***
Сентябрь ворвался в город, не спросив,
Лизнул пакет у мусорного бака,
Рассыпал по дорожкам чернослив
И, как ребёнок, горестно заплакал.
Пролился с неба сахарный сироп –
Бока машин, как кожа у касатки,
А клён в окне приобнимает столб,
Натягивая жёлтые перчатки.
И крыши, будто корка пирога,
И суета на рыночной арене,
Троллейбусы закинули рога
За спины, как железные олени.
Всё как всегда – калининградский гам,
И день всё так же катится монетой…
Но как каштаны падают к ногам,
Стихи приходят осенью к поэтам.
***
Я не люблю широких автострад,
Хайвеев, автобанов, магистралей,
Когда машины пулями летят,
Как будто бы гонимые мистралем,
И ты летишь свозь ветер, ничего
Вокруг себя совсем не замечая –
Ни пенья, ни цветенья ничьего,
Восторга мая, осени печали…
Есть трасса, разлинованная вдоль,
Есть точка «Б», педали газ и тормоз
И ты, ведомый простенькой судьбой
Без трудностей, извилин и вопросов.
Но впереди развилка. Так не жди!
Сворачивай туда, где вяжут птицы
На кроны лип гнездовий бигуди
И никуда не нужно торопиться,
А сбавить газ и посмотреть в окно
На ленты рек, на рапсовые руна…
Здесь с простенькой судьбою заодно
Чуть вздорная, весёлая фортуна,
И ты теперь не только рулевой,
Но обхитривший время наблюдатель.
Порой, играя в салочки с судьбой,
Мудрее просто оставаться сзади.
***
У Лукоморья дуб зелёный,
За дубом – ива, а за ней
Наш дачный дом, уже сожжённый,
И плач прощальный журавлей.
В золе прогорклая картошка,
Теплицы сгорбленный скелет,
Под вишнями – могилка кошки,
А рядом – юношеских лет.
Я прихожу сюда всё чаще,
Лежу в траве – а надо мной
Заброшенного сада чаща
Качает мёртвой головой.
Наступит день, и я останусь
И стану ивой и землёй,
Когда огромная усталость
Придёт негаданно за мной.
Цусима
Невыносима лёгкость бытия,
Когда цветёт боярышник и пахнут
Медовым зноем жёлтые поля,
И облака плывут, как черепахи,
Разыскивая призрачный атолл,
Расплёскивая золотые блики
На наше неприметное авто
За зарослями дикой ежевики.
И нет людей, нет городов и стран,
Есть ты и я, и невесомый вечер,
Прокравшийся в наш маленький Ниссан
И легший на фарфоровые плечи.
А завтра мы не сможем рассказать,
Как лёгкость бытия невыносима
И как спокойна водяная гладь
У острова под именем Цусима.
Бедные лебеди
Чья-то мама, пьяная, в канаве
Вымокла и выспалась. Гудят:
«Аве, юность! Аве, юность! Аве!» –
Трубы, провожая лебедят.
Улетают, белые и злые,
В мир, где их родители не пьют,
Тянут свои тоненькие выи,
Силясь отыскать себе приют.
Только вот всё то же, как и прежде:
Город чёрен, рюмок чехарда.
Лебедята, бедные, в надежде
Снова улетают кто куда…
***
Смотри, моя кожа – пергамент,
Шершавый и грубый гранит,
А память, непрочная память
Почти ничего не хранит.
Не знаю я времени года,
Не помню, в котором часу
Поела. Ползу тихоходом,
Старушечью ересь несу.
И звякает в старом серванте
Забытый и пыльный хрусталь,
Желтеют соседи: Сервантес,
Золя, Достоевский, Стендаль…
А я вот уже пожелтела,
Скукожилась, скрючилась вмиг
И тело, прозрачное тело
Влачу среди чашек и книг.
Лежу, словно мумия в склепе,
А ходики тикают: «Так!»
Господь, расскажи мне:
– На небе не только безвыходный мрак?
– Там пташки разносится голос,
Там маки краснеют во ржи
И ты, как молоденький колос,
Стоишь у бескрайней межи…
Деду
Забьют гвоздями дом и разберут сарай,
Как бюсты Ильича, снесут колонны сада.
И если б ты был жив, сказал: «Не унывай,
Всему придёт конец. Всему-всему. Так надо».
Не верю, не хочу принять твои слова,
Всё в мире пропадёт, любовь и юность – тоже.
Но этот старый дом, и липы голова,
И дикий виноград, и ветерок по коже…
Клубника и чеснок, и клевер для кролей,
Наш стол на пятерых, и борщ (хочу добавки),
И пыльный сеновал как ложе королей,
И ты, уже седой, на кривоногой лавке…
А Джек потом скучал, он выл который день
До самых пор, пока тебя не закопали,
Как страшный чёрный зуб, в саду зияет пень.
Как золото, горят в гробу твоём медали…
Опубликовано в Образ №3, 2020
