* * *
Памяти друга
Высыхают горючие слёзы,
остывают земные следы.
Но всё так же трепещут стрекозы
над поверхностью тёмной воды.
Тишина. Серебристые всплески.
Осторожнее — острый крючок!
Вот таким же на ласковой леске
подцепили тебя, дурачок.
На простую попался приманку.
Есть, красавец! Иди-ка сюда.
В небе, вывернутом наизнанку,
кистепёрая светит звезда.
Сквозь дыру в браконьерском капроне
свет скользит по теченью реки,
омывает прохладой ладони,
распустившиеся плавники,
на которых мы вышли на сушу
в несговорчивый воздух скупой
для того, чтоб бессмертную душу
испытать каменистой тропой,
ощущеньем отменного клёва —
жизнь, висящую на волоске,
сотворённую ради улова,
ради слова в грядущей строке.
ТОПОЛЬ
Сквозь летящий снег пробираясь вплавь,
опираясь о скаты крыш,
погружаясь в сон, прорастая в явь,
сколько помню себя, стоишь.
Шелестишь листвой или, как сейчас,
в серебристом плену ветвей
тишины хранишь золотой запас
до скончанья морозных дней.
Старожил, пришедшийся ко двору,
в окруженье бетонных стен,
задубевший на ледяном ветру,
от усталости давший крен,
сколько вёсен, лет, с места не сходя,
набирал исполинский рост,
пил горячий свет, слушал шум дождя,
ораторию птичьих гнёзд?
Неисповедимы вокруг пути,
утрамбованная земля.
Не успел при встрече сказать: прости
за безумные вензеля,
что когда-то на молодой коре
перочинный оставил нож.
Тёмный шрам, как память о той поре.
Остальное не разберёшь.
Боль давно утихла, в душе покой.
Зимний сад или тихий ад
с душно-ватно-марлевой пеленой
родовых июньских палат?
Долгожданная грозовая тень
упадёт проливной стеной.
Властелин колец, коренастый пень
обрамлён молодой л иствой.
* * *
Вдруг вспомнишь, что год високосный,
что жизнь нам даётся одна.
Кометой в светящихся космах
в открытый заброшена космос
каким-то макаром она.
Какой-то пылинкой, частицей,
сгорающей в плотных слоях
земной атмосферы, жар-птицей,
которая любит гнездится,
как правило, в тёплых краях.
А может быть, вроде окурка,
который мелькнул и погас,
ударившись о штукатурку.
Конёк-горбунок, Сивка Бурка —
проворный российский Пегас
рванёт что есть силы и страсти,
во тьме окрыляя строку…
Вот-вот разорвётся на части
душа. И за что это счастье
досталось тебе — дураку?!
* * *
Точно в точке пересечения
под стремительно-злым углом
голубиное оперение
легковым снесено крылом.
Словно ангел трепещет крыльями,
потерявшими высоту.
От земли, от асфальта пыльного
оторваться невмоготу.
Рукоплещущее прощание
вихрем скомканного крыла.
Мимолётное обещание
жизни выполнено — была.
Не по чуждым дорожным правилам,
а на птичьих своих правах.
Что там левое или правое
в дальнозорких её глазах?
Не считаясь с земной помехою,
промахнулся пернатый брат.
Пронеслись с ветерком, проехали,
не оглядываясь назад.
* * *
По российским весям, как никогда,
ритуальный бизнес шагает прытко,
инвалидам детства, войны, труда
обалденные предлагает скидки.
Прочь гони, поэт, безотчётный страх,
умирай, как все, как простые люди —
без надежды глупой на жизнь в веках,
но по-детски веря, что Бог рассудит.
Так не раз случалось… Игнат, Иван,
точно корни в почве родной равнины,
где дождями залитый котлован —
место выемки первородной глины.
Словно зрячей памяти алфавит —
те следы мальчишеские босые
вперемешку с лапчатыми, хранит
белокрылый берег твоей России.
Просто с лёгким сердцем приди туда,
где всё тот же ветер на те же «круги»
возвращается и горит звезда.
И совсем не важно, почём услуги
предлагает фирма «Харон и К»
(не какой-то там «Безенчук» и «Нимфы»!).
Впереди таинственная река,
за душой ни цента, ни пятака —
только эти бедные рифмы, рифмы…
* * *
Зазеркалье подручное в хроме,
нескончаемая круговерть
проходная в «косом» гастрономе —
приключенье, которое впредь
не случится, поскольку вся эта
жизнь-жестянка была да сплыла —
проскочила в прореху монетой,
шар с колосьями вместо орла
красовался ещё на которой.
Раз посеял, потом не найдёшь
на бескрайних российских просторах
бывшей родины ломаный грош.
Не хватало — случалось такое.
Гул похмелья сидел в голове.
Золотое сеченье застоя —
счастья ровно на 3,62.
* * *
Поселиться листочком на древе,
улыбаясь, вдыхать СО 2 ,
строить глазки и рожицы Еве,
ненароком подслушать слова
искусителя. Ах, он ползучий! —
тихо шепчет на ушко: сорви
наливное. Единственный случай —
прикоснуться к запретной любви.
А потом пусть грозит небо злое.
Кто-то свыше вершит скорый суд.
Со скамейки поднимутся двое,
по дорожке, обнявшись, пойдут.
От тоски станешь сохнуть и вянуть.
Впереди безысходность и мрак.
На холодный асфальт, словно пьяный,
упадёшь, будешь чувствовать как
в затухающем пульсе запястья
хлорофилл превращается в медь.
Всё сбылось, значит можно от счастья
в опустевшем раю умереть.
* * *
Не когда-то и не где-то,
а сегодня, здесь, сейчас
убывающее лето
кем-то создано для нас.
Звук прощально-шелестящий,
луч, ласкающий листву,
не отвеченный, входящий…
Неужели наяву
это облако клубится,
а за ним ещё одно?
Под всевышнею десницей
белокурое руно…
Своего дождавшись часа,
может быть, перезвонить?
Сладость Яблочного Спаса
напоследок пригубить.
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
