***
Не надышаться перед казнью
Когда тебе семнадцать лет.
Ещё ты не оставил след.
И вот уже пришёл на праздник.
Где раздаются кандалы
В подарок – в случае осечки,
И ты готов сплясать от печки
Когда покаются стволы.
И ты доволен пустотой,
И тишиной в душе доволен.
Когда палач серьёзно болен
Приходит время запятой.
Но всё равно приходит смерть
Сибирским утром, в виде пули,
И запятые все уснули,
Им больше не на что смотреть.
***
Защитная реакция на страх
Писать стихи по вторникам и средам,
Врываться в сон на диких парусах,
И вышивать тоску в порядке бреда.
Бояться выжать старости лимон,
И выживать на скорость и на время.
В пике и в тупике мой марафон.
Стихи плету я, финиш теоремя.
Мои частицы вяжет поцелуй,
Пересекая точку невозврата.
От страха хоть рифмуй, хоть не рифмуй,
Но все равно разделишься на атом.
Вокруг меня…
Вокруг меня поэзия и проза,
Любимые и верные друзья,
Маслины на столе, икра, фунчоза,
Коньяк, вино – без них никак нельзя.
Высокий тост, огонь рукопожатий,
Зелёный ветер полусонных слов,
Солёные стихи всегда и кстати,
А ночью – тишина застольных снов.
В золе
Опять ищу друзей в золе
И сбрызгиваю водкой.
У каждого – свой мавзолей,
И есть своя высотка.
Слабеет пепел на руках
И путается с пылью.
И мыслей чёрная мука
Становится ванилью.
Ни карт, ни денег – только ствол.
Эмоции инертны.
По телу стелется ментол.
Мои друзья бессмертны.
В Данию
Не пустили болельщиков в Данию –
И задели российскую честь.
Но зато нас пускают в Агдамию,
В Бухаре наши граждане есть.
Испугались дюймовочки русичей,
Что болелы датчан заразят.
Если Гамлет становится пусечкой,
Значит, в людях слабеет азарт.
Задыхаясь пустыми трибунами,
Навсегда замолчит стадион.
До какой бесконечности будем мы
Продолжать этот мёртвый сезон?..
Проживаю
Я проживаю жизнь одну
И множество других.
Под землю словно в тишину
Спускаюсь, и круги
Наматываю, и верчу
Палеозойский хлеб,
И странные стихи ворчу
В сиротской похвальбе.
Я засыпаю. Наяву –
Лунатики проблем.
Я жизнь свою переплыву
На белом корабле.
Я проживаю жизнь одну –
И множество других.
Но перед смертью не моргну,
А вымолвлю ей стих.
Помогите!
Помогите! Помогите!
Умирает наш футбол!
Кто-то сжёг предохранитель,
И случился произвол.
Все заслуженные стали:
Слава, деньги и почёт…
Только это всё детали.
Богатеет лысый чёрт.
Черепахи на арене,
Футболистов не найти.
Нам такой не нужен тренер,
Весь космический внутри.
Кабы не было ютуба
Во советской стороне,
Никогда б Артемий Дзюба
Не махал рукой стране…
***
Когда я вечерами водку пил
И брал на опохмел две банки пива,
В моей душе капризничал тротил
И жаждал поджелудочного взрыва.
Превышен градус – и взрывной волной
Отбросило меня во тьму больницы.
Я оказался за двойной сплошной.
Там тишина и ничего снится.
Колючий свет царапал мне глаза…
Очнулся я, и жизни острый запах
Почувствовал. И дочери слеза
Катилась: «С возвращеньем, папа!»
***
Ты захотела перейти на «вы»,
Как будто благородная девица.
На теле у тебя простые швы,
И в дорогие им не превратиться.
Ты хочешь на Рублёвке светлый дом,
Большую яхту, виллу на Майями,
Но ты не чистишь зубы перед сном
И рыбу ешь обычными руками.
Ты хочешь выйти замуж к тридцати,
Желательно за мудрого француза,
Потом в могилу старика свести
И представлять в постели Тома Круза.
Ты захотела перейти на «вы»
И львицей стать изысканною светской.
Стоишь с улыбкою надменно-дерзкой –
Но стороной тебя обходят львы.
***
Декоративные дети
Тянутся к солнцу порой.
Многоэтажные клети
Прячут их за мишурой.
Узники новой эпохи…
Не интересен Жюль Верн,
Но – греет души Милохин,
Мямлит в сердцах Монгерштерн.
Времени я пограничник,
Новых людей не пойму.
Декоративный опричник,
Я поклоняюсь Му-му.
Лезвие
Негаданно, нежданно и хрипя,
По лезвию я полз в горячей пыли.
Я провожал и хоронил ребят,
Они со мною рядом жили-были.
Теперь их нет, и кто же виноват –
История, чиновники, эпоха?
Когда коньяк тебе и брат, и сват,
То рано или поздно будешь охать.
Простите, что не переспорил вас.
Остыла пыль, и лезвие остыло.
Но выдыхаю пепел каждый раз,
Когда мне снится каждого могила.
И эти решётки на окнах моих
И возле границы твоей
Скрипят и шатаются.
И книги мёртвых и умных
В библиотеках пронзительно шелестят.
Но мне всё равно, всё равно, кто ЕЩЁ умер.
Я тут, возле домика.
Хрущёвки. Панельки.
Коммунальной квартиры на сотню гектаров.
Поросшего сорным
кипреем и подорожником холмика.
Я скоро уеду домой.
Я буду живой.
Правда, мама!
Я просто пока что в гостях…
***
Крик отцветëт следами на руках.
Ком в горле. Мокро. И придут искать.
День острый. День мерцающий и гулкий.
Все лестницы уводят на чердак.
Трамваи отзываются, и рельсы
Поют. Так, что на этом небе номер ноль
В висках толкается ритмичный грохот.
Следы от пальцев тëплые чуть-чуть.
На первом небе тускло. Не взлечу.
И убегать ни вниз, ни вверх не выйдет.
Мир коммунальный. Люди на виду.
Я знаю: там внизу, конечно, ждут.
Глотаю память. И шагаю в лето.
Я сохраняю: вкладыши, мопед,
Фонтан и салки. Мажу яркий свет
По фото, размывая контур тела.
Разводы – в ретушь. Это просто блик.
Легко раскрасить и перезалить
То, что исходно было чёрно-белым.
***
И люди сквозь асфальт прорастают.
И у них есть семья.
На праздник завтракают парадным фарфором.
Сине-белые крошки, жёлтые зубы.
Долго грызётся сервиз,
Если решиться вытащить его из серванта.
И надасфальтовый лес из людей
От каждой бури колышется и плывёт.
А у меня есть я.
И, пожалуй, этого хватит.
И я иду по лесу.
И ветки цепляются за одежду.
И тени хлещут по пальцам.
И это тоже мои и тоже моё.
И хрустит под кроссовками
Приторно-сладкая стеклянная снежная вата…
***
Мы говорим на разных языках.
По версиям китайских этикеток,
По мешанине букв из Интернета
Наш разный русский не успел совпасть.
И Вавилон так мелок. Не надлом.
Не башня. Просто здание кофейни.
Меж нами чашка, ложка и кофейник,
Твой пухлый томик манги, мой диплом.
Опилки разгребают во дворе.
Быт проступает в знаковой системе.
Он алфавит. Он в каждой вечной теме.
И точка удлиняется в тире.
***
По полям – загогулины.
Синие крупные клетки.
Помарки.
Пометки.
Забавно в корявые строчки вникать.
Суррогаты из мыслей незримо
живут в дневниках.
Полароидных снимков и магнитофонных кассет
Больше нет
И не будет. Но впрочем
Остаётся понять,
Что течение вспять
Обнулило
Все красные эти чернила.
И мы, получившие и по ладоням
И по самомнению гордые «пять»,
Не желаем признать,
Что продукт под названием «детство»
Сохранился посредственно
И безнадёжно просрочен.
***
Бесконечные нолики. Крестик всё равно будет в конце.
Выйти в нуль. Стать нулëм.
Закруглиться. Нормальная взрослая цель.
Нулевыми шагам, символическими километрами.
Мы идëм да бредём незаметно.
По тетради из клеток,
Где стоят окосевшие строки отметок:
От начальства, приятелей, тех, кто разделит
бумажные лодочки или постель.
Отражаются в лужах автобусы, крыши слезятся,
и гулкими звуками плачет капель.
И розовеют,
Кривеют,
Плывут тонкой ниткой поля у границы листа.
Нолик. Нолик. Не надо, пожалуйста, крестик.
Ведь это игра.
Не пора!
Но считалка до ста
Всë визжит, что водящий устал.
Будем прыгать по классикам.
Вот класс маргиналов. Отсюда беги.
Вместе с камешком, косо летящим.
Ступаю по мелу на смазано-белый изгиб.
Я люблю аниме,
Сериалы про древнее-давнее
И ролевые живые.
В них нули – лишь круги.
И условность в легко прозвучавшем “погиб”.
Воскресающим каждую серию, каждый сезон
В мире пестром и странном, где нет часа пик и промзон
Очень хочется верить.
На ярких обложках — наклейки и переводные картинки.
Расплываются точки.
Сплетаются строчки.
Сгорают листы.
Гололед. Пустота. Город замер, заглох и застыл.
И на клеточках классиков старые классики –
Люди учебников, – крестики ставят
на грани асфальта и мёрзлой земли.
А с боков от площадки прохожие ходят на службу,
Считая, что ходят козырными картами.
Всë в уме проверяют ходы и надеются выиграть партию
И в двоичной системе счисления
от единиц одиночества перетекают в нули.
Опубликовано в Образ №4, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!