Александр Лошкарёв. БЫЛА БЫ ВЕСНА…

*  *  *
Дурная пора межсезонья…
Живя на пороге зимы,
невольно находишь резоны
выпрашивать снова взаймы
у бога в любой ипостаси
(где истинный – сам разберись!),
ничтожную горсточку счастья –
украсить продрогшую жизнь.
Согреться не водкой, но лаской,
любить – чтоб до смерти вдвоем…
Однажды сбываются сказки,
хотя они, знаешь, вранье.

*  *  *
Под небом, виснущим на плечи,
под снегом, лупящим под дых,
никто, как водится, не вечен –
так мало места для живых
в многоэтажном захолустье,
в сырых прогалинах дворов…
Тем проще пониманье сути
простых и сокровенных слов,
ценней прикосновенья взглядов,
прочней обманчивая связь…
Для жизни так немного надо –
чтоб кстати эта жизнь пришлась.

*  *  *
Вслепую растасовывая годы,
судьба меня родиться подвела,
когда страна паленую свободу
без закуси хлестала из горла.
И молодость, с ног сбитая, ложилась
под мрамор в неизбывный ровный ряд.
Вновь чья-то мать рыдала и молилась…
А я не знал, что рядом смерть носилась
и в этом был, конечно, виноват.

*  *  *
Ветра во дворе захолустном,
привычная брань за стеной,
и как-то особенно грустно,
что ты не осталась со мной.
А время ведет нас по кругу
подобно круженью листвы.
Чем дальше – тем ближе друг к другу,
чем ближе – тем дальше, увы…

*  *  *
По-над крышами, под облаками,
опираясь на дым заводской,
чуть качаясь, слепыми шагами
сокращаю дорогу домой
в сигаретно горчащее детство,
в хриплый лай беспризорных собак,
в беспробудное пьянство подъездов,
в замеревшее время и место,
из которого выйти – никак.
Сколь ни пробуй с вещами на выход –
сзади свет, темнота – впереди.
Возвращение – это не прихоть,
это финиш земного пути.

*  *  *
У помойки раскурив окурок,
бросив звон вчерашнего вина,
к магазину топаю понуро –
плоть от плоти странная страна,
что трезвоном новых колоколен
глушит боль развалов и утрат.
…Солнца свет приветлив и спокоен,
и никто ни в чем не виноват.

*  *  *
Расплываются города контуры
серой кляксой на белом снегу.
От зимы этой, чистой до одури,
я сбежать никуда не смогу.
Ничего… Будет сердцу отдушина.
Память пусть зарастает быльем.
Заметает мотивом в наушниках
все, что было со мной до нее.

*  *  *
Оттаявший воздух горек,
и в горле тяжелый ком.
Дурманящий влажный морок
за грязным стоит окном.
Полна трехэтажным матом
плацкартная дробь колес.
Уносимся вдаль куда-то,
где я еще жив всерьез.

*  *  *
Чтобы ворваться без спроса,
музыка время найдет.
Взвизгивать будут колеса,
будет мычать идиот,
скверно играя немого,
мелочью грязной бренча,
что-то про бренность земного
и вековую печаль.
Лязг полумертвых трамваев,
птичий и бабий галдеж –
музыка эта живая –
в жизни живей не найдешь
для пиджаков и спецовок,
для площадей и трущоб.
Музыка вечна. Жаль, слово
не появилось еще.

*  *  *
Сквозь сито больничной палаты
себя пропустив,
идешь исхудавший, помятый,
но все-таки жив.
От солнца лимонного морщась,
по скверам, дворам
несешь свои бледные мощи
домой, а не в храм.
Уходишь из рая и ада,
из бреда и сна.
А что еще глупому надо?
Была бы весна…

Опубликовано в Бельские просторы №3, 2020