***
Чёрная собака сидит на белом снегу,
Неподалёку от входа в магазин «Спорттовары».
Посмотрел на неё — и отойти не могу,
Позвольте мне постоять возле этой собаки старой,
Осторожно смотрящей на двери и в то окно,
Где у прилавка люди устроили шум и давку.
Всё дело в том, что когда-то давным-давно
Я фотографировал эту собаку,
И — да, мы друг друга помним: «На вот, прошу, возьми!
Жаль, у меня с собой только и есть вот это!» —
«Как вам теперь живётся, добрый мой визави?..
А ведь когда-то давно я фотографировалась у этого человека!..»
***
Я ушёл от прочитанных книг,
Я забыл всё, что раньше читал.
Я ушёл, я забыл про дневник,
Я спустился в подвал.
Я спустился в подвал, я проник
Глубже хрестоматийного «Дна».
Здесь нашли мы старинный тайник —
Я да крыса одна.
В сто замков был одет молчаливый тайник,
Мы его открывали сто лет —
И тайник тайника перед нами возник,
В сто печатей одет.
Когда сотую сняли печать —
Нам открылись сто тайн тайника.
Вот теперь бы и повесть начать —
Плавно, издалека…
Саня Пе
От двора к двору, от столба к столбу
Идёт-побирается Саня Пе.
Дети дразнят Саню: «Бу-бу-бу-бу-бу!..» —
А Саня то смеётся, то плачет на них.
Подойдёт он к калитке, подпрыгнет, скажет: «Пе!» —
Хозяин выйдет, копеечку в столб вобьёт —
Вот уж радость да забава собравшейся толпе:
Саня Пе зубами будет столб грызть.
А когда он монетку в зубы возьмёт,
Да в руки выплюнет, да станет нянчить на руках —
Такое ликование в толпе произойдёт! —
И побежит ватага к следующему столбу.
Каждый день по деревне ходит Саня Пе,
Бабушка Матрёна крестится ему вослед:
«Заступи, спаси, сохрани и помилуй нас…»
А Саня Пе плачет от радости и любви!
***
За что ухватиться?.. Соломинку взяли взаймы
Актёры, уплывшие за океан на гастроли.
Она им нужнее: актёры несчастней, чем мы,
Ведь им выпадают куда как нелепые роли!
Актёры несчастней! В их душах штормит, сатанит,
Два дьявола с ними: ошуйю, другой — одесную.
Вернутся они, коль соломинка их сохранит.
А что, если нет?
Неужели не встречу другую?..
***
Стихи сегодняшнего дня…
А в них живёт моя родня,
Леса скорбят, судьбу кляня,
И в небо утекают реки.
Стихи сегодняшнего дня
Стоят на полке у меня.
Я написал их в прошлом веке.
***
Тварь Божия надеется и ждёт
Спасения души от человека.
Передо мной благоразумный кот
Сидит, больной. Накрыло «третье веко»
Кошачьи терпеливые глаза.
Как нечестива жизнь моя!..
Я знаю,
Но рассказать животному нельзя
Моих грехов — ведь я не понимаю
И малой части языка его.
Но Бог всемудрый попустил напасти
Терпеть ему, а поберёг того,
Чью душу ловит мир и рвёт на части.
Портрет ростовщика
О, кисть моя была легка,
Я на века ей грезил,
Пока глаза ростовщика
Я на себе не встретил,—
И стала грешная рука
Завистничать и злиться,
И я глаза ростовщика
Вписал в святые лица.
Но проклял я свой грязный дар,
Отшельничал в пустыне.
Мне Бог для исцеленья дал
Увидеть лик святыни —
И Божий храм я расписал
Плавней, добрей и строже,
Так расписал, как Бог сказал.
Но всё-таки, но всё же
Моя душа, моя рука
Пред миром виновата,
Пока глаза ростовщика
На моего собрата
Глядят —
Покоя нет, пока,
Шатаясь по России,
Живой портрет ростовщика
Заходит в мастерские.
***
Золотозубый Север улыбается,
Когда блеснёт волна в луче случайном,
Луч отразится на оленьей малице,
Но с ненцем не подружится печальным.
Он докаслал под осень до Находки,
Он ряпушку к себе гребёт сетями.
Сидит ли в лодке — думает о водке.
На берегу ли — водка пред глазами.
Сама собою ладится работа.
Уж полон берег чешуёй блескучей.
Ни петь и ни рыбачить неохота,
А пить охота! Подвернулся б случай!
Печаль такую скажешь ли словами,
Когда — далёко, за Обской губою,—
Плывут золотозубые славяне
И сладку водку хлещут меж собою?
Памяти Ксении Некрасовой
В красном немощном свете,
В коммунальном раю
Я читал о Поэте
Горевую статью.
Я в те годы не знал
Ничего о Поэте.
Я сидел, проявлял
Фотоснимок в кювете
И читал о стихах,
Сплетнях, домыслах, байках,
О Поэте в гостях
У художника Фалька,
О ходьбе за предел
Правил, знаков, запинок…
И в кювете чернел
Передержанный снимок.
***
Сколько разных грибов на опушке
Кулундинского светлого бора!
Ах, синявки — краснявки — волнушки! —
Утро детского птичьего взора.
Там вдали, возле Третьей Курилки,
Не бродите тропою грибною!
Там киргизские дремлют могилки —
Бугорки поднялись над землёю.
Вот сестра моя старшая рядом.
Срежет гриб и в подойник уронит.
«А грибы не пропитаны ядом?..»
«Говорят, они сидя хоронят…»
Пенье деревца, птичьи захлёсты —
Так ты, Родина, вспомнишься снова!
И забытые Богом погосты,
И лесное узластое слово…
Холера
В год больших потрясений страны,
В год утраты любимых и веры
Люди начали в нашем краю
Умирать от холеры.
Все мечтали, как справиться с ней —
Ведь она нападёт на любого!
А вчера к нам в село приходил
Человек из Тамбова.
На ногах его — лапти, в руке —
Палка: странник негромкий с котомкой.
Он ходил по селу, торговал
Бижутерией тонкой.
А когда он покинул наш край —
Всех мгновенно молва одолела,
Что не странник ходил по селу,
А живая Холера.
Нет чудовища в мире страшней,
Чем бродячее тёмное слово.
…И догнали его мужики
В двух верстах от Тамбова.
***
Смотрит Господь, смотрит Божия Мать:
Славяне друг друга идут убивать!
Не зная ни сна, ни досуга,
Они убивают друг друга.
Вот раненый мальчик свалился в овраг,
Его окружили, горланя:
— Ты враг наш, ты враг! Как зовут тебя, враг?
— Ваня, зовут меня Ваня.
Комар
1.
Летало крылатое стадо
Над старым седым рыбаком,
Как цвет над поверхностью сада,
Когда он задет ветерком.
И в воздухе летнем светились
Налитые кровью тельца,
Как если бы розы раскрылись
На фоне стены и крыльца.
Бог дал рыбаку и ребёнку
Мир светлый: что мал, то и стар.
И вот отлетает в сторонку,
К земле припадает комар.
Не прячась и не угрожая,
К нему приближается Смерть.
В нём кровь остывает чужая,
А крылья не могут лететь…
2.
Когда твою большую ногу
Оттопчет маленький комар,
Не мсти ему, не бей тревогу,
А пожалей его: он стар,
Он зол, он весть в крови измазан,
Он третьи сутки так живёт.
Он за тебя уж тем наказан,
Что ты заснёшь, а он умрёт.
***
Мы были родней и младше,
Росли мы тесней, чем колос,
Не зная, что поле вспашут
И вспашут его ещё раз.
Скажите мне, как теперь вы
Растёте на общем поле?
Простите ль мне путь неверный,
Распавшийся на две доли?
И плача комок набрякший
Не в силах уже скрывать я.
Мы были родней и младше —
Куда ж разнесло нас, братья?..
Сон
Подходят люди. «Мама, это ты?»
Но люди превращаются в цветы,
В наскальные саранки и тюльпаны.
И плот плывёт посередине Маны,
Но вот уплыл в чудные небеса.
Сплетаются лучи и голоса
Светил и женщин — Оли и Марины.
В хрустальной вазе хрупкой, дорогой,
Одна волна сменяется другой,
Гора с горою сходятся в долину,
Долина нас уводит за собой.
Раз полюбив, как этот мир покину?
Мой тихий брат, красивый и живой,
Уводит вдаль тяжёлую машину
И всех нас вдаль уводит за собой.
И снова скалы: красное на чёрном,
И вновь машины красные борта,
И красный дом на небе золочёном,
И мама открывает ворота ´
Оранжевого лёгкого забора.
«Не уходи! Куда же ты? Постой!»
Но медленный трубач уходит в гору
С возлюбленной улиткой золотой.
Опубликовано в Енисей №1, 2020