* * *
Всё делаю в точности: воду ношу ведром,
Стираю постель и стелю
На первом, втором и опять – для себя – на втором,
Холод терплю, да какой ещё холод терплю.
Пора собираться домой – вон стоит на виду
(Всё видно, когда перечистишь добро),
Как в первоисточнике, кованный медью сундук,
А я за водой – и опять поднимаю ведро.
* * *
Ты и не видишь теперь, как я улыбаюсь.
А я улыбаюсь.
Лоб подставляю, как раньше плечо.
Температуру померяй мне, Родина, – не защищаюсь.
Только бы вовремя, только бы не горячо…
* * *
Захочешь жить и не найдёшь куда.
Здесь – никому из двух не нужен третий,
Здесь – трое без тебя и «больше никогда»,
А те и сами как большие дети.
Но если хочешь жить – отыщется простак,
Нетвёрдый в обязательных подсчётах,
И жить начнёшь. Уж так или не так,
Чего там плакать, маленький, чего там.
* * *
Я умный. Дед – тот был дурак,
Воображал себе маяк,
Таращась из-под кепки
На солнце и опять во мрак.
Смигнёт, закашляет в кулак
Позднесоветской лепки.
Не доработаешь, горя.
Вот я на всех смотрю, смотря,
Случится ли шумиха.
Мне до другого фонаря,
Что кто-то так и ходит зря,
Поскольку ходит тихо.
Зато вчера не повезло,
В ботинок листьев намело,
Я сразу не заметил.
Так ни души вокруг назло.
А деду было бы светло
И одному на свете.
* * *
Куда как хлопотно с собой.
На кухне у меня и в спальне вразнобой
Стучат часы и кровь толкают в такт
Одним, другим, а дальше просто так,
И было бы куда – как раньше – «отворить
Кровь», что стучит, пытаясь говорить,
Нет, вот опять уходит на штрафной
Большой и малый круг. И говорит со мной.
* * *
– Царапается, ждёт. Лечь не успеешь – встань.
Мог накормить кота хотя бы.
– Кот здесь, в ногах. Ты не закрыла кран –
И сразу о деньгах, как все вы, бабы.
– К нам лезут.
– Я кому велела, спи.
Вода бежит, отец сказал, вода.
– Вы все глухие. Дверь давно скрипит.
Там кто-то есть, они идут сюда.
Часы идут. Царапается век
И кинется ведь, если я не встану…
Потом приснится, как куда-то вверх
Мы лезем за водой к большому крану.
* * *
Где Боже левый, Боже правый?
Еще сжимается временами
Ладонь, которая под нами,
И времена хрустят в суставах.
Как горячо в такой горсти,
Где только защищённый горем
И защищён. Уже не споря,
Не требуя, чтоб отпустил.
* * *
Чуть заскрипит какая малость,
Под тапочком или сломалась,
А дёрнешься, что вот оно:
Пошли распахиваться дружно
Все двери внутрь и наружно
И ставни с ними заодно,
Куда трезвонил, бил, стучался,
И вышло к дураку начальство,
Вписало наши имена.
Такой сквозняк начнёт беситься,
Оглянешься, за что схватиться,
А рядом дверь – ещё одна.
Теперь не то, что взять и стукнуть –
Ждать испугаешься, аукнуть,
Вдруг не забили запасной.
Пусть не допелось, не сплясалось…
Нашлась заколка, не сломалась.
И есть хоть что-то за спиной.
* * *
Не то чтобы безвидном, но пустом.
На берегу, когда бывает случай,
Донашиваю сердце и пальто,
Не берегу для лучшего, для лучших.
Потом пугаюсь – ровно посреди
Камней и птиц, так вовремя не певчих,
Что постучат, а не стучит в груди,
Ко мне придут, а выйти будет не в чем.
А там окликнет медленно вода
По именам, как будто все знакомы…
И тороплюсь ходить туда-сюда.
Запоминай: я не бываю дома.
* * *
Пребыватель мира сего, прибытель
«С краткосрочным рабочим ви…»,
Что я рвусь-то, как шарик с нити,
Как из детства, как от любви?
Неужели ни гор, ни пляжа,
На обзорную – и в отель,
Что ты дома потом расскажешь,
Покоритель больших земель?
Неужели мне день за ночью
В номер – книги, цветы, еда?
Повтори-ка ещё: «с рабочим».
Значит, было зачем сюда.
А заглядывать за пределы,
Выворачивать, бередить…
Вот увидишь, не в этом дело.
Вот вернёшься, тогда гляди.
* * *
Всё думал: вот чушь, нелепица,
Никак не могу привык…
Гоголевская шинель истреплется,
Китайский ли пуховик.
Комедия, знаешь, прямо:
Как деньги, копить мечту.
Выяснилось, что я тот самый –
Маленький. И не расту.
* * *
На дне без дна, в той минус пустоте
Бассейна из неправильной задачи,
Где ты остался старшим из детей,
Ты, ты – и ничего не значат
Сиротский страх, сиротская тоска.
Тебе – водить. В бассейн, на танцы, в люди,
Пока они не вырастут, пока
Ответ сойдётся, и вода прибудет.
* * *
Что значат все большие реки,
Когда мне снова надо в греки,
И снова волок впереди.
Что могут тоненькие веки –
Как против солнца – против века,
Который на меня глядит.
* * *
…что пел и пел и хлеба ждал взамен
не самых популярных песен.
…что наловчился, что уже смирен
и даже смирен при обвесе.
Ненарушаемый режим
душой испуганного тела.
…что поприще иду с чужим
проворней, чем ему хотелось,
быстрее, чем идёт он сам,
пока не встанет берег
(песок хотя бы, паруса),
пока не встану перед
горящим в лампочках кустом.
Ни воскресению, ни чуду…
Прости мне, есть там кто,
я больше так не буду.
Опубликовано в Бельские просторы №1, 2022