Андрей Сенов – поэт петербургский (питерский и «пиитерский», поскольку является участником и зачатую ведущим известного городского ЛитО). География его текстов широка, тематика – тоже. Но от вляния города Андрею никуда не уйти, петербургский стиль всё равно узнаваем. Это и игра с полутонами, и лёгкая парадоксальность, когда Танатос задорен, а Эрос порою грустен и задумчив.
Д. Л.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СПИЧКИ
БИРШТОНАС
В ежевичных кустах над Неманом
Мы лежали с тобой вдвоём,
Где с холма в повороте медленном
Открывается водоём.
Берега выезжали чёлнами
Поперёк реки, и в одном
Плыли мы от загара чёрные
Как две ягоды под кустом.
Невеликим делились опытом,
Привирали порой слегка,
Отдавались течению, что бы там
Ни готовила нам река.
А она нас кидала в стороны,
Будто споря с собой сама.
И мы тоже тогда поспорили
На закате идя с холма.
А где Неман теперь, где я, где ты?
Не собрать нас, увы и ах!
Рядом с нами другие ягоды
В совершенно других кустах.
Но, чем дальше, тем всё яснее нам,
Что навечно остались две
Ежевики в кустах над Неманом
В невозможной теперь Литве.
* * *
По сторонам пейзаж неброский:
Лежит замёрзшая вода.
Стоит мужик на перекрёстке,
Не собираясь никуда.
Лучом блуждающего взгляда
Он безнадёжно тычет вдаль.
Но далеко ему не надо,
А рядом он уже видал.
А с неба, если делать фотку,
То сразу видно, что он прям
По центру в план булавкой воткнут.
Как будто есть какой-то план.
* * *
Меж рёбер узкие прорехи.
За ними виден старый цех.
Надежды маленький штрейкбрехер
Опять работает за всех.
Уже давно сбоит устало
Его ленд-лизовский станок,
А нереальный план по валу
Недосягаемо высок.
И высока кругом ограда.
На проходной два паренька.
Они обучены, как надо
Заточкой бить наверняка
В пространство узкое меж рёбер.
Туда, где падающий с ног
Штрейкбрехер мой ещё не помер,
И потому стучит станок.
* * *
Если чувствую в бессильи,
Что не встану никогда,
Вспоминаю, как в трясине
Зарождается вода.
Из раскрытых глаз болота,
От его замшелых щёк
В каплях слёз и каплях пота
Вытекает ручеёк.
Он блуждает между кочек
На геройства не готов,
Но старается и точит
Путь наружу через торф.
Прозревая, как с другими
Становясь в реке един,
Он огромные турбины
Крутит неостановим.
И, хотя в болотной топи
Безнадёжен тайный труд,
Нам оттуда свет в итоге
Провода к домам ведут.
* * *
«Сорока-ворона кашу варила…»
А мы всё ждали пищу нашу,
Мы всё надеялись, а тут
В ладошке сваренную кашу
Кому попало раздают.
Кто не носил воды с колодца,
Кто дров ни разу не рубил,
Тому вся каша достаётся.
А нам уже не хватит сил
В кулак собраться на ладони
И вспомнить, выстроившись в ряд,
О той сороке, той вороне,
Что в небе яростно парят.
МУЗА
Мыслей в голове грязь –
Трудно сосредоточиться.
Вот бы пришла уборщица,
Сразу бы убралась.
Опус мой со стола
Выкинула из комнаты,
Каждый листочек скомканный
С пола бы подняла.
Треснула промеж глаз
Шваброй меня, диванного,
И усадила заново
Переписать рассказ.
А для контроля качества
Встала над головой,
Вытерев мозг мне начисто
Тряпкою половой.
* * *
Те слова, что копили впрок,
Изрекая, на волю пустим.
Речка, спутанная в клубок,
Распрямляется перед устьем.
Наконец-то полна воды
Выбегает на свет из чащи.
Точно так же и наши рты
Наполняет поток журчащий.
Убегают слова, хотя
Мы как будто бы и не стары.
Но несёт нас река, входя
В окончательный эстуарий.
Он входящих в него берёт,
Человек ли пришёл, река ли,
И, раскрыв необъятный рот,
Со значением изрекает.
* * *
Вначале были море и болото,
И дух Петра носился над водою,
Которая селянкой молодою
Не знала ни моста, ни даже брода.
Но ботику в затопленном пейзаже
Для пристани понадобился берег.
Каналом безымянный раньше ерик
Назвался и другою жизнью зажил.
Земля была разрыта и намыта
И камнем облицована искусно.
И жизнь, идя в сияющее русло,
Себя не представляет без гранита.
Но между фейерверком и парадом
На палубе прогулочного бота
Окажется, что море и болото
Всё время оставались где-то рядом.
И, двигаясь в гранитном коридоре,
Мостами и причалами не скроешь,
Что всё происходящее – всего лишь
Болото, вытекающее в море.
* * *
Маша и Петя выходят в полуденный двор.
Солнцем ошпаренный двор ослепительно гол.
Лязгает сейфовой дверью подъезд, и они
В центре пустыни теперь абсолютно одни.
Справа лежит, уходя к горизонту, газон.
Слева стеной за газоном встаёт горизонт.
Воздух горячечный мелко пред ними дрожит.
Солнце, готовое лопнуть, уходит в зенит.
Стрелки часов заряжают по небу дуплет.
С неба расстрелянный хлопьями падает свет.
Постапокалипсис – как Новый Год на том свете,
Где больше Маши и Пети
Нет.
* * *
Под небом люди есть везде,
Но мёртвые всё чаще.
Бессмертны боги на звезде.
И на звезду смотрящий
За тонкий луч на звёздный гвоздь
Подвешен к небу глазом.
А значит, что бы не стряслось,
Он к вечности привязан.
Он от звезды бессмертья ждёт,
Хотя в небесном теле
Уже последний водород
Преобразован в гелий.
Но свет, испущенный давно,
Остался, и навряд ли
С живой звездой идёт кино
В ночном кинотеатре.
ЛАМПОЧКА ИЛЬИЧА
ГОЭЛРО самолично помнящая
Лампа в сердце перегорит.
И приедет на скорой помощи
С чемоданчиком айболит.
Прямо с Волховской гидростанции
Провода ко мне подведут,
И разряд, и начну мотаться я
Словно лампочка на ветру.
Так и в детстве до электричества:
Ночью выйдешь, а светлячки
В танце дергаются мистическом –
Нерождённые лампочки.
И как маленькому мне здорово
Улепётывать от врача
По туннелю, в конце которого
Светит Лампочка Ильича.
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ВЕЛОСИПЕДА «ОРЛЁНОК»
Мы решили с горки учить Орлёнка,
Что и он способен летать как птица.
А когда разгонишься, надо только
Отпустить педали и в руль вцепиться.
Потому что слева кусты и яма,
А направо сразу бултых и в речку.
Но не ветер дует в лицо мне прямо,
А несётся будущее навстречу.
И так много счастья готов принять я,
И с такою силой трещит футболка,
Что я руль бросаю, раскрыв объятья,
Забывая сразу, что надо только…
* * *
С утра я чувствую над лысиной
Небесный ток,
Как-будто вверх из камня высекли
Огромный шток.
Там, где затылок, переносица
И два виска,
Он вырастает и уносится
За облака.
И звёзды кружатся, нанизаны
На эту ось.
А я застыл, ведь утром снизу мне
Застыть пришлось.
Одно движение неверное
Внутри ума,
И следом тронется вселенная
Умом сама.
Так неподвижно и безмысленно
Торча в зенит,
Моя потеющая лысина
Всех нас хранит.
* * *
Прорвало во дворе у нас трубу.
Сварились в глубине кипящей ямы
Кусок забора, клумба, самокат,
И дом наш двадцатипятиэтажный
Над пропастью беспомощно повис.
А мы смотрели вниз на аварийку,
Покуда не остался от неё
В тумане лишь оранжевый фонарик,
Мигающий о бренности людской.
Потом всё это спрятали в асфальт,
И выросли поверх забор и клумба.
Большими стали дети и живот.
Но каждый Новый Год, лишь только гляну
В окно на двадцать пятом этаже,
Так вижу за грохочущим салютом
Уже довольно близкий грузовик,
Что медленно везёт неотвратимый
Мигающий оранжевый фонарь.
* * *
Ты гори, моя спичка. От серого льда земли
Забирайся по тонкой щепочке, а потом
На прощание пальцы застывшие обними,
И я стану чуть легче, согретый твоим теплом.
И мне станет чуть легче подняться, чтобы воздеть
Языками пламени руки в холодный мрак,
Чтобы спичкой тянуться к небу и, чуя смерть,
Согревать горизонту край как живой маяк.
И, хотя в коробке от спичек мир плоск и пуст,
И к утру догорю я, но мой освещая прах,
На востоке распустится неопалимый куст
Продолжением спички, горящей в моих руках.
* * *
Вряд ли когда-нибудь братья Качиньские
Встретятся вновь на дорогах Смоленщины
Разве что облако в небе над Катынью
Свяжет двух братьев живого и мертвого
Ведь проплывающий облачный Туполев
Запросто выполнит рейс беспосадочный
Прямо в небесную Речь Посполитую
Братскую унию польско-литовскую
Опубликовано в Эмигрантская лира №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!