САН-МИКЕЛЕ
Сад или кладбище? Бродишь среди цветов —
осы и бабочки возле бутонов вьются,
если устал от докучных своих трудов —
ляг, отдохни, но, прошу, не забудь проснуться.
Стертые буквы на плитах, полдневный зной,
женщины в чёрном, непышные их букеты.
Разве возможен какой-нибудь мир иной?
Этим же Солнцем уснувшие здесь согреты.
Ходишь счастливый и думаешь: правда, там —
всё и продолжится, только на самом деле.
Как не поверить таким безмятежным снам?
Мы уезжаем. До скорого, Сан-Микеле.
* * *
Стоит ли нам огорчаться? Конечно, не стоит,
осень свои желтоватые скрипки настроит
с треснувшим лаком. Аллеи и парки пусты.
Скрипки расстроятся — осень настроит альты.
Слёз не роняя, природа прощается с нами,
солнце осеннее спряталось за облаками,
листья плывут по серебряной глади пруда —
счастье вернётся, мой друг (никогда, никогда)
всё повторяется (всё безвозвратно проходит),
это любовь говорит (это смерть верховодит),
это совсем ненадолго, на время, мой друг,
пауза краткая (перед разлукой разлук).
* * *
Души бесформенны, души безлики,
души зачем-то придуманы нами…
мусор сметают с асфальта таджики,
листья вальсируют между домами.
Не утешай себя жизнью грядущей,
музыкой вечной, посмертною славой:
вот облетевшие райские кущи
между забором и сточной канавой.
Не уповай на бессильное слово,
не говори ни о чём с небесами.
Разве возможно, чтоб всё это снова
кто-то увидел твоими глазами?
* * *
«Береги себя…». Как смешно звучит.
Обопрись о земную ось…
Рыцарь пал — бесполезный отброшен щит,
да и панцирь пробит насквозь.
И молитва, прости мне, язык мой груб,
и надежда — спасут едва.
Это в час смертельный слетают с губ
перемолотые слова.
Это эхо в пустых коридорах дней,
снег растаявший к февралю.
Но никто не тронет любви моей,
и не знает, как я люблю.
* * *
Царь Лесной зовёт тебя из детства,
нет его, но есть стихи о нём.
Это Гёте мрачное наследство
полыхает яростным огнём.
Это конь извилистой тропою
мчится в ночь, не чуя седока.
Это то, что мы зовём судьбою,
впереди уже на два шага.
В старых книгах не о том ли речь вся?
Вечно скачешь, ужасом гоним.
Невозможно скрыться, уберечься,
не расставшись с близким и родным.
Ни покоя, слышишь, ни награды.
Царь Лесной глядит из-за ветвей.
Сердца стук, попавший в ритм баллады,
навсегда сливающийся с ней.
* * *
Стихи исправить ничего не в силах:
посмертный слепок промелькнувших дней.
Они ушли, хотя ты и любил их,
поблёкший мир не сделался светлей.
Ни нежной нотой, ни богатой краской
не стать сонету — выбери любой.
Смешно искать под этой бледной маской
всю гамму чувств, испытанных тобой.
Ни поцелуй, ведь так, ни шум прибоя?
Строка к строке подогнана умом.
Но вот без них, скажи мне, друг мой, кто я?
И что я знаю о себе самом?
* * *
В электричках вся правда, в подземных слепых переходах.
В попрошайках, бандитах, бомжах и безногих уродах.
В нищей старости, злости, обиде, безумии, смерти.
Не в холсте разлинованном, не на скрипичном концерте.
В придорожной траве, почерневшей от смога и грязи,
в пустоватой певичке, на сцене дрожащей в экстазе.
Во вранье бесконечном, в тоске беспросветной и скуке.
В невозможной надежде, глядящей на небо в испуге.
* * *
Григорию Хубулава
Тот, которого нет, говорит с тобой,
дождь смывает с листвы пыльцу,
полог неба то серый, то голубой
обращён к твоему лицу.
Воробьи, нахохлившись, вниз глядят,
перья вымокли под дождём.
Вы чего-нибудь ждёте? Не говорят.
Мы давно ничего не ждём.
Мы бежим куда-то, теряем след,
собираем обрывки фраз.
И какой-то слабый нездешний свет
иногда настигает нас
ниоткуда. Среди суеты мирской,
в самый серый из серых дней.
И стоим, охваченные тоской,
и не знаем, что делать с ней.
* * *
Алексею Беляеву
Хороши мы, Господи, или плохи,
знаешь лучше, а значит, вопрос не к нам,
но собою являем портрет эпохи,
ходим в гости, смотрим по сторонам.
Ухмыляемся, если пошутят плоско,
машинально киваем, услышав бред…
Словно ожили твари с полотен Босха
и собою заполнили белый свет.
Но на лицах наших в минуты боли
проступает правда, бледна, гола,
вот и маски сброшены поневоле,
словно крошки хлебные со стола.
И солгать невозможно, и притвориться,
и надеяться не на что: видишь Ты.
И слетаешь, Господи, словно птица,
слыша голос потерянный с высоты.
Опубликовано в Паровозъ №9, 2019
