Захар Прилепин. Есенин: обещая встречу впереди. М.: Молодая гвардия, 2020. 1029 с.
В преддверии 2020-го года, ознаменованного сразу двумя юбилейными литературными датами (125 лет со дня рождения и 95 лет со дня смерти Сергея Есенина), в серии «ЖЗЛ» вышла новая биография поэта. Её объём (более тысячи страниц) поначалу может смутить читателя. Тем не менее он оправдан, во-первых, тем, что в книге не только представлены события, непосредственно связанные с Есениным, но и довольно детально обрисован культурно-исторический контекст эпохи. Во-вторых, последние главы книги дополняют жизнеописание поэта: в частности, Прилепин анализирует версии гибели Есенина, а это немаловажно для понимания восприятия его фигуры последующими поколениями читателей. Вдобавок слог Прилепина лишён научного академизма, так что считать страницы в ожидании конца книги не придётся.
Со времени публикации в «Молодой гвардии» предыдущей биографии Есенина за авторством Станислава и Сергея Куняевых прошло почти 15 лет. Для Прилепина становится очевидным тот факт, что на смену «есениноцентристской» концепции должна прийти другая, более объективная (насколько это вообще возможно). А для этого надо дистанцироваться от объекта описания.
«Только холодная, чужая рука предпочтёт белила и румяна остальным краскам», — утверждал Анатолий Мариенгоф в «Романе без вранья». Захар Прилепин, в 2015 году написавший биографию Мариенгофа, также следует «безвранианской» концепции судьбы и творчества Есенина. С точки зрения автора, читателю сложно смириться с тем, что у классиков в своё время могли случаться творческие неудачи, а их биографии не всегда похожи на жития. Однако за рамки стереотипов придётся выйти, так как в книге мы не встретим ни одного из канонических образов Есенина: ни златокудрого пастушка, воспевающего русскую природу, ни «своего» парня — «озорного гуляки» и хулигана. Для понимания новизны прилепинской концепции следует остановиться на нескольких положениях книги.
Не ставя под сомнение одарённость Есенина (которого, кстати сказать, автор неоднократно называет живым классиком), Прилепин прослеживает творческую эволюцию поэта. При этом признаёт: действительно, ранние стихи чаще всего далеки от шедевров, а иногда и просто от сколько-нибудь талантливых произведений. Есенин не сразу находит свою колею, свой метод; многочисленные подражания (к примеру, популярному тогда Надсону) не позволяют ему выйти из числа посредственных поэтов, чьи стихи не хотят печатать даже в провинциальных журналах. Не зря речь идёт именно об эволюции: чудесного превращения не происходит, Есенин не становится гениальным поэтом во мгновение ока (чего, однако, не скажешь по составленным самим автором поэтическим сборникам).
Один из лейтмотивов книги: Есенин отдал жизнь за свой дар и, как следствие, за славу, которая этому дару сопутствовала (и которой, как не раз замечено в книге, поэт упорно добивался с начала 1910-х годов). Безусловно, его слава достигает всероссийских масштабов именно в имажинистский период, с которым, к сожалению, связано множество предрассудков. Среди них можно выделить два главных: Есенин был «лицом» имажинизма и вёл (если не тащил) за собой скудно одарённых товарищей; именно друзья-имажинисты сгубили Сергея Есенина. В наше время, когда имажинизму и его представителям посвящено большое число исследований, такую позицию можно считать, по меньшей мере, анахронизмом.
«Орден имажинистов» справедливо представлен Прилепиным как некое братство, внутри которого было место и для творческих взаимовлияний. Была бы поэтика Есенина так разнообразна, если бы не имажинизм? Очень сомнительно. Был ли имажинистский период «проходным» в биографии поэта? Тоже вряд ли. Прилепин утверждает: «Позволить себе говорить о «непродолжительном увлечении имажинизмом» в есенинском случае можно только по недоразумению. Вся поэтическая карьера Есенина — 12 лет. Из них половина, и самая яркая, приходится на имажинизм» (c. 210). Есенин всю жизнь стремился к поэтическому первенству, а для конца 1910-х – 1920-х годов это невозможно без некой «созвучности» времени: «Тяжёлая, нарочито архаичная манера крестьянских поэтов перестала Есенину казаться соразмерной эпохе» (с. 208). Имажинизм был нужен Есенину так же, как ранее группа крестьянских поэтов. Стоит отдельно сказать о тактичности автора: говоря о закате имажинизма и его внутреннем расколе, отделяя Есенина от бывших сотоварищей, он умело подбирает метафоры, чтобы всё-таки подчеркнуть разницу масштабов: «Есенин оторвался от земли и полетел, а они, Шершеневич и Мариенгоф, сидели на берегу — два грифа <…> Дар их был безусловен, но на этот небосвод они взлететь не могли» (с. 689).
В одном из интервью Захар Прилепин упоминал о том, что с главным героем он расстаётся за несколько сотен страниц до окончания книги. Биография не заканчивается со смертью Есенина, автору важно сказать о том, что было post factum. В частности, появились десятки конспирологических теорий, создатели которых пытаются ответить на ими же придуманный вопрос: кто убил Сергея Есенина? В книге, безусловно, есть элемент заигрывания с читателем, именно этим вопросом его завлекают уже в аннотации: «И наконец… — самоубийство или убийство?». Интрига, в некоторых «исследованиях» разрастающаяся до масштабов «Твин Пикс».
Ироничный авторский тон, который то и дело появляется в этой части книги, и доведение до абсурда псевдодоказательств некоторых «исследователей» становятся наиболее адекватным стилем изложения подобных версий. «Что тут делать? Расплакаться? Рассмеяться?» (с. 884) — вопрошает автор после разговора об одной из теорий. Одно из достоинств данной главы — ряд документальных свидетельств, которые скрупулёзно исследуются. В результате выявляются все нестыковки «антиверсий гибели» (с. 1027). Так, начиная с 1970-х годов стали появляться мифы о поэте, замученном кровожадной властью; о поэте, оплетённом сетью заговоров; и, наконец, о друзьях-предателях, которые в этих заговорах принимали активное участие. В связи с этим актуализируются проблемы, связанные не только с исследовательской объективностью (о ней в связи с этими теориями говорить не приходится), но и с этической стороной дела. К примеру, Вольф Эрлих — один из членов ленинградского Ордена воинствующих имажинистов — в различных интерпретациях становится одним из организаторов убийства Есенина, осведомителем, чекистом. Массовый читатель, любящий «остренькое» и, как правило, не желающий разбираться в вопросе, легко верит подобного рода соображениям. В итоге поэт Эрлих становится по прихоти недобросовестных «исследователей» ещё и убийцей. «Они действительно думают, что таким образом спасают Есенина?» (с. 906).
Захар Прилепин однозначно разделяет версию самоубийства, таким образом полемизируя, к примеру, с авторами предыдущей «ЖЗЛ»овской биографии. В этом наиболее ярко демонстрируется необходимость преодоления того «есениноцентризма», который порой может доходить до фанатизма, вредящего «спасаемому». Доказательства самоубийства Есенина Прилепин находит не только в конкретных фактах его биографии. Читателю представлена подборка строк из стихотворений разных лет, которые говорят сами за себя (с. 832 – 838). И если ранние стихотворения, возможно, ещё не вполне убедительны (всё-таки они принадлежат молодому человеку 17-19 лет, а в таком возрасте часто заигрывают с темой суицида), то все последующие цитаты места для иных выводов не оставляют: «За 15 лет Есенин сочиняет целую антологию текстов о своей преждевременной, от собственных рук, смерти, о своих похоронах» (с. 838). Невозможно играть с этим всю свою жизнь, из года в год. Если закрыть глаза на пышную фразу «в русской поэзии слов на ветер не бросают» (с. 839), то действительно стоит признать, что поэтическая личность такого автора, как Есенин, не может существовать отдельно от своего создателя. А следовательно — нет нужды придумывать оправдания тому, что оправдывать не нужно: «И не надо искать этому банальных человеческих причин» (с. 836).
При всех достоинствах этой книги есть в ней и то, что несколько портит общее впечатление. Довольно нелепо порой смотрятся историософские рассуждения автора; например, о «корневой системе революции», которая, с точки зрения Прилепина, связана со старообрядчеством (с. 167 – 172). Расстраивает и тот факт, что в таком солидном издательстве большим тиражом выходит книга, должным образом не откорректированная. Речь идёт не только об опечатках или пунктуационных ошибках, но и о банальной халатности в напечатании имен: Григорий Колобов внезапно превращается в «Коробова» (с. 389), Нина Хабиас – в «Хабиус» (с. 425 – 426). И совсем странными кажутся ошибки в жанровых определениях некоторых произведений: повесть «Бедная Лиза» почему-то становится романом, а книга стихов Пастернака «Сестра моя жизнь» — поэмой (с. 312). Помимо этого, в столь масштабной работе, охватывающей богатый на имена период, нет именного указателя.
Книга Прилепина, далёкая от традиционной академической биографии, может подкупить даже искушённого в подобного рода литературе читателя. Прежде всего своей логикой повествования: ни жизненный, ни литературный путь Есенина не дробится искусственно на отдельные периоды, нет ощущения скачкообразного движения. Наоборот, читателю показаны все «переходы» первого пути и творческая эволюция второго. Кроме того, автор не зациклен на главном герое: нарисована широкая панорама эпохи с её множеством имен и событий (возьмём хотя бы «Эпилог», в котором прослеживаются судьбы родных и друзей поэта).
Тот факт, что любая (даже академическая) биография — лишь условно non-fiction, в доказательствах не нуждается. Однако для того, чтобы написать действительно достойное жизнеописание (особенно любимого писателя), надо отбросить все свои симпатии и антипатии, отодвинуться от «объекта» подальше и попробовать принять его без прикрас. Книга Прилепина демонстрирует возможность сочетания такого подхода с безоговорочным уважением к личности Есенина. Как писал о поэте Мариенгоф, «мы любили его таким, каким он был».
Опубликовано в Prosōdia №12, 2020
