Приказ Реввоенсовета № 279 «К пятилетию Красной Армии»: Уничтоженное издание 1923 года (Репринт. Портреты. Воспоминания) + Антология авангардистских приказов и декретов 1917–1924 годов. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. 192 с.
Издательство Европейского университета продолжает радовать любителей авангарда. На этот раз читателей ожидает книга-перевёртыш: под одной обложкой собраны поэтические приказы и декреты 1916 – 1924 годов, а также комментарии к приказу Реввоенсовета № 279 («К пятилетию Красной Армии») и мемуары Юрия Анненкова о Льве Троцком. К книге прилагается маленькая брошюра — репринтное издание приказа, ставшего библиографической редкостью: от почти полностью уничтоженного тиража чудом сохранилось лишь несколько экземпляров. Такое, на первый взгляд, странное объединение оправдано масштабной задумкой — продемонстрировать, как в едином порыве к переустройству мира соединились искусство и государство. Таким образом создаётся широкий историко-литературный контекст начала ХХ века, в котором они пока ещё связаны отношениями сотрудничества, а не подчинения. Эта идея прослеживается не только в контексте жизни Ю. Анненкова (история с госзаказом), но и в области жанра приказа.
Приказ в области искусства (декларация, манифест) — довольно быстро изживший себя жанр, расцвет которого приходится на конец 1910-х – начало 1920-х годов. Позже стремительно менявшаяся политическая ситуация ставила уже новые задачи, в том числе и перед деятелями искусства. Идея глобального изменения мира постепенно уходила в прошлое. Искусство, которое ранее претендовало на активное участие в реализации этого проекта, начинает терять свои «перестроечные» способности. Тем не менее поэтические приказы стали яркой страницей в истории русской литературы.
«Археологические раскопки» авангарда помогают открыть (впервые или заново) «искрящиеся невероятной энергией» (с. 8) призывы поэтов, претендующих ни много ни мало как на жизнестроительство и жизнетворчество. В предисловии к книге приказы не раз названы «слепками времени» и «репрезентантами эпохи» (с. 8). Это определяет не только подборку текстов, но и формат их печати в сборнике: перед нами не «стерилизованная позднейшая перепечатка» (с. 9), а настоящий литературный факт со всеми его особенностями: опечатками, авторскими орфографией и пунктуацией, художественным оформлением и т.д. Такой подход ценен ещё и тем, что некоторые художественные «документы» (к примеру, декреты ничевоков или манифесты Антона Сорокина) ранее вряд ли могли быть доступны широкому читателю.
Жанр приказа исследуется в статье Н. Сироткина, помещённой после антологии. Обращение не только к русской, но и к немецкой «приказной» литературе выводит жанр из разряда локальных и делает его одной из особенностей авангардного мышления в целом. В статье рассмотрен ряд аспектов, связанных с жанровыми признаками приказа, его функционированием и аудиторией. Однако в то же время в ней поставлен ряд проблем, которые автор впоследствии никак не раскрывает. К примеру, вопрос о том, кто же всё-таки является «адресатом апеллятивного искусства авангарда» (с. 94), остаётся открытым.
В антологии собраны воззвания к собратьям по «армиям искусств» («Приказ №2» В. Маяковского, «Декрет о заборной литературе…» В. Каменского), призывы, связанные с социальной сферой («Голод» В. Хлебникова) и масштабные поэтические протесты против войны («Воззвание Председателей Земного Шара»). Пламенные возгласы футуристов, экспрессионистов, имажинистов и ничевоков заряжены особой витальной энергией, которая, очевидно, не иссякает даже спустя столетие. Сейчас сложно поверить в то, что искусство может руководствоваться исключительно идеалами:
Мы все живем грядущим,
И смысл сердцебиений
Миллиарды оправдываем мы –
Из совершенств зовущим[1] (В. Каменский. [Лезь в грядущее]. С. 31).
«Фокус современного кризиса явлений мира и мироощущений Ничевоком прояснен: кризис — в нас, в духе нашем. <…> Истончение сведёт искусство на нет, уничтожит его: приведёт к ничего и в Ничего. На словесной канве вышить восприятия тождества и прозрения мира, его образа, цвета, запаха, вкуса и т.д.» (Декрет о Ничевоках Поэзии. С. 61).
Для жанра приказа большое значение приобретает фигура адресата. Апелляция к нему носит отнюдь не риторический характер, это не обращение ради самого обращения. Это – активные призывы к объединению в борьбе за новый мир. Сердца авангардистов требовали перемен, однако на монополию по их реализации они не претендовали. Представители различных литературных течений и групп ищут себе достойных соратников, готовых «действовать по-авангардистски» (с. 84):
Товарищи!
На барикады!
барикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый
кто мосты к отступлению сжёг (В. Маяковский. Приказ по армии искусства. С. 22).
Мы — боги, мы — люди, а не консервы,
Бросайте огонь в агонию —
Тките в один канат нервы,
Влейте души в одну симфонию (В. Каменский. Поэма Революции Духа. С. 21).
Почему же составители не ограничиваются лишь поэтическими приказами? Более того, прилагают к изданию репринт брошюры, не имеющей, кажется, прямой связи с воззваниями поэтов? Текст «Приказа Реввоенсовета», по сути, проникнут тем же духом авангардистского романтизма, что и приказы поэтов. В нём нет «казёнщины», сухости стиля и каких-либо конкретных указаний, с которыми обычно ассоциируется этот жанр. Разве не соотносятся с «утопической моделью авангарда» (с. 93) подобные заявления: «…войны исчезнут также, как исчезли кровавые жертвоприношения»; «опираясь на это прошлое и вдохновляясь им, вы [молодые воины. – Е.Б.] должны превзойти его». Характерные для того времени призывы к борьбе с империализмом, которыми изобилует текст «Приказа», укладываются в ту же модель переустройства мира, что и поэтические «документы».
Бонусом издания являются портреты вождей Революции, сделанные Юрием Анненковым. Их судьба так же трагична, как и участь «Приказа Реввоенсовета»: в связи с изменением расстановки политических сил большой портрет Троцкого был уничтожен, а альбомов «17 портретов» сохранилось крайне мало. Вначале может показаться, что история нескольких «госзаказов» Анненкова — нечто из области «придворного искусства». Получается, что вторая часть книги как будто противостоит первой, где собраны призывы бескомпромиссных и принципиальных борцов за независимость искусства. Но при более вдумчивом сопоставлении становится ясно, что деятели русской Революции в глазах художника становятся такими же «жизнестроителями», как Хлебников или ранний Каменский. Воспоминания Анненкова о Троцком — яркое тому доказательство. Рассуждая о творчестве Пикассо, «Троцкий видел <…> в постоянных поисках новых форм этого художника – воплощение «перманентной революции»…» (с. 75). Так искусство в представлении одного из видных политических деятелей оказывается неразрывно связано с мировым переустройством.
Мемуары Анненкова фиксируют также последние годы творческой свободы, которая вскоре будет всё больше и больше ограничиваться. Не зря внимание составителей сконцентрировано на конкретном отрезке времени: вряд ли эпизод с кожаным костюмом для Троцкого или смелую манеру Анненкова-портретиста можно представить уже в конце 1920-х годов.
Значение данной антологии можно было бы определить шаблонными фразами вроде «она позволяет нам прикоснуться к эпохе» или «она даёт возможность взглянуть на этот период в новом ракурсе». Однако её ценность, как кажется, несколько выше: эта книга — своеобразное напоминание о том, какую важную роль искусство может играть в жизни не отдельного человека — целого общества, всей страны. О том, что утилитарность искусства может заключаться не в потакании потребностям масс и не в следовании моде, а в искренних порывах к переустройству мира.
Опубликовано в Prosōdia №12, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!