Все карты спутала война
Жили-были Александр Михайлович и Мавра Афанасьевна Хритоненковы в старой-престарой, уже довольно ветхой, еще прадедовской избушке у самого берега тихой и мирной речушки Сож на бывшей земле Мстиславского уезда в деревне Козлово, которая в советские времена оказалась в Хиславичском районе Смоленской области. Было у них пять сыновей – Степан, Захар, Владимир, Василий, Николай. Правда, война оставила родителям в живых только Захара и Владимира. Жили дружно, но очень и очень бедно. Клочок земли за хатой просто не мог прокормить такую большую семью, хотя все работали на ней с малых лет и «до седьмого пота». Александр Михайлович частенько ездил с односельчанами на заработки в ближайший город Мстиславль: до Смоленска больше сотни верст, а тут было совсем рядом – всего-то в двух десятках километров, да и за сделанные канаты и веревки артель хорошо платила. Многие в этом красивом и гостеприимном белорусском граде оставались навсегда. А вот Александру Михайловичу не хотелось покидать оставленное в наследство предками «насиженное гнездо». Но в конце двадцатых годов по деревне прокатился настоящий голодомор. У людей вдруг не нашлось зерна, чтобы засеять свои наделы. Ну а без хлеба деревня – не жилец. Обессиленные, чуть живые люди стали покидать насиженные места в поисках лучшей доли. Ушел из отцовского дома со справкой сельсовета, с несколькими бульбинами в домотканой сумке и Захар. Добрался до Москвы, устроился на завод, стал электриком. Сначала вступил в комсомол, потом в партию большевиков, пошел учиться. И когда, как говорится, оперился, встал крепко на ноги, забрал семью из деревни в столицу. Владимира определил на работу, остальных – учиться.
Обосновались в Люблино. На заводе смышленый и старательный ученик Володя Хритоненков мигом поднялся до токаря VI разряда: ему уже поручали сверхточные и сложные детали. А высококлассному специалисту даже отсрочку от службы в Красной Армии можно было легко устроить. Когда парню уже перевалило за двадцать годков, из Люблинского райвоенкомата его направили в морфлот. Александр Михайлович сокрушался: «Какой из него моряк, ведь он и моря-то в глаза не видел. Все детство на речке ноги полоскал. В наших краях того моря сроду не было…» Но мечтатель-романтик Володя туда сам напросился: соблазнился формой и возможностью своими глазами мир поглядеть.
Еще в учебном отряде у новобранца обнаружили прекрасный слух. Офицер ему так и сказал: «Быть тебе, парень, флотским “слухачом”…». А когда Володя узнал, что «слухачами» моряки называли акустиков, улыбнулся и пошутил:
«я б в акустики пошел, только пусть меня научат. Это же интересно!» Акустик – глаза и уши корабля. Он может найти подводную лодку или мину в любое время суток на любых глубинах, независимо от погодных условий и сезона. Но вот дистанция, точность, место ее нахождения зависит от гидрологических условий моря. Тут как раз и нужны гидроакустические средства – то ли комплексы, то ли эхолоты, то ли гидролокаторы, то ли шумопеленгаторы. Они улавливают шумы от винтов, турбин, каких-то работающих механизмов, которые под водой распространяются на гораздо большие расстояния, чем, скажем, в воздухе. Только акустику важно отличить шумы гражданских транспортов и сейнеров от военных неприятельских подводных лодок и кораблей. Именно так акустик определяет направление, координаты и классификацию цели. А этому молодому матросу надо было еще около года учиться.
После «учебки» Владимира Хритоненкова направили на Тихоокеанский флот и определили на минный тральщик «Т-119». Когда юный акустик на палубе увидел спасательные пояса на бортах, даже растерялся. Но бывалый боцман с улыбкой подмигнул ему: «Если вдруг мы наскочим на мину, не раздумывай и хватай под руку этот пояс. Достоинство нашего корабля в том, что за борт прыгать не надо. Палуба уйдет из-под твоих ног за несколько минут».
Все ясно, когда в море грохочут орудия, разрываются снаряды, дым пожаров на кораблях, а небо над головами полосуют самолеты, – это морское сражение. Но когда вокруг тихо-тихо, мирно и безмятежно, трудно поверить, что где-то совсем рядом под водой врагом оставлены смертельные «сюрпризы» – мины. Это тоже сражение, но скрытое. Такая «тихая война» требует от морских саперов не просто умения, смелости, осторожности, четкости, но и военной хитрости, чтобы не совершить ту самую единственную ошибку. Моряки тральщиков и в походе, и в бою днем, ночью, в шторм, рискуя жизнью, всегда идут впереди боевых кораблей. Они расчищают густо засоренные минами участки и убирают с дороги расставленные врагом смертельные ловушки. Здесь что ни матрос, то незаурядная личность.
А основным оружием трального корабля всегда были поисковые гидроакустические аппараты, к которым, как к галерам цепями, прикованы вахтенные акустики или пловцы-минеры. В их руках жизнь не только каждого сапера моря, но и корабля. На тральщике акустик – это Бог, которому верят и в моменты опасности на него молятся. За Володей Хритоненковым, ставшим уже командиром отделения акустиков, экипаж всегда был как за каменной стеной: умный, умелый, изобретательный, надежный, одним словом, мастер своего дела.
Казалось, служба у гидроакустика, старшины второй статьи Володи Хритоненкова уже заканчивалась. Еще немного, еще чуть-чуть и снова – к своему заводскому станку. Он уже и семье, и друзьям об этом отписал весточку. Но все карты спутала война. Пришлось ему носить морскую форму еще почти шесть трудных и смертельно опасных лет.
Тени «арктических волков» Третьего рейха
В 1943 году активизировались поставки союзников по ленд-лизу. Короче, США взаймы или в аренду самым коротким путем поставляли через Норвежское и Баренцево море в Архангельск и Мурманск танки, самолеты, авиационный бензин, нефть, медицинское оборудование и лекарства, продовольствие, так необходимые обороняющимся советским городам и фронту. Американцы этот путь называли «дорогой смерти», потому что немцами здесь уже проводилась морская операция «Вундерланд», что означало «Страна чудес». Им важно было «закупорить» Карские ворота и не пропускать транспорты и караваны союзников. Поэтому они в этот вечно ледяной и заснеженный край запустили так называемую «волчью стаю» – ударную группу подводных лодок «Грейф» с акустическими самонаводящимися бесследными торпедами – для уничтожения советских конвоев уже на переходе из Карского в Белое море в районе острова Диксон. Эти «арктические волки» имели такие устройства, что могли скрытно, словно тени, проплывать даже на перископной глубине под кораблями. Причем в Карском море гитлеровцы на наших крохотных, богом забытых островках имели тайные базы, где отдыхали, пополняли запасы и чувствовали себя уверенно, по-хозяйски. Только после войны там находили останки бункеров, блиндажей, продовольственные кладовые, топливные канистры со свастикой, патроны, вещевые склады и даже ремонтные мастерские. А в это довольно короткое военное время они уже успели разгромить полярный конвой, который шел из Архангельска на Диксон с грузами для полярных строек и станций с семьями зимовщиков и летчиками Карской авиабазы. Потом одна из лодок врага атаковала мобилизованный рыболовецкий траулер, который буквально через минуты две уже был под водой. Вскоре погибло гидрогеографическое судно «Норд». число морских жертв вокруг Диксона каждый раз множилось. Только после этого военные острова очнулись от царившего благодушия. Видите ли, они полагали, что фашисты сюда носа не покажут, мол, для них ничего нет страшнее «Генерала тумана» да «Адмирала льда». А те даже замахнулись оккупировать Диксон с помощью крейсера-броненосца «Адмирал шеер», который вольно себе «разгуливал» в окрестностях острова. С него уже не единожды высаживались группы автоматчиков и уничтожали вместе с людьми зимовки полярников. Оборудование радиостанций, запасы продуктов питания, секретную документацию вывозили. Громили стоянки охотников зверобоев. Вот когда только «петух клюнул», военные спешно стали героически защищать и военную базу, и гидрометеоцентр, и радиостанцию, и все карты – климатические, коммуникационные, судоходных фарватеров.
Но и советские моряки были «не лыком шиты»: могли постоять за себя.
Тральщик Владимира Хритоненкова «Т-119» постоянно сопровождал корабли из Америки на Родину. За каких-то семь месяцев корабль целехоньким и невредимым прошел почти тридцать тысяч миль и отконвоировал в порты Баренцева, Карского, Белого морей свыше 130 транспортов со стратегическим грузом. Экипаж сопровождал в Арктику и обратно ледокол «Сталин», участвовал в спасении личного состава с подорвавшегося на мине тральщика «Т-31», преодолевая опасности, перегнал на базу американский немного тихоходный, но с хорошей гидроакустической станцией тральщик АМ-147 «Ассэй». Он потом стал тральщиком «Т-120», на который перебрался весь экипаж Владимира Хритоненкова.
В наградном листе его командир капитан-лейтенант Дмитрий Лысов не скупился на похвалу, писал, что «…т. хритоненков получил и в кратчайший срок освоил новую, сложную акустическую аппаратуру, которая работала на всем пути в семь тысяч миль, а тральщик проходил через район активных действий немецких подводных лодок…», что «…при их атаке точно и четко давал командиру исходные данные, чтобы противостоять им», что «…при следовании в конвое на переходе Англия – Полярное успешно вел поиск в самой системе конвоя…», что
«…т. Хритоненков постоянно участвовал в боевых тралениях корабля». За что Владимир Александрович Хритоненков тогда получил свой второй орден «Красной Звезды».
В навигацию 1944 года до Диксона из тихоокеанских вод дошел только один караван. Навигация, с латинского, «плыву на судне», то есть время, когда по погодным условиям Севера возможно судоходство. Так вот немцы об этом караване уже знали многое и его поджидали. Тогда гитлеровские «арктические волки», припрятав «за пазухой» новые акустические торпеды, уже прочно оккупировали трассу Северного морского пути в Карском море. А вот советское командование об этом пока еще ничего не знало. Морские разведчики поздновато спохватились. Когда ледокол «Северный ветер» прошел море Лаптевых и в проливе Бориса Вилькицкого передавал грузовой транспорт экскорту сопровождения, у кромки льдов караван неожиданно атаковали вражеские субмарины, но торпеды прошли мимо. Одна из них врезалась в льдину. Подводную лодку никто не заметил, поэтому мощный взрыв «списали» на дрейфующую мину, которых там было столько, что хоть пруд пруди. А фашисты продолжали скрытно преследовать корабли и суда, выжидая удобного случая для новой атаки.
«Сторожевик» закрыл командира «грудью»
Рано-рано транспортные суда с востока – «Буденный», «Кингисепп», «Комсомолец», «Революционер» – вышли изо льдов на чистую воду и соединились с судами «А. Андреев», «Игарка», «Моссовет» в один ордер – морской конвой, под охраной сторожевых кораблей, тральщиков, большого охотника за подводными лодками. Это было уже в конце сентября, когда погода совсем не баловала моряков. На советский конвой порой набегали плотные полосы стылого осеннего тумана. Охраняемые транспорты шли так близко, что силуэты идущего впереди судна угадывались только по кильватерным огням. На пути «путались под ногами» ледяные поля и карликовые айсберги. чтобы их миновать, приходилось часто менять свой курс. В кромешной темноте это был почти подвиг. Но встать на якорь и ждать рассвета не позволял преследовавший по пятам противник.
На следующий день после часа ночи командир сторожевого корабля «Бриллиант» открытым текстом по радио докладывает, что обнаружил вражескую подводную лодку. А вокруг – из-за тумана, порывистых снежных зарядов и шторма – никакой видимости. Совсем обнаглевшая стая вражеских субмарин охотилась за конвоем уже в надводном положении. Корабли охранения еще плотнее окружили транспорты, но одна из лодок «волчьей стаи» в какую-то брешь выпустила торпеду в самый большой транспорт «Революционер», где был особой важности груз для фронта и находился штаб конвоя. Светящийся след торпеды заметил сигнальщик, и «сторожевик» стремительно перекрыл ей путь. Оглушительный взрыв потряс всю округу. В воздух поднялся почти десятиметровый водяной султан. И вдруг – воцарилась какая-то зловещая тишина. На месте гибели корабля нашли только соляровое пятно, две полузатопленные шлюпки, несколько спасательных пробковых поясов и моряка без сознания, который потом умер. Это был бессмертный подвиг экипажа, заслонившего в бою командование конвоя.
Командир конвоя приказывает командиру тральщика «Т-120» капитан-лейтенанту Лысову из ордера выдвинуться к острову Кравкова, вражескую лодку там найти и уничтожить. А той лодки, как говорится, уже и след простыл. Три часа безуспешно «шарила» квадрат акустическая аппаратура, пока не отказала. Пришлось уходить на базу зигзагом – переменным курсом в северо-западную сторону от шхер Минина. Это недалеко от архипелага небольших скалистых островов у побережья Таймыра, разделенных узкими проливами, где в море высоченные и остроконечные скалы – шхеры. Буквально через час командир отделения акустиков Хритоненков доложил, что удалось самим починить комплекс. Лодку врага стали искать по пути. Враг маневрирует, выжидает, каждый раз меняет курс.
А время идет. Прошло еще несколько часов. Владимир Хритоненков докладывает: «Впереди по курсу корабля слышу шум винтов подводной лодки…». Дмитрий Лысов приказывает атаковать ее глубинными бомбами. Но вражеская лодка увернулась. Где ее увидишь в густом тумане и снежной завирухе, да и море на этот раз что-что сильно заволновалось. Никто не заметил ни перископа, ни следа торпеды, пока не раздался взрыв в кормовой части тральщика. Он был такой силы, что руль и гребные винты корабля вывернулись наружу, прямо вверх. Корпус деформировало до самого форштевеня. Радиоприемники и передатчики, радиопеленгаторы, эхолоты и другие акустические приборы сразу же вышли из строя.
Не работали уже и вспомогательные механизмы. Погас свет. Тральщик потерял ход и даже на градусов семь накренился на левый борт.
Вообще тральщик «Т-120» для вражеской подводной лодки – это просто «бумажный кораблик», который можно было и рукой прихлопнуть. Небольших размеров – всего пятьдесят метров, легкий, подвижный, с хорошими мореходными достоинствами, этот тральщик никогда не выбирал для своей работы ни погоду, ни «засоренное» минами место. У него мелкая посадка, чтобы легко проходить над минами. Он был и грозным, и уязвимым одновременно. Но фашисту «волчьей стаи» обер-лейтенанту Эрнсту Мангольду, командиру подводной лодки U739 из группы «Грайф», было все равно, какой советский корабль потопить. Он его атаковал и еще даже остался ждать последствий.
Спасительный остров Подкова
А молодой командир, которому только-только исполнилось 26 лет, не терял хладнокровия и выдержки: в эти критические минуты мгновенно принимал решения и четко отдавал приказы, чтобы сохранить живучесть лодки. Распорядился выкачать часть топлива за борт и вернул тральщику остойчивость: корабль выровнялся. Связаться с базой возможности не было, поэтому он приказал стрелять осветительными снарядами и сигнальными ракетами – вдруг кто-то из своих заметит. И все время думал: как поступить дальше?.. Корабль на плаву, но не имел хода. А стоячий – он же просто мишень для врага. Но покидать его – это измена Родине. Для защиты «клочка советской территории» капитан-лейтенант Лысов оставил на смертельно раненном корабле только тридцать четыре человека – своего помощника, командиров электромеханической, артиллерийской и минометной боевых частей, два орудийных расчета, аварийную службу и радистов. Тут же распорядился спустить на воду оставшиеся плавсредства. На перегруженном понтоне оказалось двадцать моряков, на катере уже с покалеченным мотором – 26. Каждой группе досталась только уцелевшая маломощная переносная радиостанция и по два весла. Не успели захватить про запас ни еды, ни питьевой воды.
Зачем? Ведь предстояло до ближайшего берега пройти всего где-то пятьдесят миль. На катер сложили все секретные документы. Владимир Хритоненков спросил: «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите с вами остаться?» Тот улыбнулся, обнял, как он частенько говорил, «свою палочку-выручалочку» и сказал: «Спасибо, Володя. Твоего боевого поста нет, значит, делать тебе здесь уже нечего.
А вот мою просьбу постарайся выполнить…» И Дмитрий Алексеевич вручил ему на сохранение партийный билет, ордена, письма, записочку родителям.
А потом снял шинель: «Дарю на память, бери – пригодится». Повторил курс, куда надо идти, приказал спешно отходить от борта.
Прошло минут двадцать, и отплывшие где-то в пяти кабельтовых – примерно в километре – от правого борта корабля заметили всплывшую вражескую субмарину. Артиллерия открыла огонь, она тут же исчезла. А через час прогремел взрыв, и над средней частью тральщика в воздух поднялись обломки. На поверхности моря осталась только носовая часть, и та на глазах моряков экипажа продержалась на плаву не больше десяти минут. Так не стало тральщика «Т-120» под названием «Сатурн». Так геройски вместе с прославленным командиром Д.А. Лысовым погибли их боевые товарищи. А немецкая лодка прошла мимо тонувшего корабля и скрылась далеко в стороне от катера и понтона, которые оказались посреди пустынного моря: куда ни глянь – никого на горизонте.
В районе Диксона все эти пять дней стояла просто невыносимая погода: густой туман, шквалистый ветер, резкое похолодание. Самолеты не могли осмотреть место гибели тральщика, начать поиск катера и понтона, на которых люди оказались без еды, питьевой воды, теплой одежды, защиты от северной стихии.
Как это было, позже в наградном листе скупо и лаконично напишут: «Находясь на катере при девятибалльном шторме и низкой температуре в течение четырех суток, т. Хритоненко почти бессменно стоял на шкотах паруса и одновременно всеми способами осушал катер от воды…». Но на самом деле было более трагично. Катер следовал под веслами и парусами, сделанными из шинелей. Порывистый ветер со снегом пытался снести моряков с крохотной палубы, а штормовые волны накрывали их с головы до пят. Все были мокрые, обмороженные, обессиленные, словно какие-то ходячие манекены. Некоторые теряли веру на спасение и уже даже не сопротивлялись стихии: кто-то бросался за борт, кто-то умирал от обморожения, кто-то просто лишался здравого рассудка. А вот Владимир Хритоненков вел себя на редкость мужественно. Он на катере не только «управлял парусами с помощью шкотов и вычерпывал воду», но и словом, делом, поступками помогал сослуживцам выжить.
Поначалу катер и понтон следовали курсом в пределах видимости. Но штормовые волны разметали эти легкие чуть ли не игрушечные кораблики, а туман помешал им вновь соединиться, чтобы держаться вместе. И понесло их в разные стороны. Понтон – плоскодонное несамоходное суденышко. Это просто обычная открытая площадка с легким ограждением, которую кто-то еще должен буксировать. Служит он только для поддержания кранов или копров, траления мин, в качестве опоры наплавных мостов, может быть еще плавучим причалом для выгрузки грузов. У членов экипажа «Т-120» на понтоне было только два весла, но морская зыбь мешала морякам грести. Эти весла-коротышки не добавили гребцам ни сил, ни скорости, ни уверенности. Пришлось «включать» матросскую смекалку: из весел сделали мачту, парус – из шинелей. Понтон чуть-чуть ускорил ход. А неистовые штормовые волны все равно постоянно заливали эту «скорлупку» и каждую минуту угрожали перевернуть ее. Только когда приткнулись к одному из необитаемых островов Скотт-Гансена, моряки облегченно вздохнули, хотя добрый десяток обессиленных матросов остались на суше, так и не смогли добраться до береговой батареи, где была рация и помощь.
Катер на пятые сутки прибило к острову Подкова. Там стоял зимовочный домик зверобоев-поморов, которые и оказали пострадавшим первую помощь. Но чтобы сообщить на остров Диксон о случившемся, пришлось на катере под парусом преодолеть еще семьдесят миль до мыса Входной. И весь этот путь под парусами стоял Владимир Хритоненков с обмороженными и опухшими ногами. через день тральщики и большой охотник за подводными лодками сняли с мысов Михайлово и Входной, островов Подкова и Скотт-Гансен всех выживших моряков тральщика «Т-120» и доставили в Диксон на Карскую военно-морскую базу. Владимир передал командованию пакет капитан-лейтенанта Дмитрия Алексеевича Лысова и отправился в госпиталь. Ранения и обморожения были просто угрожающими, поэтому Владимира Хритоненкова срочно переправили в Мурманск.
Место приписки акустика – Мстиславль
В Главный госпиталь Северного флота Владимир Хритоненков поступил замотанный бинтами, как белый пушистый шарик кокона тутового шелкопряда: одни глаза и рот выдавали в нем человека. Много дней моряк управлял парусом катера при низкой температуре, поэтому у него отеки обмороженных ног, носа, щек, подбородка, ушей стали почти карикатурными, покрылись темными пятнами. А ладони рук еще и кровоточили. В островном госпитале Диксона врач тяжело вздохнул: «Ну да, кое-что придется отрезать…что вы хотите, некроз уже начался. Ведь сколько времени прошло без первой помощи!» Некроз – это отмирание каких-то тканей, когда нет кровообращения. Владимир вряд ли знал, что это такое, но мозг, ставший к этому времени сплошной совсем бездумной кисельной массой, все-таки почувствовал неладное и начал даже сопротивляться. Поэтому строптивого больного с глаз долой передали в более квалифицированные руки.
В Мурманске старый хирург покачал головой и иронично улыбнулся: «Ну, батенька, костыли покупать не торопитесь. Но лечиться придется долго, да и по жизни этот шлейф бытовых сложностей станет тенью бродить за вами по пятам».
После каких-то уколов и таблеток кровь по сосудам молодого организма побежала шустрее. А тут еще рядом появилась красивая, заботливая, ласковая санитарочка: покормит, подаст воды, приберет, газету почитает, поговорит.
– А ты откуда такая? – спросил как-то Владимир – Смоленская я… Аня Солдатенкова из деревни Гридино. – Девушка засмеялась: – А все зовут меня почему-то Галя…хочешь, и ты зови меня так же.
Анна из своей бедной деревни в Каплянском районе рано ушла искать счастливую долю в Смоленск, на льнозавод. Работала, готовилась учиться, надеялась, что ей в жизни повезет больше, чем родителям. Война словно плугом прошлась по судьбе этой девочки из крестьянского рода. Фашисты семимильными шагами подступали к городу. И когда бомбежки завода усилились, работников погрузили в эшелоны и – прямо в Мурманск. А там мобилизация по законам военного времени. Так Анна Солдатенкова и попала в госпиталь: умелым и трудолюбивым рукам везде дело найдется. В это время за город шли просто кровопролитные бои и поток раненых был бесконечным. хрупкие девичьи плечи и руки санитарок испытали тяжесть часто безжизненных тел раненых моряков: разгрузить, перенести в операционную, уложить в палату. И так сутками, без сна и отдыха. Засыпали накоротке там, где присядут, или даже стоя. Снов не успевали разглядеть.
Только глаза закроешь, как кто-то обязательно позовет – то раненый, то медсестра, то врач. Санитарочки сами и стирали, и мыли полы, и убирали палаты, операционные, коридоры. Один Бог знал, как они все это выдерживали…
Прошло время, и молодой моряк чуточку оклемался: спадал отек, в сильно поврежденных местах сошла кожа, исчезли болевые ощущения. Не беда, что нет ногтей, – отрастут когда-нибудь. Главное, через несколько месяцев открылось загадочное лицо парня: правильные и красивые черты, добрая, озорная, ироничная улыбка с ямочками на щеках, бездонные голубые, как чистая морская волна, глаза. Анна уже давным-давно почувствовала, что между ними вспыхнула искра привязанности, близости, каких-то неведомых ей доселе особо теплых отношений: каждый день с нетерпением и волнением ждали встреч, подолгу сжимали друг другу руки, нежно смотрели в глаза, трудно расставались. Казалось, уже пересказали свою родословную до пятого поколения. И все равно – говорили, говорили, говорили. Им вместе было хорошо и интересно. Даже уже пытались как-то осторожно представить свое совместное будущее. Владимир твердо решил местом приписки выбрать Мстиславль, где прочно обосновались его земляки из деревни Козлово, а Анне захотелось в Москву, где она никогда не была. Тем более что там жили Володины родственники.
В 1946 году Владимир Александрович Хритоненков демобилизовался, забрал в Мурманске жену и, как хотела Анна Киреевна, поселился у родителей в Москве. Там в Ждановском районе – это в Люблино – на три семьи была только «однушка». Новая семья оказалась в такой тесноте явно лишней. Первой не выдержала родственного прессинга Анна, которая ожидала первенца. Собрали свои нехитрые манатки и через пару дней уже разгуливали по Мстиславлю. Тогда города-то практически еще не было. частные домики, бараки, времянки напоминали большую деревню только с несколькими улицами. Молодоженов приютил у себя в комнатке барака по улице Энгельса – это почти возле кладбища на Екатерининском тракте – сосед по родной деревне Иван Михальков. через несколько месяцев, как раз после рождения дочери Людмилы пришлось перебраться на квартиру. А через год появился сын Василий, надо было арендовать уже более просторное жилье. В первом же четырехквартирном доме, построенном на улице Ленина, горсовет ко Дню Победы семье ветерана Великой Отечественной войны выделил совсем крохотную, но отдельную квартиру. Как-то после этого побывал Владимир Александрович в Козлово. А на месте опустевшего еще до войны родительского дома «графские развалины»: у обломков рухнувшей от старости избушки только огромный камень-валун как метка о былой нелегкой жизни его большой семьи. И на душе моряка стало как-то тепло, что он нашел пристанище в Мстиславле – в этом уютном, тихом и хлебосольном белорусском городке, в котором так и заилился его якорь.
Почти пятьдесят лет этот головастый и рукастый электросварщик и электрик Хритоненков бороздил сельские просторы Мстиславского района. Его след для потомков еще и сегодня сохранился и в старых животноводческих фермах, и в домах сельчан, и зданиях культуры. Его «очумелые ручки» создавали многие здания и сооружения города. Когда представлял коммунхоз, он был желанным в любом доме, в каждой городской квартире. Ну а потом стал мастером производственного обучения в ГПТУ-22. Свой богатый опыт, сокровищницу знаний и навыков щедро передавал будущим сельским механизаторам. Те, кто с ним общался, видели его вечно озабоченным: все куда-то бежал, торопился, спешил, как бы пытаясь охватить этот необъятный мир целиком. Он даже на пенсии толком не пожил. Может, это потому, что после преждевременной смерти любимой жены хотел с головой окунуться в работу, чтобы так больно не ныла от горя душа. Может, от роду такой безотказный, мягкий, добрый характер отзывался на просьбы людей, которым всегда что-то делал, помогал, советовал. Может, как в песне поется, его руки «привыкли к топорам». А вот здоровье с годами стало не подвластно докторам. Как и предсказывал старый и мудрый хирург, его всю жизнь беспокоили обмороженные ноги и руки. Зимой он их оберегал от холода, а летом – от солнца. Дома всегда ходил в теплых бурках и обувь носил на размер больше. Все равно гангрена за ногу ухватилась «мертвой хваткой». Но Владимир Александрович докторов не очень-то жаловал и редко стучался к ним в дверь: опасался, что найдут еще «тысячи хвороб». И стоически переносил боли в ногах и руках, старался даже не вспоминать и не жаловаться. Жизнь очень любил, наверное, как у А.С. Пушкина: «я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».
Всегда на День Победы и в День военно-морского флота надевал парадный костюм с боевыми орденами, медалями, знаками отличий, зазывал соседей по дому за праздничный стол и в который уже раз, как в том кино, прокручивал свои опасные походы по минным трассам Севера в годы войны. Бывало, разложит карту Карского моря и обязательно покажет тот островок вблизи острова Рингнеса, который назвали именем его командира капитан-лейтенанта Дмитрия Алексеевича Лысова, упомянет, что его имя носит и небольшое военное судно.
После гибели тральщика этого отважного моряка даже представили к званию Героя Советского Союза. Во времена гласности в Интернете появился этот наградной лист, на котором, правда, стоял штамп «Отказано. 24 апреля 1945 г.».
Владимир Александрович был человеком домашним: просто боготворил семью, детей. Ах как мастерски он рассказывал своим малышам о море! Оно у него всегда живое, с характером – и ластится, и шепчет, и разговаривает, и негодует, и угрожает. Именно по такому разному морю они с экипажем тральщика ходили и в Америку, и в Англию, а перед этим обязательно писали родным письма, но почему-то на туалетной бумаге, хотя они никогда не доходили до адресата. Дети давным-давно стали взрослыми, но вот в их памяти на всю жизнь сохранилось не только то, что он им говорил, но и как он им это говорил: романтично, образно, убедительно, словно сказку сказывал. Младшенький Василий просто бредил морем – его рисовал, о нем читал, фильмы про моряков все смотрел и хотел быть как папка. И он таки осуществил свою мечту.
Когда Владимир Александрович читал письмо из воинской части, где служил сын, от радостных эмоций даже дух перехватило: «…Василий классный специалист-электрик. Еще не было такого случая, чтобы во время учений выходила из строя материальная часть, которой управляет молодой моряк…». А в конце:
«Большое спасибо вам за воспитание такого сына». Тут уж бывалый моряк не смог сдержать скупых мужских слез. Про себя так и подумал: «Значит, воспитал стране надежную смену».
После школы Василий Владимирович поступил в Пинский индустриально-педагогический техникум, а после службы на боевом корабле его окончил.
Женился на однокурснице, и они долго работали в Мстиславле. Ну а когда Надежде Ивановне от родителей в наследство достался домик на берегу пусть и не полноводной, но тихой, богатой рыбой и судоходной Пины, семья перебралась в город Пинск. А вот старшая дочь Людмила Владимировна живет в Мстиславле.
Она экономист. Работала и в райкоме комсомола, и в сельском хозяйстве, и в строительной ПМК-271. Ее муж Ключников Григорий Тимофеевич – известный в районе каменщик. А тридцатилетний сын Никита Григорьевич – преподаватель Мстиславского колледжа строителей. Людмила Владимировна – хранитель истории семьи: фотографий, документов, газетных публикаций.
Вот так сложилась судьба акустика с тральщика «Т-120», которому было отведено только 80 лет жизни: гангрена все-таки одолела его крепкий организм. На местном кладбище так рядышком и покоятся уважаемые в Мстиславле ветераны Великой Отечественной войны Владимир Александрович и Анна Киреевна Хритоненковы, которые в наследство оставили на нашей благодатной белорусской земле не только свои славные дела, но и детей, внуков и правнуков.
Опубликовано в Новая Немига литературная №1, 2023
