Поступью катастроф
О книге Геннадия Кацова «Открытый перелом»
Геннадий Кацов. Открытый перелом. – Киев, «Друкарський двір Олега Федорова», 2022 г. – 416 с.
Изредка бывает так, что хорошо написанная книга становится вдруг безумно востребованной, но не только из-за высокой художественности и не только из-за весомости содержания, – она должна при всём при том, уже имеющемся, зацепить нерв современников… Тогда у неё начинается судьба. Кто знает, может быть, эту книгу, что я сейчас читаю, ждёт подобная участь, – ведь многое в ней задевает меня, а значит, заденет и других.
Геннадий Кацов, автор книги стихов с обманчиво медицинским названием – заметная фигура в культурной среде русского Нью-Йорка. Он поэт и журналист, ведущий аналитик местного ТВ, а в прошлом крымчанин и москвич, покинувший Советскую Россию в самый канун её краха. Я уже писал о его предыдущей книге «На Западном фронте», вышедшей в издательстве «Формаслов» два года назад. Писал с надеждой на большой литературный успех его поэтического репортажа, который он вёл ежедневно из Нью-Йорка, тогдашнего эпицентра пандемии, охваченного к тому же расовыми беспорядками. Ковид, однако, закончился, прежде чем автора настигла заслуженная слава. Но XXI век, начавшийся внезапной казнью двух Башен-близнецов, продолжает шествовать поступью катастроф, и вот уже год, как бушует следующая катастрофа – на этот раз в Украине. Да, это именно перелом истории, причём самый болезненный, братоубийственный! И вновь Геннадий Кацов, поэт с журналистской хваткой, взялся за лирико-гражданский репортаж о войне, но на этот раз не с фронта, а из глубокого тыла. В войне ракет и дронов расстояние не помеха для пристального взгляда, вооружённого постмодернистской иронией, и он различает, как – помимо разрушенных городов и людских жизней – разрушается родной язык, ставший, увы, «языком врага».
белый мрамор гласных, согласных сухой гранит,
обожжённую глину причастий, пыль деепричастий –
под органом гортани словарный запас хранит мой язык:
от боли охрипший и до хрипа кричащий
мой родной букварь – друг из детства, чьи берега
берегут следы здесь бродивших фраз, как кошек,
стал по образу, да и подобию вроде врага,
«в той зловонной камере», как писал нам юз алешковский
сам не свой, язык нынче и телится, и мычит,
подчиняясь в спецоперации воле свыше:
по приказу, в сортире глаголом готов мочить
и, блюя эвфемизмами, ехать на танке крышей
уж допит, похоже, пустой наполовину стакан
и весной распускается дуля в дырявом кармане:
больше ста миллионов ракетоносителей языка,
кои в целом мире сегодня за гранью пониманья
речь расхаркалась матом, будто мотает срок,
ржёт и лжёт, пав ниже плинтуса, став калекой,
одинока, унижена, тварь! – и в ней я одинок,
как последний глас у идущего к немым человека
В последних полутора строчках, выделенных шрифтом, нельзя не заметить парафраз из Маяковского. Mеткое выражение «на языке врага» впервые встречается у Александра Кабанова, выдающегося поэта, живущего в Киеве. Упомянутый Юз Алешковский – известный писатель и матершинник, ныне покойный. Кто автор словосочетания «мочить в сортире», далеко искать не приходится. Раскавыченные цитаты, литературные намёки, аллюзии, словесные игры сплетаются в стихах с подробной конкретикой – биткоинами, дронами, фрикативным «г», компьютерной мышью, айфоном и множеством других примет нашего «здесь и сейчас»… Всё это создаёт шевелящееся поле современной культуры, погребаемой заживо, терпящей фиаско повсюду.
ужасный век: повсюду зона риска,
где каждый мёртвый стих лежит, как камень;
похоже, время авелю записку
послать, чтоб он узнал, чем страшен каин
пора, похоже, собирать всем камни:
безухову в нелепой шляпе белой,
трём сёстрам, не продавшим сад покамест,
онегину, не занятому делом
и не представить, как идут с повинной
на свете том, где свет сегодня резкий,
встречать детей погибших с украины
толстой и пушкин, чехов с достоевским
Да что культура? Сама цивилизация сейчас на кону, на чёрно-белом поле противостояния.
конь пал, король сошёл с ума,
эндшпиль ладейный провалился:
ферзь выдан пешкой, всем тюрьма
и слон прилюдно застрелился
всё так и будет: страшный суд,
ружьё три акта красит стены,
но в декорациях найдут
шута, вскрывающего вены
худрук повесится, суфлёр
сбежит под занавес, каналья,
и вызовет на бис галёр-
ка фирса монолог в финале
Так ли всё черно-бело в драме нашего века? Кому предопределён шах и мат, и не забудут ли человека? Конечно, в поэтической многомерности угадать трудно, счастливый ли это конец… Для кого-то из противоборствующих – может быть, да. А книга хороша, стихи в ней интересно написаны, они богаты образностью, парадоксами, красочными речениями, сильны гражданским чувством и вдохновлены высшим императивом в уме и в сердце.
Разорванное небо
О книге Жени Груз «Карта неба»
Женя Груз. Карта неба (двуязычнoе издание M.Graphics). – Boston MA, 2022. – 216 с.
Если взять две строчки осенних красок и добавить к ним немного философской грусти, то выйдет «хокку» – простое и изящное трёхстишие в японском стиле. Можно чуть усложнить композицию, добавив две строки, тогда получится «танка», ещё одна классическая форма. Если же таких сточек накидать не глядя дюжину, получится смесь пёстрых наблюдений, откуда может выглянуть неожиданный образ, и мы сами придадим ему смысл и тональность. Таковы стихи Жени Груз.
Вот, например,
Жёлтые искры
1.
я укрылась одеялом из травы
живу под землёй
и никто не вспоминает меня
2.
я смотрела на солнце и оно рыдало
жёлтые искры от сварки летели в глаза
солнце в холодный день умирало
и не было больше слёз на его лице
только холодные искры сварки
свистом обожгли томившийся день
3.
ты наверно не любил
и не любишь
я в испуге замерла
по нежности скучаю как по лезвию ножа
кровь в стеклянных ветрах застыла поцелуем
Эта картина похожа на живопись экспрессионистов: в ней мало предметов, мало подробностей, но изображение их интенсивно, насыщено – нежность режет, как нож, солнце рыдает, испуская протуберанцы, обжигающие даже в холодный день. Так Женя Груз рисует одиночество и разлуку.
Ещё пуще, в кричащих клочках, в разорванных образах она описывает внезапный испуг, – даже не понять, отчего:
Страх
мозговой ожог
оскал мира разбившегося на осколки
пересохшее горло
горбатый горный звук
Быть может, здесь передан сильный эффект от лицезрения картины Эдварда Мунка, чей живописный шедевр «Крик» пронял ужасом столь многих зрителей? А может быть, это травмирующее воспоминание об опыте жизни, оставленной где-то в замороченном прошлом? Такие анти-ностальгические зарисовки всплывают не раз на страницах этой книжки.
Где-то там
Загробный, обнищавший клуб, как анонимный вирус.
Рядом с церковью Петра и Павла.
Сердобольные собутыльники отчизны.
Чекушка с чеканным изображением
колхозных богатырей.
А вот явно увиденная из вагона сценка уродливого быта, которая мучает тем, что её никак не выкинуть из памяти:
На станции
Блеснул на циновке вокзальный уют.
Дурак ущипнул девку.
Рядом с церковью дурдом.
Гримасы в гимнастёрках,
Махорочный рай для школьников.
Бледного окна лиловеющий воздух.
Но есть в книге и «трилогий язык эроса», заинтересовавший меня тем, как он щекочет «поверхности озноба торчащего мозга», есть и любовная поэма, состоящая, как и вся книга, из неровных и нервных фрагментов и названная столь же красноречиво – «Обломки». Любви и эросу посвящены также несколько стихотворных набросков в любопытной манере, сочетающей откровенность и целомудрие.
Летний поцелуй
женские ласки
слились в смущенном поцелуе
кукурузные волосы под бейсболкой
спортивное вечернее платье
каллиграфия угловатой пластики
рекламно-небесное видение
она умиротворённо шепчет
хочу попробовать тебя на вкус
хотя люблю мужчин
Это выглядит ново, порой нежно, иногда резковато на русском языке. Впрочем, каждое стихотворение в книге снабжено английской версией. В переводах Аарона Пучигяна и Антона Яковлева, как мне кажется, эта резкость смягчена и гармонизирована. «Карта неба – Sky Chart»!
Русь, куда ж несёшься ты?
О книге Михаила Эпштейна «Русский антимир: Политика на грани апокалипсиса»
Михаил Эпштейн. Русский антимир: Политика на грани апокалипсиса. – Нью-Йорк: «FrancTireurUSA», 2023). – 243 стр.
Философская эссеистика Михаила Эпштейна, по моему убеждению, достойна рукоплесканий и высших наград. Тому порукой могут послужить его работы, во множестве переведённые на мировые языки. Во всяком случае, я лично восхищаюсь неожиданной правотой его суждений. О чём бы ни высказывался автор – о времени и пространстве, о поэзии, о человеческих заблуждениях, о языке и новоязе, об Америке и России – он устремляет мысль точно в самую суть вопроса и даже более того, он как бы протыкает её насквозь, показывая явление с иной, прежде невиданной стороны. Результат такого подхода удивляет: «Как мы раньше этого не видели?». И – убеждает: «Да, так!».
Взять, например, Россию. Неожиданный смысл тысечекратно обдуманного, обговорённого в диспутах и трактатах (и всё равно таинственного) образа Эпштейн черпает у Гоголя в «Мертвых душах». Тут я цитирую Эпштейна, а внутренние цитаты из Гоголя выделяю шрифтом: «Согласно сложившемуся канону, Гоголь собрал все самые злостные пороки, которыми страдала Россия… Кто же олицетворяет эти пороки?».
В довольно непривлекательных помещиках всё же «нет ни зла, ни ненависти. Никаких ужасов, чернухи, никакого сладострастного мучительства». В чиновниках тоже. Даже губернатор, и тот «был большой добряк и вышивал по тюлю».
«Есть только один поистине бесовский образ в «Мертвых душах», образ глубоко женственный и ведьмовский, напоминающий панночку в «Вии», – и действительно, наполненный явными и скрытыми цитатами из демонических повестей Гоголя. Именно к этому образу обращает Гоголь свои мучительные вопросы:
Что зовёт, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем всё, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..
Вчитайтесь – и вы сразу расслышите мотивы и интонацию ранних повестей Гоголя. Где-то уже сияла перед нами эта заколдованная красота. “Такая страшная, сверкающая красота! <…> В самом деле, резкая красота усопшей казалась страшною“ (“Вий“). И порою самому читателю, как Хоме Бруту, вдруг хочется воскликнуть… “– Ведьма!“».
Да, так! Именно Русь оказывается самым зловещим персонажем «Мёртвых душ», и когда её «необгонимая тройка» несётся по миру, грозя раздавить шарахающиеся в стороны народы, не всякий созерцатель успевает заметить, в какую дрянную бричку она впряжена, кто ею правит и докатятся ли до Казани (или вернее – до Киева, а то и Варшавы? – далее везде) её вихляющие колёса… Как мы раньше этого не замечали? Впрочем, всё же был у нас в прошлом такой прозорливец Аркадий Белинков, определивший седока русской «чудо-тройки» как всего лишь жуликоватого чиновника в отставке, повытчика с хитроумными задумками… Теперь неожиданные смыслы этого «наводящего ужас движения» разгадывает в своей новой книге Михаил Эпштейн. Вот в чём вкратце её суть.
Вектор движения, называемого высокопарно «Русским миром», направлен умышленно вопреки и наперекор всему мировому развитию, и потому оно проявляет черты некоего оруэлловского «антимира», где мир – это война, а война – спецоперация, где вор кричит: «– Держите вора!», а реваншисты отправляются «денацифицировать» соседнюю суверенную страну. В системе такой антитезы большому Миру все явления жизни обретают приставку «анти»: религия превращается в святобесие, мораль в антимораль, пространство зияет пустотой и проклятием, а поражение числится великой победой.
Самая сильная (а для меня и самая привлекательная) сторона философии Эпштейна в её словоцентричности, – это именно философия слова, в основе своей, может быть, и библейского, которое с Большой буквы. Но эта составляющая, впрочем, как бы растворена между строчек. Помню, с каким удовольствием я читал его работу по расширению русского языка – эта разминочная гимнастика для суффиксов и флексий напоминала словотворчество молодых футуристов столетней давности! В приложении к теме этой книги такой словесный подход обнаруживает прежде всего криминализацию современного русского языка, а это в свою очередь указывает на гибридное слияние политики с уголовщиной. Автор книги и сам языкотворствует, давая точные клейма для таких явлений, как современная дипломатия, журналистика, телевидение. Это – гоп-дипломатия, гоп-журналистика, гоп-телевидение, производные от слова «гопник». И действительно, примерами такого «гопничества» шокируют нас газетные сводки и телерепортажи.
Сопоставление, казалось бы, несопоставимых вещей высекает в уме искры внезапного понимания. Этим смелым приёмом владеет ум философа, а пристальное внимание к жизни языка даёт ему редкую возможность предсказывать будущее.
Одно из его важных для всех нас предсказаний должно сбыться в этом году. Так что, возможно, апокалипсис, если он всё-таки произойдёт, случится не с большим Миром как таковым, а с теми безбашенными политиками, которые направили свою страну на край катастрофы.
Февраль 2023
Champaign IL
Опубликовано в Эмигрантская лира №1, 2023
