С тех пор как осознаю себя, помню этот портрет в простенькой рамочке… Мама никогда не расставалась с фотографией, где бы мы ни жили, какие бы события ни происходили в ее личной жизни. В детстве для меня он был героически погибшим на фронте дядей Борей. Для мамы во всю ее долгую жизнь – единственным любимым, памятью обо всём самом счастливом.
Теперь для меня 20-летний паренек из Бирска олицетворяет все героическое поколение, павшее на полях сражений и сохранившее для меня Родину. 59 писем Бориса Подладчикова мама хранила всю жизнь как самое святое и дорогое, как память о любви, убитой вой ной… Теперь эти пожелтевшие от времени листочки как эстафету памяти героического поколения Победителей берегу я, чтобы потом передать своим детям и внукам.
«Готов к боям и победам…»
Черноглазой веселой смуглянке Валерии было четырнадцать, а рассудительному бирянину Борису – шестнадцать, когда их познакомили мамы, учительствовавшие вместе в селе Надеждино под Уфой. Дружили мамы и тогда, когда Подладчиковых (родителей Бориса) и Избицких (родителей Вали) жизнь развела по разным городам. Повзрослев, подружились и дети.
Но как-то сразу, несмотря на юный возраст, дружбу окрасило более теплое и нежное, до поры не осознаваемое чувство. Из Бирска в Уфу от Бориса летели письма, написанные совсем еще детским почерком. В них он рассказывал Вале о самых важных для него событиях:
«…Наконец взялся за аппарат, сделал несколько снимков, вышли сносно.
Я покажу их Вам. Дней пять назад был ливень с ветром, повалило много заборов и отломило порядочное число сучьев».
В 1939 году Борис, продолжая вслед за отцом врачебную династию, поступил в медицинский институт в Уфе.
А через год началась студенческая жизнь и у Валерии. Она тоже пошла по стопам родителей и выдержала экзамены в педагогический. Какое счастливое время наступило для 16-летней Вали и 18-летнего Бориса! Теперь они вместе ходили в театры, на концерты, обсуждали прочитанные книги, спорили. Весной 1940 года, по окончании первого курса, Боря не пришел на свидание. С грустью он объяснял подруге, что сдал экзамены досрочно и, получив обходной лист, был вынужден срочно ехать домой на присланной за ним родителями из Бирска машине: «…Будет ли у меня еще на другой или третий день подобный случай?
К тому же машина была совсем свободна. А у меня накопилось изрядно барахла, и я поехал домой».
В этом же письме он рассказал об увиденной им в дороге страшной аварии, когда столкнулись две машины, одна из которых была загружена лесом, а другая – бензином. Погибли люди, а машины сгорели на глазах у Бориса. Тогда он и представить себе не мог, какие страшные испытания ждут его самого и совсем скоро…
В то лето дома будущий врач активно занимался спортом, купался «в яме» (пруд в Бирске), загорал, тренировался на турнике. Он не раз порывался приехать в Уфу повидаться с Валей, но все как-то не складывалось с транспортом. Он пишет девушке о том, что ей стоит отдохнуть в санатории после перенесенного заболевания, рассказывает о дворовых щенках и домашней собачке Мильке…
А осенью Бориса призвали в Красную армию. 16 октября 1940 года в товарных вагонах уезжали новобранцы на север, в Онегу. 25 октября, уже с дороги, Борис писал:
«…С любопытством глазел на Северную Двину и город… Город действительно европейский… Отсюда до станции Кандалакши 400 км… Считают, уже Полярный круг.
…В Архангельске первый раз за дорогу побрился. Едет нас в вагоне 37 человек. В такой грязи и тесноте я еще никогда не спал. На 8–9 день появились и больные… В Архангельске мединститут – в великолепном большом здании.
Мечту об академии, вероятно, придется отставить. Три года кажутся мне очень большим сроком…».
И полетели с холодной Онеги к уфимской Джульетте подробные, полные любви и оптимизма письма.
Борис рассказывал девушке о пароходе «Профсоюз», переправлявшем их по Белому морю к месту службы на Онежской губе, о Соловецких островах, где располагалась советская военно- морская база, о выданном обмундировании и о том, как по приказу наркома занимаются по десять часов в день, отрабатывают парадный шаг.
Молодой боец успешно овладевал военным искусством, а в свободные часы много читал и писал стихи, посвящая их своей возлюбленной. Однажды Валя получила от него поэму с говорящим названием «Девушка- солнце».
Сегодня многие «знатоки» истории советского периода пытаются убедить нас, что страна была плохо подготовлена к вой не, не хватало военной техники, бойцы не владели тактикой ведения боя, обмундирование не соответствовало климату. А вот что пишет 31 октября 1940 года человек, постигавший военную подготовку в условиях Севера:
«На обмундирование не жалуюсь. Все честь- честью: зеленая гимнастерка, синие диагоналевые брюки, бумазейные портянки и… обмотки. Шинель ІІ разряда, то есть ношеная, но не требующая ремонта. Вместо шлемов, учитывая Север, дали шапки. Видимо, дадут и валенки… Тактикой я доволен. На учения ходим не по звонку и не с книжками, а по трубе и команде: «В шинеля!» Выходим с винтовкой, противогазом и лопатой…
Но из всех занятий на улице больше всего люблю лыжи. В эти часы ты действительно живешь полной жизнью. Лишь бы попались хорошие крепления… По уставу РККА должна побеждать в любых широтах, и поэтому мы должны быть лыжниками- разрядниками. Это значит переходить по средне- пересеченной местности в марше 20 км за 1 час 56 минут, а дистанцию в 30 км – не свыше трёх часов… По боевому расчету я минометчик, но по совместительству – и пулеметчик, и стрелок. На петлицах будет знак артиллерии».
Парадный шаг Боре не пригодился, и через три года он не вернулся в стены любимой альма- матер в Уфу. Ожидаемая война все-таки началась неожиданно. Однако северное пополнение не сразу отправили в пекло. Солдат еще некоторое время учили воевать и выживать в боях. Из письма от 30 июля:
«Стреляли по «кукушке» – пикирующему самолету. Гранаты рвутся в пыль.
В ушах стоит звон. Проходим в снаряжении 10 км за 1 час 5 минут. Следующие 10 км – время то же… Вечерами роем бомбоубежища и т. д.»
В это письмо были вложены стихи: Где-то фронт, где-то бой, те поля и луга Молодой заливаются кровью.
Наш геройский народ разбивает врага, А я… занят тоской и любовью!
А первокурсница Валя стала медсестрой в эвакогоспитале № 3886.
Вот что она вспоминала:
«Мы, девушки, решили обратиться в военкомат и тоже отправиться на фронт. В военкомате нам сказали, что обязательно пошлют, если мы получим военную специальность. Предложили стать медсестрами. Институтский военрук Макаров, из бывших офицеров, чудесный, обязательный, демократичный человек, взялся за организацию курсов медсестер… Нас на курсе училось 40 человек. И к октябрю мы курсы медсестер окончили и получили свидетельства об окончании. Я устроила на курсы и свою двоюродную сестру Валю Тимофееву, вернувшуюся под бомбежками из Бобруйска. Она по окончании курсов поехала медсестрой эвакопоезда, где прослужила всю вой ну и еще год после вой ны. 4 октября 1941 года я приняла присягу и пошла работать медсестрой в городской эвакогоспиталь 3886, помещавшийся в 44-й школе, и одновременно подала заявление на заочное отделение института. Нам выдали военные билеты, которые были у нас до 60-х, пока не сняли с военного учета».
Осенью 1941 года «северян» перебросили под Москву, а в октябре при защите столицы ефрейторминометчик Подладчиков был тяжело ранен в голову. Тогда от смерти его спасла каска. Лечили бойца сначала в госпитале в глубоком тылу, на Урале, а затем в Архангельске. Вале и маме он писал бодрые письма, уверяя, что ранение не очень тяжелое. Из письма от 23 октября:
«…Теперь я уже не боюсь перевязок.
Раньше у меня от них темнело в глазах, а сейчас ничего. В госпиталях очень чисто. Есть библиотеки, телефоны… Прибывшие в госпиталь после меня бойцы рассказывают, что то место, где шли бои и где я бросил пробитую каску, назвали Сопкой смерти. Это верно. В действительности это не сопка, а твердое место на болоте. Все теперь вспахано минами и снарядами.
…Поздравляю с принятием присяги.
Помню, как торжественно принимал ее я. Мы стояли смирно, едва дыша, один хлопец даже упал в обморок! Видимо, от внутреннего напряжения. Сообщение, что вы стали работать в госпитале в Уфе не удивило меня. У меня подсознательно эта мысль была еще тогда, когда Вы писали, что будете сестрой.
Хорошо, что не оторвались от учебы, это все же главное».
Тимофей Николаевич Подладчиков, Борин отец, уважаемый в Бирске врач, ушел на фронт раньше сына. И тоже был тяжело ранен. На фронт его больше не взяли, но он продолжал служить в аэрофотошколе в Давлеканово, вдали от родного Бирска. Сын переживал за отца и в письмах просил Валю успокоить мать. В строй ефрейтор Подладчиков возвратился с надеждой, что вой на скоро и победно закончится.
А его Валя работала медсестрой, постоянно сдавала кровь для раненых, и это очень беспокоило Бориса.
Вот что об этом писала Валерия Иосифовна:
«Я работала в третьем отделении госпиталя, где лечились раненные в конечности. Раненые лежали в палатах на втором и третьем этажах. Врачи были эвакуированы из Киева. Начальник госпиталя Неман, ведущий хирург – Ефим Львович Бехнис – замечательный врач и человек. Начальник моего отделения – Мария Яковлевна Витес. Она жила так же, как и я, в районе Старой Уфы, мы часто вместе возвращались из госпиталя домой. Операционная сестра Полина Исаковна была уфимкой.
Я быстро освоилась, очень полюбила работу. И меня тоже выделили из числа медсестер.
Работы было очень много. Принимали раненых круглосуточно. Впервые увидели мы гипсовые корытца, в которых лежали раненые в позвоночник, гипсовые «аэропланы» (раненые в ключицу). Принять раненого бойца – тяжелая работа.
Особенно тогда, когда нет санитаров.
Загипсованных мужчин на носилках тяжело было нести до санпропускника, а еще тяжелее – поднимать на 4-й этаж. Носили 17–18-летние девушки и 50–60-летние бабушки- санитарки.
Тяжело было и обрабатывать раненых бойцов. Впервые мы видели обнаженных людей, распиливали гипс, избавляя раненого от старого гипса и насекомых в нем. Накладывали новый. Даже не верится, как такой огромный объем работы с перевязками мы могли сделать за сутки. Первую партию принимали 5–6 часов, затем вторую, третью… и так без счета. Молодые, измученные, обескровленные поступали бойцы. Удивляться приходилось их выдержке и сдержанности. Только- только начинают ходить – и уже стараются чем-нибудь помочь. Хоть одной рукой, но помогут спустить или поднять раненого в процедурную или на операцию и с операции.
Операционная помещалась на втором этаже. На нашем была перевязочная, а направо от лестницы – малая операционная. Ординаторская находилась в начале коридора у лестницы. Две маленькие офицерские палаты №№ 16 и 17 возле малой операционной и вдоль коридора палаты с 18-й по 22-ю.
Постоянно требовалась кровь для операций. Все медсестры были донорами – платными и бесплатными. Бесплатные назывались донорами «Красного креста». Денег за это не платили, но давали небольшой паек и кормили перед сдачей крови. Приходилось сдавать кровь и непосредственно на месте, если ее не было на пункте переливания. Помню, пришлось дать кровь бойцу Бабенко. Когда он стал поправляться и узнал, что его спасли мои 400 мл крови, он шутил, что пошел на поправку и постоянно хочет есть, благодаря моей крови. Годы были очень голодные, но бойцов кормили хорошо. 600 граммов хлеба, мясо ежедневно, кусок колбасы на обед и гарнир к колбасе. Утром и вечером каша, картофель, иногда пироги. Выздоравливающим не хватало. Дополняли кашей и супами, оставшимися после обеда. Витаминов не было, но тяжело раненных поили отваром шиповника и хвои сосны. Обслуживающий персонал питался плохо, как везде.
Очень я уставала, буквально засыпала на ходу, домой возвращалась ночью.
Упаду, проснусь, встану и опять иду.
А дорога была неблизкой: от Революционной по Мингажева до Новомостовой, затем по Коммунистической до Воровского и, наконец, по Октябрьской до дома. Дома было неуютно, холодно, голодно».
« Моя ненаглядная, счастье Мое… »
Это строки из поэмы Бориса Подладчикова «Девушка- солнце», посвященной Вале Избицкой. А еще он нарисовал Валин портрет, положив белый листочек на дуло своего орудия. Он срисовал его с фотокарточки, присланной ему из Уфы.
Из «Воспоминаний В. И. Избицкой:
«Отрадой для меня были письма с фронта со стихами, песнями, рассказиками и даже с моим портретомминиатюрой, нарисованным на дуле орудия. Мы, работающие в тылу, тоже умалчивали в письмах о своих трудностях, уверяли, что у нас все хорошо, подбадривали и мучительно ждали писем с фронта. Отвечали заботой. Вот кусочек благодарного ответа на мои письма:
— И письма твои в меня бодрость вселили,
Надежду на скорую встречу с тобой.
Ведь я не забыл, как мы счастливы были
В тот сладостный миг, пролетевший весной.
Всем хотелось жить, никто не хотел умирать, но все знали, что дорога к мирной жизни идет через войну».
Почти в каждом письме Борис настойчиво рекомендовал своей любимой поберечь себя, сохранить здоровье, ограничить донорство. И посвящал Вале стихи:
Друг мой милый, друг мой дальний,
Не забудь:
Впереди еще печальный
Долгий путь.
Много дней пройдет тяжелых
Здесь в глуши.
Много писем ты веселых мне пиши.
1942 год стал переломным в Великой войне. На всех направлениях советские войска стояли насмерть, сдерживая натиск фашистов и готовясь к наступлению, Борис со своей дивизией сначала отражал атаки врага в Подмосковье, под Гжатском. Теперь он служил в зенитной батарее наводчиком орудия. Двадцатилетний воин возмужал, приобрел надежных фронтовых друзей. Читая письма молодого бойца, видишь реальную картину войны. Из письма 21 мая 1942 года:
«Находимся в 20 км от Гжатска. Недалеко начинается Москва-река. Иногда просачиваются автоматчики. Шатаются шпионы. Здесь даже странно увидеть уцелевший дом или деревню. Деревни здесь очень маленькие. Посевная так и не начиналась. Советская власть, конечно, помогает населению. Некоторые вели себя во время отступления Красной армии и при немцах не похвально…»
В письме от 6 декабря 1942 года Борис объяснился Вале в любви, правда, в третьем лице:
«…А вообще о сделанном не жалею.
Что посвятил поэму любимой девушке-солнцу, не жалею. Ведь она у меня единственная и действительно дорогой мне человек».
Даже в боевой обстановке молодой боец успевал читать (книги он брал в дивизионной библиотеке), редактировать и писать заметки в «Боевой листок». В письмах он рассказывал Вале о своих впечатлениях и переживаниях:
«4.08.42 …Видел новейшие американские средние и легкие танки. Они сильны вооружением, бесшумным ходом (гусеницы не лязгают, ибо залиты резиной). Но слишком высоки, и у них узкие гусеницы».
8 февраля 1942 г.:
«Я теперь считаюсь лучшим бойцом-активистом. Назначен агитатором, одновременно выпускаю «Боевой листок». Это мои нагрузки. Комиссар говорит, что я могу писать даже для армейской газеты».
В августе 1942 г. наводчик орудия 1479-го зенитного артиллерийского полка 5-й армии младший сержант Подладчиков стал членом ВКП(б).
А 6 сентября Бориса вновь ранило в голову осколком мины. На вой не все происходит так быстро и страшно.
Но и на этот раз спасла бойца его каска.
Уже через два дня изменившимся неуверенным почерком он сообщил Вале о том, что рана не опасная и скоро он будет в строю.
И вновь фронт. Из письма от 30.11.1942:
«Выдали батистовые масхалаты.
…Нас маскируют. Разве теперь нас увидят, даже если и сфотографируют?
Орудие белое: крашено или замотано бинтом, и мы белые все на снегу. Нет, наша точка будет бить точно! Орудие по утрам заносит снегом, облачно.
В это время я работаю любым номером.
Ждем мессершмидтов».
А в холодной и голодной Уфе юная невеста младшего сержанта Подладчикова стала операционной сестрой, приобрела опыт выхаживания тяжело раненных бойцов. Когда выдавалась свободная минутка, писала письма любимому Боре. Рассказывала о госпитальных буднях, об ушедшем на фронт младшем брате, о прочитанных книгах.
Из воспоминаний В. И. Избицкой:
«Из дневных сестер меня перевели в старшие, затем я стала младшей перевязочной сестрой и, наконец, операционной. Очень увлек меня процесс лечения долго не заживающих ран. Вели его врачи из института им. Лесгафта. После освобождения Ленинграда они вернулись в родной город.
2/3 раненых поправлялись, комиссовались и снова отправлялись на фронт.
Уже в 43-м году было много раненых с повторными ранениями. Были уже раненые 30–35 лет, которые нам казались стариками. Они же нас называли внучками и были очень внимательны и заботливы.
Перед отправкой на фронт некоторые, как Алеша в фильме «Баллада о солдате», получали недельный отпуск, чтобы повидаться с домашними».
Бои становились все ожесточеннее и кровопролитнее. В августе 1943 года началось наступление Красной армии под Смоленском. Оно осуществлялось вой сками Западного фронта. Борис Подладчиков воевал в составе 5-й армии. Об этом тяжелейшем периоде 20 августа 1943 года Борис пишет следующее:
«…Видел, как действительно отважно дерутся артиллеристы, выезжая на прямую наводку. А пехота, доходя до проволочных заграждений, залегает, и ее ничем не поднять… Продвижения в результате в большинстве случаев нет».
В одном из писем с фронта были такие строки:
Я готов и к боям, и к победам…
Напиши моей матери милой
И ее обнадежь, успокой.
Ты скажи, что кипят во мне силы,
Что, быть может, вернусь я домой.
Борису не довелось больше увидеть маму. Не посчастливилось ему и встретиться с девушкой- солнцем.
Бои за Смоленск были страшными, потери исчислялись тысячами.
Из письма от 8 августа 1943 года:
«…У меня все в порядке, только раз завалило песком. Да в 10–15 шагах от орудия разорвались маленькие бомбы. Я, конечно, здоров. 4 августа сбили два Хе-111 (немецкий средний бомбардировщик. – Е.З.). Посмотрела бы ты, как они великолепно горели и крутились, пока не врезались в землю!»
Задача зенитной батареи – любой ценой сбивать немецкие самолеты.
И зенитчики успешно справлялись с этой задачей, порой ценою огромных потерь. 6 сентября 1943 года один из вражеских юнкерсов также был уничтожен. Но ценой жизни всего расчета – в том бою погиб и Борис. Вот как описан его подвиг во фронтовом приказе № 45 от 10 сентября 1943 года:
«За время массированного налета вражеской авиации 6.09.43 на боевые порядки пехоты и артиллерии 207 и 154 СД и переправы через р. Устром, т. Подладчиков, работая на 37 мм зенитном орудии 1-м прицельным номером, вел стрельбу с орудия, которым сбито 2 фашистских самолета Ю-87, непосредственно пикирующих на батарею. Во время ведения боя т. Подладчиков был ранен.
Не бросая своего боевого поста, погасил пламя на лафете орудия от загоревшегося пороха в снарядах и, загоревшись сам, вел стрельбу до вторичного смертельного ранения. Смерть оборвала жизнь и борьбу бесстрашного воина».
В день его гибели Валя собиралась на встречу с друзьями. И вдруг на пороге родного дома ее стали душить слезы, а ноги подкосились. Захлебываясь в рыданиях, она опустилась на колени…
Из Воспоминаний В. И. Избицкой:
«Мой ненаглядный, единственный друг, мой любимый, погиб под Смоленском в сентябре 1943 года. Предчувствуя свою гибель, ведь бои там шли страшные, он писал:
— Смотрит солнце из-за горизонта, Я встречал его лишь двадцать лет…
Может быть, вернусь живым я с фронта, Может быть… а может быть, и нет.
Мой друг не вернулся с войны. Он остался навеки 22-летним лежать в земле под Смоленском».
Прах младшего сержанта Бориса Тимофеевича Подладчикова покоится в братской могиле в центре села Глинка Глинковского района Смоленской области. В ней захоронен 2 861 воин.
Ухаживают за могилой ученики местной школы.
Валерия Иосифовна Избицкая, коммунистка, преподаватель словесности, отличник народного просвещения, прожила долгую и достойную жизнь.
Умерла в Уфе в 2018 году.
Опубликовано в Бельские просторы №5, 2020
