Андрей Князев. Стихи, рассказы, очерки

Библиотека альманаха «Графит».

Серия «Поэты в городе». Выпуск №3

Апрель 2017, г. о. Тольятти.

Трудно и, видимо, неправильно унимать себя от биографических штришков, предваряя книгу человека, которого знаешь более четверти века.
Мой тёзка с фамилией Иванов, описывая, как, вопреки имиджу и атмосфере стихов, «аккуратен и методичен» в быту был Александр Блок, приводит разговор другого тёзки, с фамилией Чулков:
– Откуда в тебе это, Саша? Немецкая кровь, что ли?
К блоковскому ответу ещё воротимся.
Андрей Князев ни разу на моей памяти не вскрикнул, не взвизгнул, не зашёлся в рыданиях, ссутулив плечи. Так, чтобы захотелось приобнять его, похлопать по плечу, приободрить: Ничего-ничего, Андрюша, всё образуется. Андрей всегда был дружелюбен, корректен, харитоновское «к собратьям по перу я прихожу застегнутым на все пуговицы» – это и про него. Я даже не удивился, узнав, что какой-то частью своих предков Князев немец. Ага, внесём в кондуит где-то между Блоком и Приговым.
Теперь время блоковского ответа.
— Немецкая кровь? Не думаю. Скорее – самозащита от хаоса.
Литературное поколение, к которому принадлежит Князев, выдвинулось в пору смены культурных парадигм. Всего лишь несколькими годами раньше автор мог оказаться на скамье подозреваемых. Шаг вправо, шаг влево – стрельба без предупреждения. И вот приказ «р-р-разойтись».
Но и среди «разошедшихся» обнаружились идущие с некоторой долей согласованности. Согласованность чаще объяснялась кампанейскими взаимоотношениями, реже общими литературными устремлениями.
Компания, с которой ассоциируется дебют Князева, зафиксировалась под именем «Олимпийских Игр». Кроме общности места и времени – Тольятти 90-х годов XX века – и возрастной близости, её сплотили и общности иного рода.
Интерес к авангарду… Ближе прочих для тольяттинцев оказались Кручёных и ОБЭРИУ.
Синтетизм… Некоторые из участников большее признание получили в качестве художников. Но Князева эта муза обошла стороной. Почти все музицировали в составе возникающих и исчезающих музыкальных коллабораций. А вот здесь Князев развернулся на всю катушку. Насколько могу судить, некоторые из вошедших в книгу текстов изначально – тексты песен.
При всей заинтересованности авангардом, олимпийцы ни в коей мере не унаследовали его жизнестроительного пафоса. Ни в части жизнестроения, ни в части пафоса. Возможно, эти черты исторического авангарда не угодили в число привлекательных. Иных из творцов как раз они втолкнули в объятия тех или иных тоталитарных утопий. Но не оказались ли наши тольяттинские герои в положении детей, юзающих гаджеты, не представляя себе их устройства?
Мой ныне покойный самарский приятель, которого я специально приводил на вечер «Олимпийских Игр», резюмировал: Хорошие ребята. Но знаешь, мне кажется, если будут бить их девчонок – они не смогут их защитить. Увы, «не смогли никого защитить» – это упрёк стоит переадресовать всему нашему поколению.
Достаточно отключения электроэнергии, чтобы иллюзия всемогущества схлопнулась до размеров потухшего экрана. Вовсе не желая такого схлопывания, признаем: все экраны рано или поздно гаснут, а гаджеты выходят из строя. Вот этого предощущения финала у олимпийцев не чувствовалось вовсе. Взросление было им – не столько каждому в отдельности, сколько групповому эйдосу – противопоказано. Взросление разрывало групповую идентичность изнутри. Обращало недавних соратников в разбрёдшихся по своим квартирам одиночек.
Но субъективное нахождение в детском блаженном околорайском состоянии (в «радости жизни», используя любимую идиому Айвенго, центрального персонажа «Олимпийских Игр») дало «олимпийцам» способность видеть и чувствовать то, к чему закрыт доступ закупорившимся «взрослым» органам чувств. Носившиеся в воздухе флюиды схватывались и пришпиливались к бумаге. Удавалось прорицать будущее. Критерий древних прост «есть пророческий дар – поэт, нет – пшёл вон». Олимпийцам есть, что предъявить в оправдание.
Мне, стороннему наблюдателю, трудно сейчас одолеть ностальгию.
Атмосфера игры и праздника сопровождала их, с ними никогда не было скучно.
Князев был в числе самых молодых демиургов праздника. С внешностью повзрослевшего Купидона и неожиданной для такой внешности манерой читки, «имитацией проповеди дьячка». Его ранние стихи были серией фабульных верлибров (в развитие кручёныховского «В полночь я заметил на своей простыне») со сквозными героями. Их нет в этом сборнике – надеюсь, это послужит для читателя стимулом к продолжению знакомства с автором. Включение же прозы в перечень употребляемых жанров было лишь вопросом времени.
Дальнейшее развитие автора вполне укладывается в парафраз литературоведческого клише «сдача пост-советского интеллигента». Князев пробовал на зуб манеры близких ему авторов, перечисление которых нас бы утомило. Да и сводить его творческий метод к апроприации неверно.
Давайте лучше, объединив «самозащиту от хаоса» со «сдачей», представим автора на арене. Вот он пытается защититься от хаоса, давая ему сдачи.
…sed magis arnica Veritas. Безуспешно. Неважно, что победить хаос не удалось ещё никому из смертных. Мы видим, как борец, за которого мы болеем, не оправдывает наших надежд. (Первая книга, выпускаемая к 45летию – тому доказательство). А вот мы уж бьёмся в силках, расставленных русской литературой. «Милость к падшим», «сочувствие» и т.п. В пылу борьбы мы сочувствовали в надеждах на победу, по окончании или осознании невозможности этой борьбы – из сочувствия в химически чистом виде. Не упустите этого из виду: экзистенциальной драмы, таящейся за страницами, писанными играючи.
Человек с внешностью стареющего Купидона, которого скинули «с небоскрёба / с бесконечным числом этажей», хаос навалился на него, заполнил собой всё и внутри и снаружи. Хуанхэ, Гаспар Колиньи, православные калмыки, самураи, мечты эсеров о республике вольных крестьян – были они в действительности или лишь вспыхнули и потухли в его сознании?.. Сил к сопротивлению нет. Надежда появилась на свет уже мертворожденной.
В конце стоит сказать то, о чём маркетолог велел бы умолчать: солист групп «Король и Шут» и «КняZz» и автор книги, предисловие к которой вы прочитали, – разные люди.