Владимир Кочнев. РЕВНОСТЬ

И снова начинается эта игра. Снова она вскакивает из-за столика и бежит танцевать, чуть ли стулья не опрокидывая на своем пути. Верткая, быстрая, не догонишь.
Сил до хрена и девать некуда. Снова проносится: «Ты меня не любишь — и я тебе отомщу!» Как дура ведет себя! Как идиотка!
Стратегия ее мне понятна: сейчас подбежит к какому-нибудь мужику и начнет строить глазки. Мужику, если он не совсем отмороженный, хватает нескольких секунд, чтобы почувствовать магические волны ее тела и черных глаз…
Мужик офигевает, вздрагивает, впадает в ступор, выходит из ступора, приосанивается, и начинает строить глазки следом, искать слова в тяжелом, подвыпившем рту. Как же!
Еще бы! Красивая телка! Сама! Такой мужик мечтает проснуться, и чтобы рядом красивая обнаженная женщина, а просыпается рядом с телом, давно ему надоевшим. Мечтает с кем-нибудь познакомиться, но все красавицы разобраны молодыми и богатыми. А тут…
Мужик смотрит, уже открывает рот, вот первая фраза произнесена, какая-нибудь нейтральная — о баре, вечере или музыке.
Потом: «А как вас зовут?..» Вот и познакомились. А дальше касание, будто случайное, потом еще одно. Там, глядишь, и потанцуют, а после…
Я не даю этой музыке продлиться долго.
Я подхожу к начинающемуся воркованию, наклоняю голову и целую ее в щеку:
— Ну как дела, дорогая? Все хорошо?
Ее глаза сверкают яростью. План разрушен. Глаза мужика тухнут, мрачнеют на плотном листе лица. Сам он сутулится, становится как мешок с мусором… Отворачивается и делает шажок в сторону. Сейчас заплачет!
До свидания, дорогой! Твой мир, Ромео, сломан и посыпался ледяными осколками… Мне даже жалко его становится. «Извиняй, брат, такие дела…» — думаю я про себя.
После поцелуя мне не надо рядом стоять с ней, разыгрывая кретина: «О, дорогая, вернись, я так раскаиваюсь!» Нет. Дело сделано, можно отойти в свой угол. Знакомство не состоится. Пусть дальше бегает. Там посмотрим.
С юности ненавижу я бары! Сколько баб там оставил! Сколько потерял, упустил, сколько знакомств не состоялось. Прошляпил по собственной глупости, робости, нерешительности. По стервозности женщин. По лживости и вероломности других мужчин.
Прошляпил — это не когда ты подсел к девушке у барной стойки и навязывался, знакомился, покупал выпить, убалтывал, а потом получил отказ. Прошляпил — это когда девочка, которая хотела уехать с тобой, уезжает с кем-то другим, и не потому, что он нравится больше тебя, а потому, что ты протормозил…
Как я ненавижу пьяные свиные рыла баб и мужиков, меняющих партнеров! И как я завидую людям, которые, найдя друг друга, живут всю жизнь вместе. Пусть страсть немного и остыла, зато рядом есть любимое плечо!
Ненавижу скопления незнакомых людей, странные компании, а ты с красивой девушкой, у которой еще и с головой не все в порядке. Это нервозное положение. И опасное.
В такие моменты с меня как будто кожу содрали — так я напряжен. Женщина может уйти в любой момент. Независимо от того, вел ты себя правильно или нет. Хорошо ли к ней относился. Как сильно ты ее любишь. И что для нее сделал. Уйдет — и все. Разлюбит. И это ее право.
Первая девушка ушла от меня к другому. Я ей надоел. До сих пор помню эту боль, и забыть ее не могу. И вторая ушла, и третья.
А от четвертой я сам ушел, но это было давно.
Тогда я еще не понимал правила игры между мужчиной и женщиной, в которой нет любви и уважения, нет ничего — кроме психологии и борьбы.
Она говорила, что любит. Каждую ночь прижималась и шептала, как ей хорошо.
А сейчас бегает по бару и злится из-за какой-то фигни. Нашла у меня в квартире «гору» женской одежды. Не помню, откуда она — долго живу один. Да мало ли чья она? Недавно хиппи были, когда стопом ехали. Сестра останавливалась, потом мать. Не помню просто! Да и какая разница, чья одежда, если я с ней теперь!
Но нет. Оказывается, имеет… Ревность, злобушка, месть… Вот и бегаю за ней, позорюсь… Уважающий себя мужчина давно бы ушел. Да и я бы не возился с такой противной женщиной, но:
а) такое с ней происходит крайне редко;
б) она мне нравится, и мы действительно подходим друг другу;
в) остальное время она шелковая и абсолютно послушная. Она действительно меня любит. Это я чувствую по ее звонкам, по голосу, по маленьким подаркам, которые она мне дарит.
А я вот не ревную! Я боюсь, что однажды она нарвется! И тогда меня будут бить, долго, серьезно и с наслаждением. Я только с виду грозный, на самом деле я дохлый. И если она по часу в день проводит перед зеркалом, накрашивая ресницы и обводя веки, то я по часу с лишним делаю зарядку, прежде чем прийти в себя, расставить на место кости, позвонки, размять мышцы, вспомнить, где руки-ноги и как они двигаются. Год назад на тренировке по боксу мне чуть нос не сломали. Реакции — ноль. Скорости удара — ноль. Точности — ноль.
А еще я боюсь, что встретится не нестареющий мальчик, а реальный соблазнитель.
Хорошо знающий женскую психологию. У которого кровь в жилах. И тогда, не успев опомниться, она очнется утром у него в постели.
Возможно, будет жалеть обо мне, потому что между нами сильное притяжение. Но будет поздно. Я такого не потерплю.
Реальный соблазнитель не отвалится.
Не отойдет в сторону, когда кто-то поцелует понравившуюся ему девушку. Но быстро разберется в ситуации (ревность и желание отомстить — со стороны женщины; растерянность и плохо скрываемый страх потерять — со стороны мужчины) и сыграет на противоречиях.
И — всё.
Я сажусь в угол и оглядываю бар, музыкантов и местных женщин. Возраст от двадцати до тридцати пяти — мидл-класс, отдыхающий после работы. Да, пожалуй, она тут самая красивая. Она очень хороша. Она реально тут лучше если не всех, то почти всех. И хорошо, что она еще об этом не знает. Знала бы — не видать мне ее. Нашла бы получше.
Я ищу ее взглядом. Вроде пока никого с ней рядом нет. Я распугал своим «грозным видом». Я возвращаюсь и сажусь на лавку.
Она приходит, чтобы достать что-то из сумочки.
— Веди себя хорошо! — говорю я.
— Раньше надо было думать! — рычит она, — когда шлюх к себе домой водил.
— Я не водил никаких шлюх к себе!
— Не ври, я нашла у тебя ворох женской одежды! Откуда он?
— Я не помню откуда!
— Я нашла переписки в старом телефоне!
С твоими шлюхами!
Она берет зеркальце и пытается выйти.
Я ее не пускаю.
— Выпусти меня, — просит она, — мне в туалет надо.
— Поцелуешь — выпущу!
Она берет и засасывает меня. Я подвигаюсь, она уходит.
Я знаю, что она меня любит. Реальность становится немного более дружелюбной. Я расслабляюсь. Время ближе к полуночи. И тут в бар вваливается группа пьяных и шумных людей. Я вижу бритые затылки и всклокоченные рыжие волосы.
Звонит мобильник. Я долго не могу выяснить, кто звонит. Потом понимаю, что это Саша. Он говорит что-то о нашем деле. Сквозь танцующую толпу я пробираюсь к выходу и, минуя три лестничных прохода, наконец выхожу на улицу. Когда возвращаюсь, вижу, что она сидит в компании, которой раньше тут не было. Глаза ее странно поблескивают, как у человека, который решил сделать глупость.
Чуть ли не обнимается уже.
— Вилона, — говорю я.
Она не слышит или делает вид. Опускает голову.
Ну ладно. Хватит всего этого. Поиграли, и хватит. Надо успокоиться и принять, что это проблемная женщина и мне с ней не по пути.
Я ухожу. До свидания. Она будет жалеть об этом, и я буду жалеть. Потому что то магическое очарование, которое было между нами — это редкость… Но ничего не исправить, а потом мы пожалеем и забудем об этом. И будем вспоминать друг друга раз в несколько лет. А когда мы случайно столкнемся в общей компании, она скажет мне или воображаемому мне: «Почему ты тогда меня не увел, не удержал, ведь нам было так хорошо вместе? Я по-настоящему тебя любила, только очень ревновала». А я ей отвечу: «Потому что ты должна сама отвечать за свои поступки». И еще: «Ты не оставила мне выбора».
Я беру с нашего столика зарядку для телефона и засовываю кофту в рюкзак. Проходя мимо них, я вдруг разворачиваюсь, делаю шаг и хватаю ее за руку:
— Пошли!
Она замирает. Неловкая пауза. Все смотрят на нас. Но в этот раз все не то. Голос дрожит, интонация неуверенная. Она не движется, я тяну. Надо сказать что-то вроде: «Идем, милая». Но слова застряли в горле, как ком жесткой бумаги в сортирной трубе — еще вот-вот, и будет засор.
Она вырывает свою руку.
— Ты чего? — говорит один из них.
— Пошли, я сказал, — продолжаю я.
Я сейчас скажу следующее: «Это моя жена, она сумасшедшая. Мы лечимся у психиатра.
Если вы сейчас не отстанете, я вызову полицию».
Но вместо этого я что-то бурчу себе под нос.
— Чё ты гонишь, урод! — говорит один из них.
— Отойди от нее! — вторит ему другой.
Они пьяны. А она молчит.
— Знаю этого, — говорит другой, бородатый, и мне немного откуда-то знакомый. — Все время по барам ходит и к чужим бабам пристает.
— Пошли, выйдем, поговорим, — двое встают и ведут меня к выходу.
Один по-дружески кладет мне руку на плечо и деликатно подталкивает:
— Пойдем-пойдем, не боись!
Им смешно, а мне не очень. Немного побить человека за то, что он приставал к женщине — это ничего, только радость.
Все время мне не везет с женщинами. Истерички попадаются и сумасшедшие. Надо выбирать нормальных. Нор-маль-ных… Надо пойти к психологу и проработать образ матери… И образ отца заодно. И…
Мы выходим во двор. Темно. Несколько припаркованных машин вдали. Подростки курят у дверей другого бара. Очертания кирпичной стены. Свежий воздух, пахнущий камнем, травой и мочой. Тут человека хоть убей никто и не заметит. Сейчас будут бить. Можно, конечно, извиниться, сыграть в дурака — авось и отпустят, дружески похлопав и ухмыльнувшись.
Я отхожу в сторону и поворачиваюсь лицом. Их трое. Двое со мной, один следом вышел. Лица я плохо различаю — только очертания фигур. Фары проезжающего автомобиля высвечивают рыжую бороду и бледного с короткой стрижкой.
— Иди давай отсюда, — говорит бледный мягко.
Я подбегаю и бью его с ноги по голени, а рукой по лицу. Кулак стукается о кость. Это смешно — бить и видеть, как меняется выражение лица: на нем не боль и ужас, а изумление и возмущение. Кажется, эта комбинация называется «тройка».
Давным-давно в дощатом спортзале школы мы отрабатывали разные сочетания ударов — тройку, четверку, лоу-кик, маваши-гери.
И тренер учил нас, что нужно быть всегда готовым. Когда нас стали бить на улице, выяснилось, что карате никуда не годится. Только бокс давал возможность наносить максимальный урон противнику. И был максимально приближен к уличной драке…
— Ай! — кричит он. Не ожидал.
Я бью второго, но до него удар не достает.
Мажу, потому что в темноте его не вижу. Главное — не пропустить удар по голове сзади.
Только я поворачиваюсь, как мне попадает в живот, а потом в лоб. Он целил в глаз или челюсть, но попал в лоб — это не так больно, там кость. Я отбегаю назад. Кажется, все офигели. Драться — это не понты кидать. Драться нелегко. А еще я вижу — их стало больше.
— Отойдите! — говорит один. — Дайте я.
Во всех компаниях есть один, который дерется лучше. Все остальные — только дополнение. И тут мне становится страшно.
— Все! Все! — говорю я, поднимая вверх руки. — Все! Я ухожу! Дайте пройти!
И не дав опомниться, чувствуя идиотский заряд азарта, бегу сквозь них, пытаясь прорваться, но кто-то ставит подножку. Падаю на твердую, утоптанную землю. Руки обжигает чуть повыше запястий. И сразу получаю под дых.
— Бей его!
Все-таки они свиньи! Я переворачиваюсь.
Мне прилетает в плечо. Я хватаю ногу за бело-красный кроссовок и тяну на себя. Кретин падает на меня, а я хватаю его за горло.
Был бы я достаточно силен, свернул бы ему шею, а потом всем остальным по очереди.
Мы возимся в грязи, увязнув в борцовском захвате. Я ловлю телом удары по спине, ноге, уху — но уже не чувствую их. Сейчас потеряю сознание и боль исчезнет.
Но удары исчезают. Я отпускаю кретина и откатываюсь в сторону. Истошный визг доносится сверху. Что-то черное врывается в одного из парней и сбивает его с ног. Чувак пытается удержаться, но падает. А следом за ним и второй.
Боже мой! Это Вилона! Она сошла с ума!
Никогда не видел, как дерутся женщины.
И честно говоря, их единоборства всегда вызывали у меня смех. Площадка пустеет. Желающих драться с сумасшедшей не находится.
Я хочу подняться, но меня тошнит. Пахнет осенью и сырой, холодной землей.
Вилона подбегает ко мне:
— Витя, ты жив?
Я молчу. У меня болит правый бок и шея.
Нижняя губа опухла, как от укуса пчелы.
— Не притворяйся! Я же вижу, что жив и в сознании! Ну прости меня, прости! — она наклоняется и целует меня в щеки, в лоб. — Прости!
Я молчу. Я мертв. И еще я решил, что нам пора расстаться.

Опубликовано в Вещь №2, 2023

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2 (необходима регистрация)

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Кочнев Владимир

Родился в 1983 году в городе Чайковский. Учился в профессиональном училище на живописца, в Пермском политехническом университете по экономической специальности, в Пермском университете по филологической, одновременно занимался в городских литературных студиях, в том числе под руководством Владислава Дрожащих. Окончил Литературный институт в Москве (2010). Публикуется как поэт с 2006 года, постоянный автор журнала «Арион». Лауреат премии «Дебют» (2007) в поэтической номинации. Автор двух поэтических книг. Живет в Перми, руководит литературной студией, один из координаторов регионального поэтического фестиваля «Компрос».

Регистрация
Сбросить пароль