Лауреат Волошинского конкурса-2023 в прозаической номинации «До высочайшей точки напряженья…»
Самым сложным оказалось прыгнуть. Вереница пловцов лавиной текла по понтону и, падая в воду, разбивалась, как ртуть, на сотни цветных шапочек. Дуня замешкалась, взглянула на Лёху, и вдруг рыжий атлет, прижатый к ней телами спортсменов, бросил на неё сочувствующий взгляд, неожиданно расставил руки и пропустил вперёд.
— Go!
Он дёрнул нетерпеливо подбородком вниз, и Дуня, набрав в лёгкие воздуха, бросилась в воду.
Она летела вниз, боясь упасть на чью-то голову, — такая плотная толпа была под ней, но вынырнув, сразу успокоилась: в воде она всегда чувствовала себя надёжнее, чем на земле. Перед лицом сверкнуло литое плечо атлета, украшенное водяной паутиной, и через круглые очки Дуня разглядела его изумлённые глаза.
— Плыви-плыви, герой.
Лёха заработал руками. Он знал, что войти в воду без брызг, как Дуня, будто разрезав лезвием, мало кто умеет.
Дуня была хорошим тренером, но за её долгую профессиональную жизнь немногие из учеников смогли повторить этот фирменный старт, хотя некоторые стали чемпионами, а Дуне не пришлось участвовать в Олимпиаде — не сбылась её мечта.
Лёха оглянулся на Дуню, пытаясь под очками рассмотреть выражение её глаз. Он часто звал её по имени: она всегда была хрупкой, тоненькой, а с возрастом стала ещё суше, со спины узкая, как девочка, и все родные звали её ласково — Дуня.
— Выгребаем на середину пролива. Как только почувствуем, что вода стала холодной, значит, вошли в основное течение, оно донесёт нас до финиша. Держись за мной!
Лёха двинулся вперёд, Дуня следом. Она плыла экономно, скользила, продвигаясь с каждым гребком к цели. Под ней в прозрачной воде проплывали мелкие рыбёшки, колыхались медузы.
Они прилетели в Стамбул за неделю до заплыва и каждое утро катались на бесплатном кораблике, без устали утюжившем Босфор. Голос диктора на трёх языках объяснял маршрут, рассказывал про ориентиры на берегу, про встречные течения, но Дуня не вникала, любовалась открывающимися видами, доверившись внуку.
Лёха начал готовиться к заплыву задолго и как-то прочитал Дуне статью про восьмидесятилетнего грузина, переплывшего Босфор.
— Бабуль, давай со мной? — глаза у него загорелись. — Ты ведь у нас великая пловчиха, сколько раз Волгу переплывала!
— Рано мне на Босфор: недавно только семьдесят пять стукнуло. Да и в воду не помню, когда входила, — ворчливо ответила Дуня.
— Так ведь и он не просто плыл, а вольным грузинским стилем, когда руки и ноги связаны! А тренироваться тебе зачем? Тело всё вспомнит.
***
Вода с детства была её стихией. В сорок третьем году родители переехали из разрушенной войной деревни к тётке в Сталинград. На месте тёткиного дома они нашли выжженный кусок земли с торчащей верхушкой снаряда, наполовину врытого в грунт. Отец во дворе откопал землянку, и Дуня до конца войны полировала поверхность снаряда, скатываясь с него, как с горки, и лишь после войны узнала, что снаряд был боевой.
Плавать она не умела, но, придя как-то на Волгу, прыгнула в волны и вдруг заскользила, как рыба, стала гибкой и свободной. Она двигалась стремительно, как торпеда, не прилагая усилий. На реке Дуне не было скучно: она дрейфовала на мелководье, распластав ноги и руки, будто морская звезда, опускала лицо в воду и разглядывала стайки рыб, прыскавшие у неё из-под пальцев, или плыла с мальчишками на другой берег Волги.
Река её кормила: Дуня, смуглая, прокалившаяся на солнце, юркая, как кошка, научилась ловить рыбу, и иногда её улов был единственным ужином для всей семьи. Мать, увидев однажды, как Дуня легко перемахивает на другой берег, не пускала дочь к воде, боясь, что та утонет, но желание плавать было сильнее Дуни, и при малейшей возможности она неслась к Волге.
В школе она училась неплохо, и мать настаивала, чтобы Дуня ехала поступать в педагогический институт — в Москву, где жила сестра матери. Сестра писала, что студентам выделяют комнату в общежитии, платят стипендию, и Дуня согласилась. Москва Дуне понравилась. Тётка временно поселила её у себя, в одной комнате с Вероникой, своей дочерью.
Жара тем летом стояла страшная. Дуня готовилась к экзаменам, вскакивая лишь затем, чтобы добежать до жестяной раковины на кухне, сунуть голову под струю ледяной воды.
— Может, на речку сходим? — спросила как-то Дуня у Вероники.
— Лучше в бассейн. У тебя купальник есть?
— Купальник? — Дуня плавала в ситцевых трусах и лифчике, которые сшила ей мать, а могла и без лифчика: была Дуня плоская, с узкими бёдрами и тонкими ногами.
Бассейн Дуню потряс, показался дворцом.
— Нам можно плавать здесь, — Вероника кивнула на половину бассейна. — А где дорожки, там спортсмены тренируются.
Дуня соскучилась по воде и, завизжав, как в детстве, пронеслась по дорожке под водой и вынырнула на противоположной стороне.
— Ты как это сделала? — На Дуню с интересом смотрел лысый мужик в синих шортах и со свистком на шнурке на шее. — А две дорожки на задержке дыхания сможешь? Кто тебя кролю учил?
— Смогу, — уверенно ответила Дуня, впервые узнавшая, что плавает по правилам, кролем.
Она оттолкнулась от борта, у другого борта замешкалась, сделала кувырок и, задыхаясь, вынырнула только после второй дорожки. Лысый улыбался:
— Напугала, я уже собирался тебя спасать. И откуда ты такая плавучая?
— Из Сталинграда…
— А в Москву зачем приехала?
— В педагогический поступать.
— Учительницей будешь? А о физкультурном институте ты никогда не думала? Хочешь профессионально плаванию учиться?
— Я зарабатывать хочу, — Дуня смутилась оттого, что с ней разговаривает незнакомый человек.
— Так спортсменам много платят!
Мысль о том, что за плавание могут платить, так поразила Дуню, что она, не моргая, уставилась на лысого. Ведь не платят за то, что ты ешь, спишь, дышишь, а плавание было для Дуни таким же естественным занятием, как дышать.
Лысый, его звали Сергей Иванович, оказался тренером команды пловцов. На следующий день он забрал вместе с Дуней её документы из педагогического и отнёс их в физкультурный институт.
***
Они были в воде уже второй час. Плотная толпа, на старте почти ощущаемая локтем, быстро рассредоточилась. Лёха, не останавливаясь на вздохе, смотрел вперёд, корректируя маршрут, выискивая на берегу ориентиры. Внук плыл мощно, размеренно, как она его учила, за ним стелился волновой след, увлекающий Дуню. Она знала, что плыть, когда на хвосте кто-то висит, тяжелее: Лёхе приходилось преодолевать большее сопротивление воды. И, хотя они перед заплывом договорились, что главное — уложиться в положенные два часа, на которые в проливе закрывают судоходство, каждый стремился к победе.
***
После окончания физкультурного института Сергей Иванович похлопотал за Дуню, и её оставили при нём младшим тренером. Она радовалась этому безмерно: подруг Дуня не приобрела, к тётке заходила редко, и у неё не было в Москве никого ближе, чем Сергей Иванович. И хотя он не показывал ей особого расположения, но по его заботе и вниманию она понимала, как сильно он к ней привязан. Сергей Иванович мог отвести Дуню в столовую, предлагая вместе пообедать, а потом лишь пил чай, глядя, как она жадно ест, или мог обнять за плечи, погладить русый пробор после тяжёлой тренировки. Единственной темой, вызывающей у них разногласия, была Дунина специализация: Сергей Иванович считал, что у Дуни данные пловца на длинные дистанции, а Дуня уверяла, что она спринтер.
— Жаль, Евдокия, не проводят у нас марафон на открытой воде — не было бы тебе равных.
— Нет, мне ближе спринт: я же всё делаю быстро, когда плыву, мне даже ласты не нужны, — спорила Дуня. — А длинной дистанции мне не выдержать.
— Молодая ещё, не понимаешь, на что способна. Для марафона особые качества характера важны, и они у тебя имеются. Длинная вода учит пловца настойчивости, умению не пасовать перед препятствием на пути к цели, преодолению себя. Может быть, только война этому учит лучше… Ты вот, считай, ещё ребёнок, худющая, в чём душа держится, а молотишь без остановок, не угнаться.
Шёл 1952 год. Дуня то и дело слышала разговоры про летнюю Олимпиаду в Хельсинки: будто СССР будет в ней участвовать. Тренировки участились, и Дуне неожиданно выделили однокомнатную квартиру на Соколе и прибавили зарплату. Ей казалось, что мечтать больше не о чем: она, наконец, перевезла в Москву мать, оставшуюся в Сталинграде в одиночестве после смерти отца.
Как-то Сергей Иванович подозвал Дуню к себе:
— Евдокия, сейчас собирают списки спортсменов — участников предстоящей Олимпиады. От нашей команды я хочу выдвинуть тебя. Погоди! — Он усадил вскочившую со стула Дуню. — Пока твою кандидатуру не одобрят, радоваться рано. Основной костяк нашей сборной будет состоять из фронтовиков, людей, прошедших через войну. А ты совсем девочка, с ними тебе не просто будет тягаться. Но я сделаю всё, что от меня зависит.
Тренировки участились, Сергей Иванович хмурился, глядя на секундомер: она проигрывала одну-две секунды от желаемого — не хватало выдержки, трезвого расчёта.
— Эх, нам бы годик ещё потренироваться, технику подтянуть, и будешь плавать одинаково хорошо и на длинных, и на коротких…
И Дуня старалась, проводила всё свободное время в бассейне, а потом ехала на Сокол домой, спать. И, хотя она сильно уставала, эта весна была лучшей в её жизни. Она коротко состригла свои густые русые волосы, чтобы они быстрее сохли после бассейна, и они завились, легли вокруг лица блестящими прядями.
В апреле мать ненадолго уехала к родственникам в Сталинград, и Дуня стала оставаться в бассейне до закрытия. Как-то вечером, выйдя на улицу после тренировки, в свете фонаря Дуня увидела высокую мужскую фигуру, и приятный баритон сказал:
— Здравствуйте, я вас в бассейне сегодня видел, вы отлично плаваете! Как вас зовут?
— Евдокия.
— А меня Глеб. Можно вас до метро проводить? — И тёплая мужская ладонь пожала Дунину руку.
— Я сама дойду, — Дуня растерялась, но баритон ей понравился.
До Маяковской шли, разговаривая обо всём, спустились на эскалаторе вниз. Глеб взял Дуню за руку, подвёл к центру перрона.
— Посмотрите на потолок, — неожиданно сказал он.
Дуня задрала голову. Над ней, в круглом куполе потолка, парили пловцы — он и она.
— Нравится? Будто с вас рисовали: вы похожи на девушку с мозаики Дейнеки.
Дуня подняла брови: она ничего не знала про Дейнеку.
Время ускорилось. Дни Дуня проводила в бассейне, вечерами гуляя с Глебом по бульварам, а дома падала в кровать и проваливалась в сон.
Той ночью ей показалось, что едва она заснула, как раздался звонок в дверь. Дуня с закрытыми глазами добрела до прихожей: мать, наверное, вернулась. Открыла широко дверь, щурясь на свет. В проёме стояли двое.
— Евдокия Петровна? — Тот, что повыше, назвал её фамилию.
— Да, я, — ответила Дуня с недоумением.
— Собирайтесь, поедете с нами. Вот повестка, — и высокий протянул ей лист бумаги.
В машине Дуню посадили на заднее сиденье. Сопровождающие зажали её телами с двух сторон, но она не тревожилась: её вызвали ошибочно, сейчас во всём разберутся. Она мёрзла: торопясь, накинула лёгкое платье с плиссированной юбкой, в котором вчера гуляла с Глебом.
Наконец машина остановилась у тёмного здания, и Дуню завели в комнату со столом и наглухо прикрученной к полу скамейкой. Навстречу поднялся человек, представился — «следователь такой-то».
— Проходите, Евдокия Петровна, располагайтесь.
Дуня посмотрела на собеседника с надеждой: улыбка у него была широкая, но в глубине неподвижных, как у рептилии, зрачков таилась опасность.
— Евдокия Петровна, вы вызваны в качестве свидетеля.
— В чём дело? — Дуня не выдержала.
— Дело касается вашего тренера, Сергея Ивановича Казанцева.
Дуня неотрывно смотрела на следователя, пытаясь вникнуть в то, что он говорит.
— Гражданин Казанцев поддерживал тайные отношения с представителями иностранных государств, передавал им конфиденциальную информацию. Прочитайте.
Он протянул толстую папку, но руки Дуни тряслись так, что ей не удалось прочесть ни строчки.
— Я понимаю, вы верили Казанцеву. А он предатель, враг в наших рядах. Есть свидетели, всё известно: где, когда и с кем он говорил, встречался.
Дуня разогнулась, как пружина, подскочила к следователю так близко, что почувствовала чужой запах.
— Он не мог, не смейте так о нём говорить!
— Поаккуратнее, — следователь отодвинул Дуню. — Евдокия Петровна, я вас убеждать ни в чём не буду. Вас сейчас проводят к гражданину Казанцеву, он сам всё расскажет.
Конвойный повёл её по коридорам, зажав в руке ключи. Их мерный, в такт шагов, звон звучал, как поминальные колокола. Они шли долго: то поднимались по щербатым ступеням лестниц с затянутыми проволочной сеткой проёмами, то спускались вниз и опять шли по длинным коридорам мимо вразнобой обозначенных дверей.
Наконец они вошли в помещение. Сергей Иванович сидел к ней спиной. Дуня в один прыжок оказалась рядом.
— Сергей Иванович, — начала она, заглядывая ему в лицо, и замолчала.
Сначала она решила, что её привели к другому, но в следующую минуту, охватывая глазами лицо Сергея Ивановича, узнавая его по одежде, наконец, поверила, что это он. Лицо его, грудь и даже кисти рук были опухшими, чёрными.
— Евдокия, не волнуйся и не спрашивай меня ни о чём, — он говорил с трудом. —Запомни: я ни в чём не виноват, партия скоро во всём разберётся. Дуня, я не успел тебе сказать: руководство согласовало твою кандидатуру для участия в Олимпиаде, времени мало, нужно готовиться. Подпиши всё, что просит следователь, — тебе здесь не место, ты совсем ребёнок.
Следователь, окинув взглядом вернувшуюся Дуню, не сомневаясь протянул ей бумаги: «Подписывайте!»
Ещё не рассвело. Плыл утренний туман, превращая здания в призраки с мутными очертаниями. Дуня побрела прочь от страшного дома. Завтра она пойдёт в бассейн и смоет с себя весь ужас сегодняшней ночи. Всё случившееся с Сергеем Ивановичем — недоразумение, они точно во всём разберутся, вот и Сергей Иванович так считает. А ей надо заниматься своим делом — кажется, так говорил следователь…
Она шла, не разбирая дороги, но постепенно в мыслях наступала ясность. Резкость увеличилась, как на дистанции, всё стало понятно: бесполезно себя уговаривать, обманывать — она предала Сергея Ивановича. Старая жизнь закончилась навсегда, а новая никогда не будет прежней.
Дуня развернулась и побежала обратно. Она всегда хорошо бегала и сейчас неслась, почти отрываясь от земли, прижав локти к бокам, отталкивая воздух. Парусиновая туфля свалилась с ноги, юбка, развеваясь, зацепилась за кусты и треснула, но Дуня ничего не замечала.
Она взлетела на крыльцо и бешено заколотила в закрытую дверь. Дуня сначала стучала кулаками, а потом ногой, не замечая окровавленной ступни, не чувствуя боли.
Она билась об дверь телом, крича: «Откройте, я ошиблась!» Потом «ошиблась» превратилось в непрерывный звук «а-а-а», и Дуня, воя на одной ноте, сползла на грязный пол крыльца, привалившись спиной к глухой двери. В тот момент, когда она решила, что всё кончено, дверь внезапно распахнулась, и Дуня свалилась в открывшийся проём, стукнувшись затылком об пол, но молниеносно вскочила на ноги.
— Чего надо? — лениво спросил прежний охранник.
— Пустите меня, я только что была у следователя, я забыла сказать ему самое главное.
Охранник позвонил по телефону, и тот же конвойный повёл Дуню обратно.
Следователь изменился, пока они не виделись: пиджак висел на стуле, рубашка была выпростана из брюк, на шее раскачивался, как удавка, развязанный галстук.
— Я ошиблась, — щёки у Дуни горели как в лихорадке. — Я ничего не знаю, я должна убрать подпись!
— Вернулась, дура! — зло, с досадой сказал он и, грязно выругавшись, сплюнул под ноги на паркетный пол. — Ему всё равно крышка, а ты чемпионкой могла бы стать!
Он грубо вытолкнул Дуню в коридор:
— Ничего нельзя изменить, Евдокия Петровна, — голос его опять стал официальным. — Ничего не изменить.
Дуня вышла наружу. Ощущение катастрофы раздавило её. Сгорбившись, она схватилась за грудь, и так, плача, волоча израненную ногу, дошла до дома.
В олимпийскую команду её не взяли и вскоре уволили с работы.
Дуня никому не рассказывала о том, что с ней произошло, даже матери — страшно было вспоминать. Сергея Ивановича она больше никогда не видела. Её спас Глеб: скорое замужество, а затем беременность и рождение дочери.
Она стала хорошим тренером, но сама почти перестала плавать, будто из неё вынули важную деталь, без которой она не держалась на воде.
***
Дуня первой почувствовала, что вода изменилась, потемнела, стала холоднее, пошли встречные подводные течения.
Она взглянула на берег: башня, ещё несколько минут назад видневшаяся справа, вдруг оказалась позади.
— Лёша! — позвала Дуня внука.
Лёха притормозил, огляделся.
— Бабуль, — горестно сказал он, — мы финиш проскочили. Что делать будем? Может шапки снять, вызвать спасателей?
Внук понимал, что сил на обратный рывок у Дуни может не хватить. Дуня задумалась.
— Нет, Лёш, идём до финиша, — сказала она твёрдо. — Ориентир за спиной — значит, возвращаемся по середине пролива назад, поплывём против течения.
Ей казалось, что они в воде целую вечность. Горло высохло и драло от соли так, что подкатывала тошнота, хотелось пить, очками до язв натёрло глаза, от холода и усталости ноги выкручивало судорогами. Они вошли во встречное течение: волны усилились, вода под Дуней ходила ходуном, сплошные холмы и барханы. Приходилось прилагать все силы, всё умение, чтобы крошечными гребками продвигаться вперёд.
— Не Босфор, а лыжный могул какой-то! Вода дико холодная, — Лёха на вдохе ещё успевал болтать.
А Дуня боролась с течением: контролировала руки, ноги, выдох, вдох, отвоёвывая у Босфора метр за метром. Впервые вода перестала быть её союзником.
Они опять чуть не проскочили башню Адмиралтейства, устали, но вдруг увидели справа Галатасарай, услышали музыку, отдалённые крики толпы и двинулись на голоса.
— Ну всё, теперь на разрыв аорты!
Внук посерьёзнел: оставался самый тяжёлый, финишный отрезок.
— Сейчас начнётся хардкор: будем грести что есть силы, но при этом стоять на месте. Приготовься, бабуль.
И они гребли, но будто не двигались. Над головой непрерывно жужжал вертолёт, рядом раскачивалась лодка со спасателями — так близко, что Дуня видела их встревоженные лица. До финиша оставались считанные метры.
У неё не хватило сил подняться по вертикальному трапу на понтон, тело вмиг отяжелело. Лёха пытался ей помочь, но вдруг десятки рук потянулись к ней, вытащили на берег, закутали в согревающую плёнку, сняли чип с ноги, накинули финишное полотенце. Врачиха мерила пульс, а Лёха сиял большим ртом, показывая крупные, как кукуруза, зубы:
— Переплыли!
На лбу у Дуни отпечаталась полоска от плавательной шапочки, и она стояла, помеченная Босфором как помазанник длинной воды. Внезапно перед её лицом вынырнул микрофон, и из-за Лёхиной спины девичий голос прокричал:
— Are you Russian swimmer? Скажите несколько слов нашим зрителям. Вы самая возрастная спортсменка и героиня сегодняшнего заплыва. Что было главным для вас? Зачем вы переплыли Босфор?
Дуня посмотрела на микрофон, пожала плечами:
— Я всегда хотела плавать на длинные дистанции…
Опубликовано в Этажи №3, 2023
