Сегодня Владимиру Ломовому исполнился бы 61 год.
Есть люди, которые не проходят, их уход невозможен. Смерть ничего не может поделать с такими, бессмысленная бесполезная беспомощная смерть.
Есть ещё один способ уйти и остаться. За стихами и прозой не спрячешься, в них Володя такой же, как в жизни — настоящий.
Его номер в моей записной книжке — телефон спасения, потому что, если некому помочь, и очень худо — можно позвонить Володе. Не звоню, только знаю, если что — поможет он откуда угодно.
Он знал: жить нужно не «зачем», а «для кого», и жил для тех, кого любил. Любил, да не себя.
Зима или какое-то осеннее холодное время. Чистые пруды. Аня, я и Володя очень замёрзли, но у нас есть спасение. Под пальто у Володи — бутылка «Мартини», пить нельзя на виду, но Володя приладил к бутылке трубочку. Пальто распахнуто, дует ветер. Мы с Аней как две вампирихи по очереди наклоняемся к Володе и пьём «Мартини» прямо из пальто. Пьём «Мартини» из Володи. Горят бульварные огни, люди бегут и хмурятся от холода, мы смеёмся. Нам так смешно, что мы такое придумали! Но это придумал он.
У меня должна быть выставка, но я не умею вешать эти картины. У меня никого нет, кроме Ани и Володи. Звоню ему.
— Твоё пальто ещё работает?
— Да.
— Мне нужна твоя помощь…
Пальто работает.
Саша Николаенко
***
В синем тазике небес
Солнце пляшет мандаринкой.
Подставляя небу спинки,
Согреваются дома.
Почерневший мокрый лес
Внемлет смелым птичьим трелям.
Завтра — первое апреля,
И закончилась зима.
Только стал весь мир мне мал,
Как котлетка на тарелке —
Города пусты и мелки,
А моря, как капли слёз.
Отчего-то измельчал:
Умещаются в кармане
Черноморские лиманы
И карельский лес берёз.
А когда-то был большим.
Нет… Огромным словно космос…
Но скатился под откос он
И в кювете похудел.
Среди старых, рваных шин
И пивных пустых бутылок
Расхандрился, стал бескрылым,
Не успел, куда хотел.
Стало некого любить…
Вот, возможно, в чём проблема —
Что не выстроена схема
Воплощения чудес,
Чтобы этим чудом жить,
Стать дыханием любимой…
Солнце пляшет мандарином
В синем тазике небес.
***
Для тебя я когда-то умер.
Я уехал и не вернулся.
Сгинул в ломаных переулках,
В лабиринтах московских улиц.
Я завидую тем, кто может
Разлюбить, но остаться в нише
Отношений друзей хороших.
Я остался — недолюбившим.
На сожжённой однажды грядке
Не поднимется ровно зелень.
И когда у тебя — «в порядке»,
У меня пред глазами — темень.
Просто я до сих пор болею,
Отвыкая от шёлка кожи.
Я не злюсь — я любить не смею.
Равнодушным быть невозможно.
Да какая тут к чёрту дружба,
Если просто трясёт от мысли,
Что ведь был я когда-то нужным
В самом что ни надёжном смысле…
Тянет в поезд волной искуса,
Но в груди частой дробью зуммер —
Я уехал и не вернулся…
И случайно когда-то умер.
***
Если женщина обещала —
Половину отдай ветру,
Чтобы, годы спустя, встретив,
Не тревожить её печалью.
О несбыточном, что звучало
Стуком сердца на километрах,
Жажду тела запутав в ветках,
Чтоб опять не начать сначала
Привыкать к ней, чтоб раствориться…
Слава Богу — живёт складно…
Муж, семья… И всему — рада…
Остуди ветер наши лица.
Я не смог ни убить, ни спиться.
Я был близко, а он рядом,
Но, встречаясь с тобой взглядом,
Мне хотелось взмыть в небо птицей…
Ветер сплетничал синей дали:
Сколько песен я спел молча,
Сколько ласки копил ночью,
Чтобы днём утопить в бокале,
Лишь бы ты этих бед не знала…
Обходя стороной прочих,
Я полжизни прожил, точно
Ту, что женщина обещала.
***
Эхо грохота от пушки, отстрелившей утро полднем,
Пронесётся над рекою, заметается в каналах,
Голубей поднимет в небо заполошенною стаей
И умрёт в дворах-колодцах, не дойдя до магистралей.
В этот день, смурной и хмурый, нет мне милости господней —
Без меня уйдут на север все составы на вокзалах.
День дождливый, вечер скорый, не успел я взять билеты.
Прогуляюсь по бульвару, где с тобою вместе были.
Потреплю крыло Пегаса, он уже подрос немного…
В жёлтых фонарях московских ночь ступает босоного,
Подмораживая лужи ветром острым, как стилеты.
Коли не был он из бронзы, мы б с Пегасом в небо взмыли,
Пролетели б над страною, где безмозглые лютуют,
Где старушки доживают век свой в нищете глубокой.
К Петербургу, что из моря выполз — чудом над Невою,
В берега вцепившись крепко, чтобы стать моей тоскою…
Друг крылатый, ты нас видел… Видел наши поцелуи…
Как же ночью одиноко без подруги кареокой.
У любимой день рожденья… Мы зовём с Пегасом бурю!
Рви металл от постамента, чтоб копытца застучали,
Закрути в холодном вихре, расправляя бронзу крыльев.
Мой Пегасик-жеребёнок, отнеси меня к любимой,
На проспекты и каналы с чередой оград ажурных…
Милый, славный город Питер, утоли мои печали.
***
Наши гнёзда — толкучка вокзалов,
Наши грёзы — в плацкартных вагонах.
Рельсы в путь зазывают упрямо,
Подгоняя звонком телефона.
Наши крылья — билеты в кармане.
Направление — голос любимых.
Независимо от расстояний,
Нас влекущий непреодолимо.
Наши метки — билеты в театры.
Наши встречи — сиротство постелей.
Наши планы — мечта психиатров.
Мы живём только по воскресеньям.
В дни иные мы не существуем,
Оживая лишь от телефона.
Нам дороже лекарств — поцелуи.
В нашем позднем любовном сезоне.
***
Что б ни сказали в Совинформбюро,
День на войне не бывает без битвы,
Даже в затишье мы шепчем молитвы —
Боже, не дай нам лежать средь убитых
Бренною плотью с разъятым нутром.
Что бы ни думали те, кто придёт
В пыльные залы закрытых архивов:
Да! Мы боялись, но мы не трусливы.
Мы не пропали, мы всё-таки живы —
Вам никогда не закончить подсчёт.
Май не закончил войну навсегда.
Те, кто вернулся, живут за всех павших.
Криком в ночи мы пугаем домашних
Снами, где вновь, погибаем на пашне,
Где не спасает от пуль борозда.
Эта война не окончена, нет…
Бой завершился, но мы не зарыты,
Не захоронены и позабыты.
В тёмном лесу у землянки разбитой
Всполохом крови встаёт бересклет.
***
В рощи белых берёз мы приходим по хоженым тропам,
Где поют соловьи для погибших в прошедшей войне,
Где бегут меж корней, осыпаясь, канавки окопов,
Где нет шума дорог, где деревья стоят в тишине.
Со времён ледников наше племя воюет со всеми,
Кто приходит с мечом умножать на погосте кресты.
Кто приходит врагом, чтоб залечь в неостывших постелях,
Чтобы волосы вдов стали утром светлей бересты.
Поднимаются вверх над воронками тонкие станы,
Оттеняя листвой седину белоснежных стволов.
Это сходятся вдовы обмыть заскорузлые раны
Тем, кого не отпели под звон наших колоколов.
Может, хватит войны, может, хватит плодить бабье горе?
Наши рощи берёз — миллионы заплаканных вдов.
Сок бежит по стволам. Слёз ручьи превращаются в море,
Не мелеет оно, истекая потоком годов.
После каждой войны наш народ остаётся подранком.
Плачут сотни берёз, увлажняя откосы траншей,
Собираем весной эти слёзы в консервные банки
И не можем понять, отчего так тепло на душе.
***
Грустно мне как-то, и мне неспокойно…
Нервною дробью колотится сердце.
Будто я где-то открыл не ту дверцу,
Будто меня поведут под конвоем…
Вроде невинен… Но кто здесь решает?
Всё разрешится в тот день, когда сгину…
Ну, а пока я сей свет не покинул,
Так я и буду мотаться по краю.
Что-то неладно и как-то неловко.
Где-то неправ был, желая как лучше.
Поздно мне каяться, стоя над кручей.
Будто не жизнь, а одна отбраковка…
Волк-одиночка, и надо бы было,
Не изменяя судьбы понапрасну,
Так и идти — не пытая о счастье,
Так и прожить — в окруженьи бутылок.
Вы уж простите — кто может, кто слышит.
Мне лишь хотелось немного покоя…
Если в ночи, где-то волки завоют —
Я к ним иду по цинкованным крышам.
***
Перемежаются реальность и мечты:
Что хочется и что даётся свыше.
Ты спеть готов, но тут тебя не слышат,
Тут слушают, но нужен им не ты…
И ты кричишь, но чаще — чтоб не вслух.
Здесь всем плевать, «туда» — не докричаться.
Проходит жизнь, едва успев начаться.
И смерть легка, как тополиный пух.
Опубликовано в Этажи №3, 2023
