Памяти Б.
* * *
Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна –
Словно старшая дочь, а может – третья жена,
Словно, как говорится, дорожка среди камней.
Только стать никогда не хотела жизни нужней.
Подняла ненужную жизнь, прижала к груди…
Что мне делать с такой удачей, сам посуди! –
Мне, в пыли находившей максимум три рубля,
Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля…
По-над городом осень, слезится дождь по стеклу…
Не работает солнце, запаханное во мглу…
Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной.
Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…
* * *
Ты для меня
Больше, чем беда,
Больше, чем вода
В пересохшей округе.
Ты для меня –
И шальная толпа,
И лесная тропа,
И друзья, и подруги.
Давай
Сядем, как в детстве, в трамвай,
Чтобы лужи и брюки клеш!
Давай
Ты никогда не умрешь!
Лучше уж я…
И стану для тебя
Солнцем над головой
И лохматой травой
У ограды.
Чтоб все подруги твои
И все супруги твои
(И даже мама твоя!)
Мне были рады.
* * *
А у сына – твое
выраженье лица, движенья,
Лишь от осени –
желтоватая прядь.
Каково мне, выбравшейся
из вражьего окруженья,
Обернуться – и вновь
перед прошлым своим стоять!
Даже страшно смотреть,
до того вы видитесь оба
В одном лице.
Вот ведь каверзное волшебство!
Каково мечтавшей
любить этот облик до гроба,
В самом деле до гроба
обреченной любить его!
Поспевает подсолнух.
В нем растенье и солнце – двое.
Горизонт так отчетлив,
словно впрямь он – последний край…
«Отпусти! Отпусти!» –
умоляет сердце седое.
Воспаленная память
заклинает: «Не отпускай!..»
* * *
Твой сад зарос раскидистой крапивой,
А дом – стоит, не сломленный судьбой.
Всё думаю: была бы я счастливой
Вот здесь с тобой?
А козырьки над окнами – как веки,
И как слезинки – по стеклу вода…
Мы родились с тобою в прошлом веке
И встретились, и разошлись тогда.
Читаю прозу и стихам не верю,
Почти не плачу – ни весной, ни до
И чувствую как личную потерю
«Вишневый сад», «Дворянское гнездо».
* * *
Посмотри, эта ночь не хуже,
чем в наше лето.
Ты тогда записал
на тетрадном обрывке чистом,
Что, коль бог наделил тебя
крохами интеллекта,
То, наверное, черт
к нему инструкцию свистнул.
Книжный червь – и смутьян,
по московским дворам скиталец,
Где неважно, кто встретится первой –
смерть иль девица,
Так настойчиво мною
вымечтанный красавец,
Что тебе ничего не осталось –
только явиться;
Балагур, выпускник способный
бессчетных спален,
Вдруг меня приручать задумавший
терпеливо, –
Я любила тебя.
И спасибо, что ты оставил
Мне возможность любить другого
после разрыва.
Над самим же тобою
ночь отливает сталью,
А из всех Медведиц
в окошке – всегда Большая.
И сжимается сердце,
когда случайно представлю,
Как храпишь один в темноте,
никому не мешая.
Знай, что мне в эту ночь
опять по тебе не спится,
И тоски этой хватит, наверное,
лет на двадцать.
Да светится твоя
неправедная зарница –
Всех других нарядней,
уж можешь не сомневаться!..
* * *
Ты думал: пусть одиночество,
только бы не воскресные
Хождения, дни рождения…
Уж лучше к былым подружкам.
…В парке, где только местные,
Похожий на наваждение
Шахматист
сумерки разливает по кружкам…
Озеро, звездами запорошено,
Смотрит в небо
по праву единоверца.
…Научившийся быть нежданным,
потом – непрошенным,
Ты не смог одного:
совсем исчезнуть из сердца…
ПАМЯТИ Б.
Милый, веришь ли,
Я опять никуда не еду.
Мысли о нашем прошлом
Излагаю соседу.
Он вздыхает,
Крутит, как водится, у виска,
Замечает: тоска…
Уж не знаю,
Награда это иль наказанье,
Но я продолжаю смотреть вокруг
Твоими глазами,
С твоим прищуром и скепсисом.
Между прочим,
Зрение у тебя не очень.
Искажает действительность
С фантастической силой.
Впрочем, есть бонус:
Гляну в зеркало –
И вижу себя красивой.
Опубликовано в Литературный Иерусалим №35
