Елена Безрукова. ГОВОРИ НА МОЁМ ЯЗЫКЕ

***
Потому что через снег
Потому что неужели
Проступает человек
Тихо-тихо еле-еле
Потому что ты молчишь
Потому что слушать рано
Или поздно или странно
Или лишь
Ах какая тишина
Небывалая по смыслу
Низким пологом нависла
Ночь нежна
Не бывает в феврале
Но была неосторожно
Потому что жизнь возможна
И на скошенном крыле
Я не верю в громкий шаг
В резкий свет и взрыв полярный
Дышит Бог молекулярный
Точит пробочку душа
Незатейливым дымком
Изнутри любовь сочится
И на свете чисто-чисто
Снегом снегом молоком
И не сбудется уже
И не надо и ни строчки
Жизнь как воздух в оболочке
В тонкой маленькой душе
Дай коснуться насовсем
Жив покуда осязаем
Ничего-то мы не знаем

***
Все, что еще во мне не улеглось,
печаль донежит.
Неужто жить никак, минуя злость?
Да нет же…

Какие-то другие краски здесь
разлиты густо.
И это постепенное «я есть!»,
как устье…

И это прозревание туда,
где неба много,
где птицы требушат и провода,
и Бога.

Он их сгоняет, бешеных, – держись!
Они всё ближе.
Какая на просвет простая жизнь!
Пойми же…

Омская зима

Поезд в российской шири –
Падающая звезда…
На глубине Сибири
Дремлет в снегах вода.

Дремлет в водице память
Пришлых и корневых.
Сколько же звездам падать –
чтоб растревожить их?..

Чтоб различило ухо
В пропасти русской, как
Тихие зерна духов
Стронули первый такт?..

Это еще не песня,
это еще пролог,
По необъятным весям
Пущенный шепоток

Мертвых, живых и тех, что
Вызреют этим сном,
Как дрожжевое тесто
В теплом дому ночном.

В снежном затишье бора,
В трепете ковыля –
Слышишь? – вступленье хора,
Долгого, как земля?..

Чувствуешь? – стало тесно
В воздухе – гул и вой:
Скоро – начало текста
В музыке мировой!

Вслушиваюсь, как только
Вслушиваться могла б,
Медной струною тонкой,
Пристальной, как игла.

Медленно и сурово
Среди большой зимы
явит ли Бог нам слово?
Иль недостойны мы?..

***
Говори на моем языке.
Вторит эхо извилинам грома.
Так тоска припадает к тоске,
И никак по-другому.
Так строка ожидает строку
И прощенья – проклятье,
Тело, спящее на боку, –
Повторенья объятья.
Приглашая на казнь и на пир,
Выводя на мороз и сожженье,
Все двоится, зеркалится мир.
Но не видит свое отраженье.

***
…А то, что имеет значенье для нас,
другим непонятно.
Другим непонятно, а бабочка жжет
себя на лету.
Неси свою речь, взбивая ее
конфеткою мятной,
чтоб шел холодок
дымком вертикальным во рту.

А то, что имеет короткую жизнь
и звонкую скорость,
тогда веселило, сегодня – дыхание жмет.
Теперь – я останусь.
Теперь – я поймала твою невесомость,
в которой никто не торопит.
И бабочка ждет.

***
Протяжное сплетение корней,
Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.
я в бронхи мира вплетена, верней –
я воздух в их подземных переходах.

Еще не жизнь, а только кровоток.
Еще не плод, но музыка над садом.
Услышь, как распускается листок,
Заранее пронизан листопадом!

Скрипиным вздохом, выпавшим из рук,
Замри в огромном небе и не сетуй:
Вот-вот смычок в тебя проденет звук
И понесет на ниточке по свету.

Как в замедленном кадре

Как в замедленном кадре мы
через пристальный сад
Бродим тропами карими.
…Или листья летят?
И по самое горлышко
Налита тишина
В этот флигель, опомнившийся
Ото сна.

Здесь ни боль моя русская,
Ни слова не нужны.
Здесь великая музыка
Спит внутри тишины.

К ней, как к тайному зареву,
Подойти горячо.
Ты возьми меня за руку.
Просто так, ни о чем.

Чтобы пульс одинаковый
Бился в небо, пока
Сыплют нотными знаками
Над землей облака,
Сыплет палыми листьями
Летний день кочевой.

Ничего не бессмысленно.
Ничего.

Отцу 

Пока вымесишь тесто из этих неровных комков,
Вспоминаешь, как жизнь неровна, нелиней-
на, неправда.

Первый мой чемодан в первый
мой пионерский лагерь –
черный, с желтою пряжкой,
мой первый баул тоски…

Я – зверек светло-русый, гляжу,
как в окне мой папа
Уменьшаетя так, что вместился
бы в мой кармашек.
Но пока он, теряясь, зачем-то рукою машет,
Мы уже совсем далеки…

Нежный запах тоски между
клевером и палатой,
Где девчонки лупили меня головой о стену.
Милый папа, красивый, будто Сергей Есенин,
Забери отсюда меня!

Ты такой далекий.
я на тебя похожа.
это детство давно уснуло в горсти, но все же
Оглянусь назад – твой голос черкнет по коже,
Провожая меня
В полымя из огня…

***
Покуда ночь, разбуженная весной,
Наждачной бумагой ведет по зрачкам, не спится…
Пока ты спишь, она пишет тебе письмо,
чтоб ты прочел сквозь сомкнутые ресницы.
чтоб строчкой, как веточкой вербною по лицу
Спросонок… прощенья просить и не ждать отказа.

Проснись, проснись, я снова тебя спасу,
чтоб ожил ты и сам не заметил сразу,
Как мы идем по солнечным шпалам вдоль
Двух линий судьбы ладоней соединенных,
что между нами перетекает боль,
Которую звать иначе, а как – не помню…

Рельсы уходят в облако, и маячит
Нам провожатый без голоса и лица.
Ангел Арсений, возьми нас на руки, мальчик,
Вечный, как ветер, солнечный, как пыльца…

***
Может быть, меня испортила музыкальная школа.
С тонким, как утренний лед, сопрано учительницы сольфеджио.
Но музыка, музыка стала такой огромной,
что разрывает меня…

Она – больше улицы с птицами и ручьями,
автобусами, развозящими сны по округе,
Она растет как ртуть в воспаленном русле
градусника…

Теперь я ее ношу, а тебя не слышу.
Теперь я ее ношу, а других не слышу.
я так привыкла слушать внутри,
что снаружи –
как вода в зеленом аквариуме через стекло.

Вот опять нарастает,
послушай – знакомый почерк:
это дождь ночной шестнадцатыми стрекочет
и полощет меня, как в ручье золотой листочек,
будто я всегда буду маленькая…

***
Длинную прядь наматывая на палец,
Реку холодную пересекая вброд,
В летнее солнце, слезы стирая, пялясь
И забывая, кто первым из нас умрет,

Трогая ступнями пепел дороги длинной,
Лямку вернув на выжженное плечо,
я оставалась вечной – читай: любимой –
И потому не думавшей ни о чем…

Свежезаваренным чаем слегка горчило,
Горький, зеленый лился в окно сад.
я не хочу говорить, да и ты молчи, но
Не уходи, сядь…

Как она греет, медного солнца залежь
Где-то под сердцем – тайна, ни дать ни взять!
Сколько мне жить осталось, ты знаешь, знаешь?
я не хочу знать.

Опубликовано в Новая Немига литературная №5, 2022