Народ» состоит из трех частей: «Милая Светлая Родина», «Уничтоженный мир» и «Обретенная надежда».
Две первые части основные по объему.
«Милая Светлая Родина» основана на всемирно известных фотографиях Романа Вишняка, который, рискуя жизнью, сделал их по заданию «Джойнта» в городах и штетлах земли Идиш в период от 1936 по 1939 год, находясь на самом краю уничтожения своего народа.
Он предупредил о страшной опасности, надвигавшейся на человечество, и затем, уже в США, куда успел переехать, пытался докричаться, безошибочно чувствуя смертельную эту опасность, о чем позже сказал Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира:
«Роман Вишняк выразил с болью и любовью свое отношение к еврейскому миру, такому живописному и восхитительному, который был поглощен огнем и мраком». Это чудные еврейские дети на улицах Варшавы и Кракова, торговцы на рынках Мукачево, ремесленники и раввины, ученики хедера и иешивы с удивительно светлыми лицами и глазами, в которых отражено все счастье дарованного нам мира, просто прохожие, случайно поднявшие голову на фотоаппарат Романа Вишняка, и чудесные еврейские семейные сцены, – весь потерянный нами мир. Удивительно теплый, такой своеобразный и неповторимый мир, без которого мы осиротели.
«Я не смог спасти мой народ, я смог спасти лишь воспоминание о нем. Спрятанный фотоаппарат для съемки народа, который не хотел, чтобы его снимали, может вам показаться странным. Я чувствовал, что мир будет охвачен безумной тенью нацизма и это приведет к уничтожению народа, что не окажется ни одного свидетеля, который бы смог напомнить о мучениях. Я знал, что должен сделать так, чтобы этот исчезающий мир не был стерт полностью».
«Милая Светлая Родина» основана на фотографиях Романа Вишняка и авторском тексте к ним, – словами восхищения и любви.
«Уничтоженный мир» самая страшная часть этой непростой книги, связанная с уничтожением народа евреев. Она основана на документальных материалах, включает фотографии и документы, и адресована не столько к нашей памяти, евреев и неевреев, сколько пониманию того очевидного факта, что Холокост есть трагедия каждого из нас, живущего на земле, необходимая для осознания и созидания нашего общего нового мира.
Не осознав этой вселенской беды, как личное горе, мы не сможем ничего хорошего построить ни для себя, ни для своего потомства.
«Обретенная надежда» самая короткая и самая светлая заключительная часть этой непростой книги, связанная с воссозданием государства Израиль», о чем тысячелетия, перемещаясь по планете Земля, говорили с надеждой и уверенностью евреи, в самые светлые и самые трагические времена своей непростой жизни, –
«В будущем году в Иерусалиме».
Не знаю тираж новой книги Александра Дорошенко. Но пока она есть во Всемирном клубе одесситов.

9 апреля
Сегодня в нашем городе появилась еще одна мемориальная доска.
Увековечено имя освободителя Одессы в 1944 году, полного кавалера Ордена Славы с трудно произносимыми именем и фамилией ШМУЭЛЬ ЗИСКОВИЧ ШАПИРО.
Еще одна пощечина тем, кто рассказывает о «ташкентском фронте».
Стоял возле этого старого дома на Малой Арнаутской, 109, буквально в десяти шагах от музея ХОЛОКОСТА, где открывали доску и думал, как избирательна память
Все мы знаем слова песни – тогда лишь становится город героем, когда стал героем солдат – и не помним тех солдат, кто принес нам Победу.
Вот несколько слов из очерка Павла Козленко, директора музея Холокоста:
Как он ждал и надеялся, что доживет до дня освобождения Одессы, его родного города. Он получил разрешение командира полка и отправился на улицу Бебеля. Вместе с ним были его друзья по отделению разведки Анатолий Бобрицкий, Агос Вартанян, Леонид Хижняк и Петр Петренко… 10 апреля 1944 года он «не шел, а бежал мимо Соборной площади, по Тираспольской, через Александровский проспект на улицу Еврейскую, З9. Что сейчас увидит? Двери его квартиры были открыты, в разбитые окна залетал ветер, шевеля клочья отклеившихся обоев. Окаменев, смотрел на безлюдное жилище. Ноги в кирзовых сапогах словно приросли к порогу. Он искал хоть какие-нибудь следы дорогой ему семьи. В уголке комнаты увидел медную, позеленевшую от времени головку гвоздика, забитого в деревянный плинтус. Это сынок забил, когда отец ремонтировал диван… Михаил достал из чехла на поясе нож, вытащил гвоздик и бережно положил в нагрудный карман гимнастерки… Спустя полстолетия не могу забыть — до деталей его рассказ», — вспоминал автор книги «Повесть о храбрых» Борис Дубров.
От соседей Шмуэль Шапиро узнал о судьбе сына и жены, ждавшей рождения ребенка. Оккупанты расправились с невинными людьми. Его сын, беременная жена и ее родители, были выданы дворником и погибли вместе с другими еврейскими семьями Одессы.
К 10 апреля 1944 года, за его спиной были километры пройденных фронтовых дорог и два ранения, а на гимнастерке медали «За оборону Сталинграда», «За боевые заслуги» и медаль «За отвагу». Он был не из робкого десятка и часто смотрел смерти в лицо, но гибель жены и сына останется на всю жизнь открытой раной в его душе. Он поклялся отомстить нацистам за смерть близких и отомстил, получив за свои подвиги три ордена Славы и 12 благодарностей от Верховного Главнокомандующего.
Шмуэль Зискович (Михаил Александрович) Шапиро, наш земляк, полный кавалер ордена Славы, помощник командира взвода управления 507-го Кишинёвского Краснознамённого ордена Кутузова армейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка (5-я ударная армия, 1-й Белорусский фронт).»
Путь от советско-румынской границы, от Обороны Одессы до Освобождения Одессы, а затем до взятия Берлина. Ранения, контузии не останавливали, он возвращался в свой полк. Демобилизовался после войны, родной дом был занят, поселился на Малой Арнаутской, 109, в квартире без элементарных удобств, еще раз женился, работал слесарем на заводе, здесь на Малой Арнаутской умер в шестьдесят лет.
Заботами Почетного гражданина Одессы, доктора технических наук Михаила Пойзнера появилась эта мемориальная доска.
Когда-то великий полководец Александр Суворов сказал – война не окончена, пока не похоронен последний солдат.
Боюсь, что Великая Отечественная для нас никогда не будет окончена. Миллионы солдат до сих пор значатся «Без вести пропавшими». Только на этой неделе я получил письмо от одессита Леонида Дмитрешко, ему 80 лет, он не видел своего отца. В 1941 году его мать получила извещение, что её муж, Василий Дмитрешко без вести пропал на фронте. Всю сознательную жизнь ищет сын, где погиб, где захоронен отец. Не кончается для него война…
Думаю, наша обязанность помнить имена тех, кто раздавил фашистскую гадину. И как славно, что еще одно имя увековечено в городе перед 10 апреля

10 апреля
Как и договаривались с издательством «Черноморье» к 10 апреля, дню освобождения Одессы, вышла из печати книга.
Виктории Коритнянской «Истории, которые останутся с нами…»
Лет пять тому по рекомендации Олега Губаря пришла Коритнянская в студию «Зеленая Лампа».
За эти годы мы публиковали её повесть, рассказы и вот – большая документальная книга.
И автор, и я благодарны Николаю Леонидовичу Скорику, ставшему меценатом этого издания.
Еще не могу сказать, когда состоится презентация, когда Одесса выйдет из «красной зоны»
Но уже сейчас хочу поздравить автора, издателя, мецената. И публикую своё предисловие к книге.
Книга народной памяти.
22 июня 2021 года мы будем отмечать трагическую дату в истории народа, а по сути, в истории каждой семьи, проживавшей 80 лет назад на территории СССР. Казалось бы, время лечит, уже четыре новых поколения пришли на землю, а боль не проходит, саднит.
Простенькие слова песенки Бориса Ковынева – «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война» – стали народными. Это уже потом – «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». И встали, и победили. И вновь с песней – «мы за ценой не постоим…».
Великая война породила великую литературу. Виктор Некрасов написал «В окопах Сталинграда», Эммануил Казакевич «Звезду», Борис Полевой «Повесть о настоящем человеке», Василий Гроссман «За правое дело», Константин Симонов «Живые и мертвые», публицистика Ильи Эренбурга, стихи Константина Симонова и Александра Твардовского…
Читатель хотел получить мемуары. И этот читательский запрос, казалось, был удовлетворен. Чуть ли не все маршалы надиктовали свои воспоминания. Им помогали профессиональные журналисты, иногда даже писатели – важно даже не то, что имена этих «литературных негров» мы не знаем и не узнаем, а то, что мыслили военачальники дивизиями, полками, а человек, солдат, а жена солдата, а ребенок солдата были песчинками в этих рассуждениях о героизме, о подвиге, о славе…
Отгремели салюты. Помянули павших. И всех вместе, и каждый своих родных.
Не оставляла мысль, что лакируем мы представление о той войне.
Часто цитируют сегодня интервью маршала Ивана Степановича Конева, где, не выдержав пафоса и патоки, он сказал, что думает о цене Победы.
Конечно – Победа была. Конечно – она выстрадана. Дорога к ней – боль и кровь.
Вот эту живую историю через десятки конкретных человеческих судеб лишь в последние два десятилетия начали создавать наши писатели. Для меня она открылась в «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича, затем в книге Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». И первая, и вторая построены, как многочисленные диалоги со свидетелями. Одних я мог бы считать свидетелями защиты, других – обвинения на так и не состоявшемся суде над всеми, кто развязал войну.
Чтобы читатель почувствовал, чем отличаются подобные свидетельства, приведу монолог одного из солдат Великой Отечественной Николая Никулина, воевавшего в Синявинских болотах, раненого-перераненого, но выжившего и написавшего собственноручно:
«…Я обратился, – пишет Никулин, – к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…
…Война – самое большое свинство, которое когда-либо изобрел род человеческий, война всегда была подлостью, а армия, инструмент убийства, – орудием зла. Нет и не было войн справедливых, все они, как бы их ни оправдывали, – античеловечны…
…На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть пятнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию… “Вперрред!!!” – и всё. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: “Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!”… Сразу же подключается политрук, особист и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: “Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе”. Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию – и готово: “Расстрелять перед строем!” или “Отправить в штрафную роту!” – что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. А остальные – “Вперрред, в атаку! Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!”. А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа – бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных…»
Гордился ли настоящий интеллигент Николай Никулин, что мы победили в войне? Безусловно. Но знал, чувствовал, что потери были безмерны. И приходил к единственному выводу, что всякая война – свинство.
И вот подобная по значимости книга родилась в нашем городе, на материале и Одессы, и всей Украины.
С интересом читаю не только вышедшие книги, но и готовящиеся, создающиеся. Сейчас у меня в компьютере документально-публицистическая книга Виктории Коритнянской «Истории, которые останутся с нами…». Это несколько сот монологов, записанных писательницей, разговаривающей и с участниками войны, и с «детьми войны», и с «внуками войны». Пытающейся понять, что осталось в памяти этих людей про ту, вроде бы уже далекую, но незабываемую войну.
Сто лет назад была Первая мировая. Что мы помним? Ничего! А Великая Отечественная так глубоко перепахала саму жизнь, что кровоточит и сегодня.
У Виктории Коритнянской уже были предшественники. Но все равно каждая следующая попытка собрать такую книгу – ходьба по минному полю: тревожишь души людей, оказываешься вовлеченной не в одну биографию, а в народную жизнь. Для такой работы нужно обостренное чувство сопереживания и музыкальный слух, чтобы запечатлеть интонацию каждого собеседника.
Виктория Коритнянская, сотрудник реставрационных мастерских, пришла лет пять назад в студию «Зеленая лампа» при Всемирном клубе одесситов, показав несколько коротких рассказов. Они подкупали искренностью чувств, нежностью к своим героям. А потом Виктория принесла короткую повесть «У смерти за пазухой». И я поверил, что писатель состоялся, что это литература. Мы опубликовали ее повесть в сборнике прозы студийцев «Пока Бог улыбается». И ждали.
И вот новая – большая книга. Не парадное описание войны, подвигов и фанфар, а сострадание к тем, кого покалечила война, боль, боль, боль…
В этой книге нет пафоса. Но есть осознанная цель – показать немыслимость войны, разрушающей в человеке человека. Чтобы вы представляли, о чем я рассказываю, вот маленькие фрагменты больших историй, выхваченные как бы увеличительным стеклом из более чем пятисотстраничной книги.
Жанна, г. Одесса.
– Я до сих вспоминаю с ужасом… Помню, как каждый день слушали по радио Левитана. А он говорил: «Такой-то город сдан, такой-то город взят…».
И все взрослые начинали плакать, и мы, дети, жались к мамам и бабушкам и тоже плакали…
Помню, как в бомбоубежище мама прижимала меня к животу и руками зажимала мне уши, чтобы я не слышала шума, свиста снарядов…
Помню, как после бомбежки мы первым делом бежали к нашему дому, смотреть, целый он или нет… Это было так страшно, остаться без дома…
Галина, г. Одесса.
…Папу моего Спиридона Андреевича расстреляли в 44-м. Дома расстреляли, у нас на глазах… Пришел офицер с бляхой такой на груди, СС, наверное, с пистолетом, – и прямо к чердаку: «Лестницу дай!». Мы ему лестницу не дали, конечно, стали кричать… Мама кричит, я с сестрой кричу, просим: «Не трогайте папу!». А он тогда, у нас возле курятника пристроечка такая была, будочка небольшая, вылез на ту пристроечку и через окошко чердачное убил папу… Два раза попал ему в голову, одна пуля через щеку назад вышла, а вторая так вроде сбоку, от уха до уха…
…А однажды… У нас заборчик кованый, такой ажурный был… Его папа покойный сделал. Немец постирал носки и повесил на тот заборчик. Сушиться. А мальчик бежал, он через несколько улиц от нас жил, и, я видела, взял те носки. Немец увидел потом, что нет носков, схватил маму, приставил к голове пистолет:
– Это твои киндеры! Твои!
Убил бы… Но я подбежала, кричу:
– Это не мы! Не мы! Это мальчик! Мальчик забрал!
Еле упросили. Сказал, чтоб носки принесли. Мы пошли. Нашли хату, где мальчик жил, зашли. Он за столом сидит. А у печки женщина. Мама ей говорит:
– Отдайте, ваш мальчик взял, мы видели…
А она стоит, не отдает. Тогда мама стала на колени, поползла к ней. Тогда только отдали…
София, с. Рожевка, Киевская обл.
…Батько в 41-му році пішов на війну. І якось в скорості прийшло на нього ізвещеніє, що він безвісти пропав. Помню, як мати… Сидить з тою бумагою, плаче та й каже:
– Осталися ми, діти, самі, нема в нас батька…
Алла, г. Балта, Одесская обл.
…А дальше немного, на нашей же улице, жил с семьей двоюродный брат бабушки, Федор. Он работал учителем, и 30 марта, на следующий день, как Балту освободили, случилась с его семьей трагедия. Жена его постирала и вывесила на улице белье, простыни, еще что-то, погода, видно, была хорошая, и летел немецкий самолет, и летчик, наверное, подумал, что там госпиталь, и сбросил на усадьбу три бомбы. Я помню эти воронки глубокие, эти ямы, где-то в двух метрах друг от друга… И Федор, его жена и дочка, и жены сестра родная погибли, а сын Федора Саша, ему тринадцать лет тогда было, побежал как раз, послали его в магазин за газетой, а когда вернулся – дома нет уже… Так их всех и похоронили рядышком, четыре могилы в ряд на кладбище стоят…
Ирина, г. Ройтлинген, Германия (семья мамы Ирины накануне войны проживала в Киеве)
…Всю дорогу поезд бомбили… Во время налетов все выскакивали из вагонов и прятались возле насыпи… Прятались… под какими-то кустами, деревцами, вжимались в эти… какие-то неглубокие ямки… И как-то во время одной бомбежки мама потерялась. Бедная бабушка с братиком бегали вдоль состава и кричали диким криком… А мама с другой стороны тоже бегала и кричала… Ужас отстать от поезда и потеряться был страшный. И так они бегали и не могли найти друг друга, пока дед не сообразил – перелез через пути и словил испуганную маму.
…В мае 45-го – Победа! Для мамы, девушки восемнадцати лет, этот день запомнился ощущением большого счастья и очень теплой весны. Она надела свое любимое крепдешиновое платье в цветочек и… новые туфли! Конечно, все должно было быть новым – ведь теперь, после войны, им предстояла новая жизнь! Но туфли не знали, что у хозяйки праздник и счастье. На Крещатик мама еще дошла, а вот обратно шла уже босиком – туфли ужасно натерли ей ноги. Но в таком возрасте, при таком счастье, все это казалось такой чепухой! Весь город пел, танцевал и целовался! Все были такие родные! И… вы не поверите, но это ощущение счастья в глазах появляется у мамы до сих пор, каждый раз, когда она вспоминает, как шла домой через ликующий город с туфлями в руках…
Николай, г. Одесса
…Я помню освобождение Одессы. У нас в двери в наш полуподвал было стеклышко, и оно было плохо закреплено. И ночью, где-то в полчетвертого утра – мы спали все в одной комнатке – вдруг колоссальный, оглушительный стук в дверь, и стеклышко это громко очень задребезжало. Мы проснулись все, конечно. Дедушка нас обнял: тогда же и партизаны ходили, и немцы, и румыны свирепствовали… Мы не знали, что нас ожидает… А потом зажгли все-таки свет, не помню, что там было, или свечечку, или лампу керосиновую, и увидели через это стеклышко зеленую каску и на ней большую красную звезду. И когда открыли, вошел солдатик. Уставший, они же там пробирались через эти лиманы… В плащ-палатке с ППШ, автомат у него висел на ремне… И мы от радости чуть не задавили этого солдатика в объятиях. А на следующий день, когда рассвело, во дворе творилось что-то невероятное… Люди пели и танцевали… Для нас это был День Победы!
Как видите, я взял разные монологи, про разные годы войны, на русском, на украинском языке, так, как люди говорили, так, как помнят, как рассказывают своим детям и внукам.
Мы поставили памятники в честь Победы, назвали улицы в память о героях, но все мемориалы мертвы без человеческого сострадания, без ненависти к войне. Поэтому я жду эту книгу. Она нужна сегодня Одессе. Книга народной памяти.