1.
Оттого я безумен, что мать меня родила;
Что недвижна земля; что днём молчат соловьи;
Оттого я безумен, что имя тебе — Лейла;
Оттого я безумен, что эти глаза — твои.
Оттого я дик, как шакал, и худ, как скелет,
Оттого слова мои — пламя, а стоны — дым,
Что из тысячи тысяч ступающих по земле
Нет ноги, что могла бы оставить твои следы.
Оттого-то, как только прохладой пахнёт в окно,
Я безумен. Я вижу тебя. Я с тобой вдвоём.
Что мне проку хвалить твои очи и губы, Ночь?
Кто сгорел, тот не хвалит ожоги в сердце своём.
2.
За пуды серебра покупают жён,
Словно море, текут по степи стада,—
У меня только нож, да и тот чужой,
Только сердце, да разве ж его продашь?
Две сумы я надел, да и те пусты,
Три страны я прошёл — на тебя взглянуть.
Чтó пуды серебра для такой, как ты?
Всё равно что за грош торговать луну.
Где возьму я парчи тебе для шатра?
Из каких самоцветов построю дом?
У меня только нож, да и тот украл;
Только краденый нож да своя ладонь.
Но из тех, кто рабом для тебя служил,
Никому не гордиться ни перед кем:
Разве что-нибудь, кроме крови из жил,—
Это плата за ночь на твоей руке?
Нет вина у меня — напоить гостей;
Нет ума у меня — уж не первый год…
Только нож у меня — рассчитаться с тем,
Кто под свадебный кров тебя поведёт.
3.
Я — на руке у тебя перстень с печатью, девушка:
Мной запечатано слово твоё любое.
Я — у тебя под ногою камень брусчатый, девушка:
Каждый твой шаг отзывается в сердце болью.
Я — непривязанный пёс, и если луна ты,
Плач мой несётся к тебе на дороге горной.
Я — у тебя под фатою цветок граната:
Запах волос твоих перехватил мне горло.
Я — бесноватый, юродивый, грош цена мне,
Брошенный камень, волны разнесённый рокот.
Я — под перстами истерзанных струн стенанье,
Падаль, присохшая взглядом к твоим воротам.
Имя моё для тебя — плод недоспелый, любовь моя.
Сорванный лист на ветру меж летящих сонмищ.
Имя моё для тебя — песнь без припева, любовь моя:
Даже и в сонном бреду ты его не вспомнишь.
Что же во мне, как огонь в пустоте ночи,
Победоносное имя твоё звучит?
4.
Передайте той, белогрудой,—
Пусть наденет синее платье.
Видеть в синем её — проклятье,
Я смотреть на неё не буду,
Убегу, уеду, забуду…
Сотвори, о Господь мой, чудо:
Обесцветь проклятое платье,
Перекрась синий цвет повсюду…
Наапет Кучак
Клином солнце тянется от дверей,
Под окном премудрствуют сизари…
Я хотел бы певчим быть при дворе,
Чтобы синее платье тебе подарить.
Чтобы стали блёклыми пред тобой
Свод небес и моря лазурный вал,
Я пошёл бы горше, чем на разбой,—
Для воров бы на площади танцевал.
Я бы отдал золота — сто возов,
Сам за это бы нищим в тюрьме зачах,
Чтобы самый синий в мире узор
Заиграл бы парчой на твоих плечах.
Я запродал бы клочья своей души,
Чтоб оно предстало моим глазам;
Я сапфирами дал бы его расшить —
Пусть рабыням достанется бирюза!
Но бессильны руки мои, и не
У кого просить: нищета и сор.
А в чертоги сильных в любой стране
Не пускают петь ободранных псов.
Никогда бы ты не стала носить,
Не взяла бы подарка из этих рук…
И во сне мне снится смертная синь,
Застилая зной на сером ветру.
5.
В кабаке густеет пьяный дым,
В кабаке пирует всякий сброд…
Нынче пью с бродягою одним,
Что сидел на камне у ворот.
И на пальцы, скрюченные в дрожь,
Ты ему, из дома выходя,
Уронила в пыль блестящий грош —
Каплю золотистого дождя.
До кончины дней его тугих
Он теперь от стужи защищён:
Отдал башмаки ему с ноги,
Обменялся платьем и плащом;
Отдал всё. И нет тому причин,
Чтобы нам не пьянствовать вдвоём:
Место у ворот теперь — моё,
Я его навеки получил.
Кто тебя не видел — не постиг,
Что таится в слове «навсегда».
Мне теперь отсюда не сойти
Даже в час последнего суда.
И ни часовому на посту,
И ни башне в каменном тыну…
Я корнями в камне прорасту,
Ветви над оградой протяну,
Уподоблюсь тёрну и плющу,
Стану тамариском и травой…
Я корнями сердце проращу
Посреди булыжной мостовой.
Чтобы не сумела миновать
Ни в одной из троп твоих земных —
Для того я выкупил права
На своё владенье у стены.
В кабаке — бессумрачные дни,
В кабаке — щербатая луна…
Нынче пью с бродягою одним,
Пью и упиваюсь без вина.
Всю неделю ни куска во рту
Не держать почти наверняка —
Все монеты отдал я за ту,
Что дала ему твоя рука.
6.
Пятьдесят у тебя рабов — клеймёные лбы.
Пятьдесят у тебя рабов и сорок рабынь;
Затеряться бы в этом стаде, став посреди…
Пятьдесят рабов. Со мной — пятьдесят один.
Пятьдесят женихов (был бы с ними, если бы мог).
Пятьдесят теней, обступившие твой порог,
Пятьдесят трофеев к чести отцовских седин…
Пятьдесят влюблённых. Со мной — пятьдесят один.
Пятьдесят ночей не могу осилить тоску.
В полусотый раз мне снится, как по песку
Увлекают за трупом трупы, с ножом в груди…
Пятьдесят убитых. Со мной — пятьдесят один.
7.
Ты замкнул небеса для меня, Творец!
Просверлил глаза мне Твой окоём!
Я бы стал святым на своей горе,
Если б я любил Тебя, как Её.
Убери с души мне каменный груз —
Я, как птица, взлечу к Тебе в вышину!
Вместо этого ниже и ниже гнусь,
Ни рукой, ни ногою не шевельну.
Ни движенья, ни сил у меня в груди —
Только эта проклятая там, внутри…
Отвори небеса Твои, Господин.
Забери навсегда меня… забери…
8.
Руки высохли. Рот и глаза затянуло льдом.
Даже имя утратил — не помню когда и где.
Только пепел остался от места, где был мой дом.
Как живой среди мёртвых. Как мёртвый в мире людей.
Что за тени вокруг разевают немые рты?
Не могу я думать о них, если снилась ты.
Кандалами клубится дороги призрачный шёлк.
Я зажал себе уши, пытался закрыть глаза —
Я ушёл от тебя, я ушёл от тебя, ушёл!..
Каждый стон в измождённых суставах тянет назад.
Кто сказал мне о Боге? — Ступайте в свой монастырь!
Не могу я думать о Нём, если снилась ты.
Для чего ты убила меня? Для чего я жив?
Для чего я иду? Для чего обречён дышать?
Это просто во сне я скитаюсь в мире чужих,
Это просто ступни обжигает мне каждый шаг,
Это просто горячка во лбу не хочет остыть…
Как могу я думать о ней, если снилась ты?
Отнялись и глаза, и язык, и на шраме шрам,
А на месте дома — лишь пепел кружат ветра;
Ничего впереди, и глумливый смех за спиной…
А куда я иду — не знаю. Мне всё равно.
Что за смерть меня встретит в дороге? — Мысли пусты.
Как могу я думать о ней, если снилась ты?..
Опубликовано в День и ночь №4, 2019
