Людмила Шарга. “Я ИЗДАЛИ БЕСЕДУЮ С ТОБОЙ…”

Жизнь и творчество Галины Кузнецовой

По имени назвать тебя не смею
И за руку тебя не смею взять
И вечером в высокую аллею
Одна иду беспомощно блуждать.

Сырая тьма приносит запах чайный
Белеющих по стенам смутно роз,
И ночь сама томится грешной тайной
Неразрешимых, ядовитых слёз.

И там, вверху, где факелом угрюмым
Чернеет кипарис сторожевой,
Беспомощной и пламенною думой
Я издали беседую с тобой.

Что за комиссия, Создатель, учеником великих слыть…
Пиши в оригинальной, только тебе присущей манере, или же подражай учителю, всё одно почерк твой будут сравнивать с почерком учителя и находить, и отмечать влияние его гениальной руки, если не прямо, то косвенно причисляя к эпигонам и тебя и всё  написанное тобой. А твои стихи, равно как и  проза, пронизаны тончайшей грустью,  которая нежна и легка, которая  не в тягость  –  но во благо.
К сожалению,  «умники» и «умницы» от литературы отметят лишь одно твоё произведение. Назовут «примечательным явлением  и содержательным историко-литературным источником», главной книгой твоей жизни.
Конечно же, это –  «Грасский дневник», ведь в нём описаны годы жизни  рядом с ним –  с учителем, с великим Буниным.
С их подачи ты интересна лишь как яркий эпизод его жизни, трагедии и любви.
Удостоив  титула «Грасской Лауры», они определят твоё место… не в литературе, нет, в трагическом любовном треугольнике.
Что ж.
Можно предположить, что однажды кому-то станут интересны не только страсти, кипящие в  Грассе, а твоя жизнь, ты сама, что стихи твои будут близки кому-то, и возникнет неуловимая связь, определяющаяся как родство душ.
Лучший способ узнать о душе – стихи. Их междустрочия.
И дневники.
События, судьбы, имена,   к которым я сегодня  осторожно прикасаюсь, происходили во  Франции тридцатых и сороковых годов прошлого столетия, в Париже и в местечке Грасс,  недалеко от Ниццы – на вилле «Бельведер».
Что собой представляла Франция тех лет…
Цвет русской эмиграции: поэты, художники…певцы, актёры
В ресторане «Казбек» на Монмартре, «Большом Московском Эрмитаже», «Казанове», «Шахерезаде» поёт свои «песенки» печальный Пьеро –  Александр Вертинский.
Выступает его  ученица — Людмила Лопато, певица кабаре, позднее её назовут хранительницей традиции исполнения русского и цыганского романса.
На сценах парижских театров блистают балерины Анна Павлова и Тамара Карсавина.
Подходят к концу знаменитые русские сезоны Сергея Дягилева – они окончатся  в 1929-ом, вместе со смертью великого их организатора и вдохновителя.
Звучат голоса французских шансонье…Мистенгет , Mорис Шевалье, Жозефина Беккер, Эдит Пиаф, Жорж Брассенс, Жак Брель, Джульетта Греко, Шарль Трене, Борис Виан, Ив Монтан, Тино Росси, Шарль Азнавур
Из радиоприёмников в маленьких кафе на парижских улицах доносится голос Люсьен Буайе: “Parlez-moi d’amour… Мы ещё вернёмся сюда, но прежде перенесёмся в Киев. Именно там 10 декабря 1900 года и  родилась Галина Кузнецова.

И я жила, за днём встречая день,
Среди домов и улиц старосветских,
Любила их скосившуюся тень
И в садиках персидскую сирень,
Наперсницу моих мечтаний детских.

Меня грустить учили соловьи
На высоте мазепинских откосов,
И первые томления любви
Ресницы там туманили мои
И светлые отягощали косы.

Я приняла в себя печальный хмель
Пустых церквей и старых укреплений,
И стал сентябрь милее, чем апрель,
Моей душе…

Детство её прошло в пригороде Киева, на Печерске.
Вскоре с матерью и отчимом она переезжает на Левандовскую улицу, славившуюся огромными раскидистыми каштанами. Впоследствии  –  в Париже – ей казалось, что  тамошние каштаны пахнут и цветут совсем не так, как в Киеве,  и соцветия-свечи их не так прямы.
В 1918 году она окончила первую женскую гимназию Плетнёвой, получив вполне классическое образование для девушки из приличной семьи.
Вышла замуж  рано, из-за сложностей отношений в семье. Она упоминает  об этом сдержанно – вскользь, в автобиографическом романе “Пролог” и, конечно, в дневниках.

Город широких улиц,
Тенистых улиц-аллей.
Город старинных храмов
И белых монастырей.

Осенью в грустных парках
Сквозь листьев зыбкий навес,
Южные звёзды ярки
На чёрном шёлке небес.

Днём на жёлтых дорожках
Узорных клёнов листы.
В небе высоком – Лавры
На солнце горят кресты.

Звонкое эхо песен
С широкой синей реки,
Где под зубчатым лесом
Спят золотые пески.

Город дальнего детства,
Я слышу сквозь шум морей
Шелест ночного ветра
В ветвях твоих тополей.

Осенью 1920-го года,  вместе с мужем  – Дмитрием Петровым – Галина покидает родину. Вначале –  в Константинополь, на одном из пароходов, которые уходили тогда переполненные отчаявшимися, бегущими в ужасе и безысходности, людьми.
Затем   –  в Прагу, где они некоторое время жили в общежитии молодых эмигрантов “Свободарне”. Галина стала студенткой Французского института,  там же, в Праге, появляются её первые газетные и журнальные публикации.
В 1924 году семья перебирается во Францию.

Полно и щедро твоё наследство.Галина Кузнецова
Сладко мне бремя его нести.
Точно янтарь полноцветный, детство
Тяжкою нитью лежит в горсти.

Лоб окропив в расписных воротах,
Денежкой звякнет в стакан слепца,
Солнцем осветит в церковных сотах
Нимб погружённого в тень лица.

Вынесут ломоть ржаного хлеба.
Сяду на паперть мечтать и есть.
Чем мне так дорого это небо,
Голуби, кровель, рябая жесть?

Видно, сестрой простых богомолок,
Пальмовой ветвью кропя лари,
В сумрачный мир мне нести осколок
Золотоглавой твоей зари.

«…В первый раз говорила с Буниным у него дома, придя по поручению пражского профессора. “Вы едете в Париж? Не можете ли вы передать Бунину эту книгу… Думаю, что для вас, молодой поэтессы, будет весьма полезно познакомиться с ним”.
Я смотрела на свою тетрадь в черном клеенчатом переплете, которую он бегло перелистывал.
“Кого же из поэтов вы больше всего любите?”
Я ответила не совсем честно  – я любила не одного, а нескольких. Ахматову, Блока и, конечно, Пушкина:
– Гумилева.
Он иронически засмеялся.
– Ну, невелик ваш бог!
Ушла разочарованная. Бунин показался мне надменным, холодным. Даже внешность его и – показалась мне высокомерной. Я решила забыть о своей тетради и о своем знакомстве с ним. Я не знала, что этот человек в свое время окажет на меня большое влияние, что я буду жить в его доме, многому учиться у него, писать о нем.»

В большой, тяжёлой книге бытия,
Что для тебя, всезнающего, я?

Простой и слабый, белый мотылёк,
Наивно развернувшийся цветок,
Дитя, которому твоя рука
Отодвигает локоны с виска…

В великолепной книге бытия
Что для тебя теперь любовь моя?

Старенькая двухэтажная вилла «Бельведер», которую снимала чета Буниных,  парила над Грассом. Ещё ниже лежала Ницца,  туда вела Наполеоновская дорога: когда-то по ней прошла его армия. Здешние виллы утопали в садах и виноградниках, кипарисах и пиниях. Дворик бунинской виллы, вымощенный плиткой, выдавался вперёд,  будто капитанский мостик — отсюда открывался прекрасный вид на горный  хребет Эстераль, на  долину и синее море. Во дворе — стол, летние стулья, шезлонги, качели. Здесь гостили Рахманинов, Алданов, Мережковский и Гиппиус, Андре Жид, Зайцевы, Борис и Вера, Ходасевич с Берберовой, Иван Шмелев, Куприн…

Пролился свет над неподвижным садом.
Из купола седого облака
Плывут, плывут широким белым стадом,
И им вослед гляжу безмолвно я
Расширенным и упоённым взглядом.
Волшебная и страшная земля
Мне чудится огромным странным садом,
Где безутешно жизнью грежу я.

На первый взгляд казалось, что все обитатели виллы прекрасно ладят: Бунин и Вера Николаевна, Зуров и Галина, а позже и близкая подруга Галины, Марга Степун, певица – сестра известного в эмигрантских кругах журналиста и литератора Федора Степуна.
Вера Николаевна Муромцева – жена Бунина – оставила дневники и письма, Галина Кузнецова, уже живя в Америке, написала  «Грасский дневник». В дневниках этих удивительных женщин обычная жизнь –  день за днём.
С утра Иван Алексеевич поднимает всех,  торопит, подгоняет. Пока он делает гимнастику, Вера Николаевна и Галина накрывают на стол.
Галина ходит по саду, срезает розы.

О, этот сад! Нескошенной травой,
Зелёной сетью путая колени,
Весь  захлебнувшись знойной синевой,
Он молча слушал жалобы и пени.

В прорыв ветвей поток далёких крыш
Катился вниз своим сухим кораллом,
И пробковых дубов над камнем жарких ниш
Недвижимо стояло опахало.

И небеса такою болью жгли,
Таким ликующим и беспощадным светом,
Что гаснущим глазам казалась грудь земли
Единственным приютом и приветом…

Сад принял слёз младенческий поток,
Благословил своею чащей чистой,
Послав щекам чуть слышный холодок
Целебной свежести на лентах травянистых…

«Князь — домашняя кличка Бунина — первым поднимается наверх, в свой кабинет. Галина — в свою комнату, Зуров — в свою. Жизнь еще благополучная, мирная, есть достаток. Позже начнутся перебои с продуктами, топливом, а там и вовсе голод и холод,  — но странная эта коммуна не распадётся. Начнётся война,  они будут жить в другом месте, на вилле «Жаннет», но  всё останется по-старому».
«…Когда гости уезжали, я шла ходить по саду. И. А. звал меня и давал несколько листов, написанных за последние дни, с которыми я  забиралась на верхнюю террасу и, сев на траву, принималась за чтение. Однажды, прочла, подняла голову и засмотрелась: на нежном розово-голубом вечернем небе венцом лежали серые вершины оливок, воздух тихо холодел, был такой покой и нежность и какая-то задумчивость и в небе, и в оливках, и в моей душе. Почему-то вспомнилось детство, самые сокровенные его раздумья и мечты. В листах, лежавших на моих коленях, было тоже детство нежной впечатлительной души, родной всем мечтательным и страстным душам. Самые сокровенные, тонкие чувства и думы были затронуты там. И глава кончалась полувопросом, полуутверждением в том, что может быть для чувства любви, чувства эротического, двигающего миром, пришел писавший ее на землю. И я глубоко задумалась над этим и спросила себя  – для чего живу я и что мне милее всего на свете?»

На горной дымке, смутно-голубой,
Узор ветвей раскинутых и снежных…
Всё, всё, что мне даровано тобой,
Я сохраню в сокровищнице нежной.
Меня ничто не мучает, не жжёт
По взглядом глаз твоих орлино-зорких…
Так пчёлы собирают сладкий мёд
С иных цветов, губительных и горьких.

«…отстрадав жаркие часы за машинкой в комнате, я пишу на воздухе, в конце сада, на мраморном столе, который приятно холодит мне руки. Вечернее солнце мягким желтым светом обливает большую пышную ель, зеленым облаком лежащую на низкой равнине, а позади на бледном, туманном от зноя небе огромная волна Эстерели, с теплыми тенями в глубоких впадинах, встает как некое допотопное чудовище, огромное и прекрасное. Какая-то птица еле слышно журчит в кустах легколистного желтого бамбука за моей спиной. Мне хорошо и немного грустно, как всегда в такие минуты созерцательного покоя. Я не думаю о будущем, а прошлое рисуется затуманенно и кротко-грустно. Больше всего я люблю эти вечерние часы на воздухе…»

Мне с каждым часом мир дороже…
Склонясь с высокого моста,
Смотрю: сафьяновою кожей
Внизу волнуется вода.

И мягко с матового свода
Полуприкрытый льется свет…
Благодарю тебя, природа,
За всё, чему названья нет.

За всё, что дышит, светит, манит,
Томит тревожною тщетой,
Всё, что сиять не перестанет,
Когда я стану пустотой.

«11 декабря 1927 года.
…Чувствую себя посредственно. Голова действует поспешно и беспорядочно. Однако, стараюсь заниматься. Вчера взяла открытку с головой Мадонны и стала описывать её стихами. Вышло следующее:
В косынке лёгкой, голову склонив,
Она глядит покорными очами
Куда-то вниз. За узкими плечами
Пустая даль и склоны темных нив,
И городской стены зубчатый гребень,
Темнеющий на светло-синем небе.
Она глядит, по-детски рот сложив,
И тонкий круг над ней сияет в небе.»

«… Нельзя садиться за стол, если нет такого чувства, что точно влюблена в то, что хочешь писать. … У меня теперь никогда почти не бывает таких минут в жизни, когда мне так нравится то или другое, что я хочу писать…»
«… нельзя всю жизнь чувствовать себя младшим, нельзя быть среди людей, у которых другой опыт, другие потребности в силу возраста. Иначе это создает психологию преждевременного утомления и вместе с тем лишает характера, самостоятельности, всего того, что делает писателя…»
«Чувствую себя безнадежно. Не могу работать уже несколько дней. Бросила роман».
«Чувствую себя одиноко, как в пустыне. Ни в какой литературный кружок я не попала, нигде обо мне не упоминают никогда при “дружеском перечислении имен”. Клубок тоски и удушающей безысходности становился всё более запутанным и тугим…».

Над головою сухо шелестит
Густой намёт зелёных твёрдых листьев.
Блестя слюдою, стрекоза летит,
К полудню крепче пахнет сад смолистый.

А там, за садом, нежным дымным дном
Лежит долина в солнечном тумане,
Леса седым курчавятся руном,
В светящемся теряясь океане.

Под солнцем дремлет город. Блеск листвы,
Уступы, стены, черепица, своды,
В тени платанов каменные львы
Из круглых ртов выбрасывают воду,

И женщина у их волнистых грив,
Полуденному радуясь безлюдью,
Садится, взор в пространство устремив,
И кормит сына нежной белой грудью.

И всё вокруг, как завтра, как вчера,
Не помнит о конце и о начале,
И вечно в небе голая гора
Купается в сиянье синей дали.

Галина обожала морские купания и солнце, которое золотило её ладную, маленькую женственную фигурку. Она напоминала озорную девочку-подростка: носила простые сандалии, открытые лёгкие платья, короткие юбки, была загорелой, юной, и как в юности –  то беспричинно весёлой, то грустной.
Но дни безмятежного, беззаботного существования прошли.
Вера Николаевна пишет в своём дневнике:
«…мы так бедны, как, я думаю, очень мало кто из наших знакомых. У меня всего 2 рубашки, наволочки все штопаны, простынь всего 8, а крепких только 2, остальные в заплатах. Ян не может купить себе теплого белья. Я большей частью хожу в Галиных вещах».
Запись сделана в самый канун 1933 года, года, который разрушил “Монастырь муз”  – так Вера Николаевна называла виллу «Бельведер»
10 ноября 1933 года стало известно, что Иван Алексеевич Бунин удостоен Нобелевской премии, а 10 декабря 1933 года шведский король Густав V торжественно вручил Нобелевскую премию в области литературы первому из русских писателей.
Впрочем, в Советской России к этому отнеслись прохладно и даже едко.
Примерно в те же дни Галина пишет:
«…последнее время всё чаще бываю с В. Н. Сейчас она больна и мало выходит. Вчера мы обе оставались вечером дома, лежали на её постели и говорили о человеческом счастье и о неверности его представления. Человеческое счастье в том, чтобы ничего не желать для себя. Тогда душа успокаивается, и начинает находить хорошее там, где совсем этого не ожидала».

Горят цветы на сером камне стен,
Журчит вода по каменному ложу,
И крылья пальм в горячей вышине
На перья шлема чёрного похожи.

О, если б жить в прекрасной пустоте!
Сходить к колодцу с глиняным кувшином,
Смотреть, как дрок желтеет в высоте,
Как лиловеют горные вершины.

И вечером безоблачного дня,
Когда бредут по уличкам коровы,
Молить: «Мария, сохрани меня», —
Заслыша колокол средневековый.

В конце мая 1934 года в Грасс приезжает Марга Степун.
Из дневника Веры Николаевны:
«Марга у нас третью неделю. Она нравится мне. … Можно с нею говорить обо всём. С Галей у неё повышенная дружба. Галя в упоении и ревниво оберегает её от всех нас: (8 июня 1934 года)».
«Марга довольно сложна. Я думаю, у неё трудный характер, она самолюбива, честолюбива, очень высокого мнения о себе, о брате (Фёдоре) и всей семье. … Но к нашему дому она подходит. На всех хорошо действует её спокойствие. … Ян как-то неожиданно стал покорно относиться к событиям, по крайней мере по внешности: (14 июня 1934 года)».
«Дома у нас не радостно. Галя как-то не найдет себя. Ссорится с Яном, а он — с ней. Марга у нас: (8 июля 1934 года)».
«Галя, того гляди, улетит. Её обожание Марги какое-то странное. … Если бы у Яна была выдержка, то он это время не стал бы даже с Галей разговаривать.
«Уехала Марга. Галя ездила её провожать до Марселя: (23 июля 1934 года)»

Колоколов протяжный разговор
В тумане нарождающейся ночи.
Гряда крутых, волною вставших гор
На тусклом небе кажется короче.

Летим, летим на мягких крыльях вниз,
Туда, где пар, где бледное сиянье,
Где в море мёртвое вступает тёмный мыс
И небо обрывает мирозданье…

Земную жизнь без-славно я несу,
Меня печаль без-помощная гонит
За тающую в небе полосу…
Возьми меня. Задумай в новом лоне.

После начала Второй мировой войны Галина и Марга, волею судеб и обстоятельств, были вынуждены просить убежища у  четы Буниных. В Париж вошли немецкие войска. Марге грозила опасность – она была еврейка. Так что окончательно разорвать отношения не получилось. Вера Николаевна была искренне привязана к Галине, да и Иван Алексеевич вынужден был примириться.

Осенний дождь тоскливо сеет,
Унылый берег оцепенел.
В тумане мутном едва сереют
Густые волны Дарданелл.

На мысе камни пустой мечети,
Руины, спины горбатых гор,
Как будто трупы былых столетий,
Как будто пасти звериных нор.

Ныряет в море седом фелука,
Дырявый парус легко круглит…
О, быть пришельцем – какая мука,
Как горько сердце моё болит.

В 1949 году Галина с Маргой  уехали в США, с 1955 года сотрудничали с  русским отделом ООН, с которым впоследствии –  в 1959 году – переехали в Швейцарию – в Женеву. Они прожили вместе долгую и, вероятно, счастливую жизнь. Мюнхен стал их последним земным пристанищем.
Марга Степун скончалась в 1971 году в возрасте 76 лет.
Галина пережила её всего на пять лет – её не стало зимой 1976-го…
Они и после смерти были неразлучны – покоились в одной могиле, но в девяностых годах это захоронение было уничтожено.
После смерти  Галины пропал архив, практически всё, написанное ею. Друг Галины –  профессор-славист из Франции Рене Герра  нашёл лишь «Грасский дневник», вышедший в 1967-ом году, в Вашингтоне, отдельным изданием. «Грасский дневник», который сама Галина вполне справедливо назвала «Горестный дневник».

Иконостас. Суровые иконы.
Далёкий город умеряет гул.
Я здесь кладу последние поклоны,
Чтоб ты в Саду Господнем отдохнул.

Надеюсь я – твой дух не отлетает,Оливковый Сад
Читает мысль мою из-за плеча,
В моей руке дрожит и оплывает
Заупокойная свеча…

Горюю я – крылом сдвигаю крышу
Безмолвного и тесного жилья,
Чтоб слышал ты, как тёплый ветер дышит
В селениях степного ковыля.

Смогу ли всё пересказать сначала –
Твоё наилюбимое дитя –
Чтоб ты восстал из земляного вала,
Нетленными сединами блестя?

И самым тихим, самым нежным пеньем
Баюкая твой утомлённый сон,
Верну ли я тебе благоговейно
Поэзию младенческих времён?

«Ее стихи своей пластичностью близки поэзии акмеистов; вместе с тем в них – соприсутствие тайны, мистическая стихия, без которой не может быть поэзии», –  писал издатель  А.Бабореко.
В поэзии она – безусловно,  – мистик, созерцатель, мыслит сложными, абстрактными образами и символами, ловит некие «прекрасные мгновения», которые и являются определяющими в жизни. Чувства ее смутны, не вполне осознаны и проникнуты приметами неземными, «серафическими».
В её сборнике «Оливковый сад», вышедшем в 1937-ом году в Париже, почти нет стихов о любви.
Для нее ценно «открывание повсюду таинственных заветных примет»… чего? Она не знала.
О стихах Галины Кузнецовой сегодня можно прочесть разное.
Но, всё-таки, изначально лучше прочесть сами стихи,  где каждый найдёт что-то своё, для себя.

Оставить в мире память о себе!
Ни имена, ни книги, ни преданья,
Ни скудные друзей воспоминанья
Не скажут о земной моей судьбе…
О, если бы на обнажённом мысе
Сияли между смольных кипарисов
На мраморном, на гробовом гербе
Два слова, посвящённые Тебе!

Известно, что в то время (семидесятые годы прошлого столетия) никто не проявил интереса к приобретению архива Ивана Бунина и Галины Кузнецовой. Сама Галина неоднократно предлагала передать или переслать письма Бунина, альбомы с фотографиями, целый портфель писем   Веры Муромцевой.
К сожалению, её никто не услышал…

Пусть всё изменит, всё пройдёт:
И прелесть этих слов влюблённых,
И томность этих рук сплетённых, –
Есть в мире неба синий свод,
Дороги белый поворот
И гроздья звёзд средь елей тёмных…
__________
В тексте использованы стихотворения Галины Кузнецовой из книги «Оливковый Сад» (Париж, 1937г.), фрагменты из её дневников и дневника Веры Николаевны Муромцевой-Буниной.

P.S. Галина Николаевна Кузнецова (по мужу Петрова; 10 декабря 1900, Киев — 8 февраля1976, Мюнхен) — русская поэтесса и писательница, мемуаристка.
В 1918 окончила в Киеве первую женскую гимназию Плетневой, в 1920 вместе с мужем, белым офицером, уехала в Константинополь, затем перебралась в Прагу, а в 1924 поселилась в Париже.
Писала стихи и прозу, c 1922 её публикации стали появляться в журналах «Новое время», «Посев», «Звено» «Современные записки», их заметила критика (Вяч. Иванов, Г.Адамович и др.).
В 1924 или 1926 через Модеста Гофмана познакомилась с Буниным, у них начался бурный роман. Кузнецова разъехалась с мужем. С 1927 жила вместе с семьей и домочадцами Бунина в Грассе.
В 1933 познакомилась с сестрой Фёдора Степуна Маргаритой (1895—1971), в 1934 уехала к ней в Германию. В 1941—1942 подруги снова жили в семье Буниных. В 1949 они переехали в США, работали в русском отделе ООН, в 1959 были вместе с отделом переведены в Женеву, закончили жизнь в Мюнхене.

Опубликовано в Гостиная 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Шарга Людмила

Поэт, прозаик, член Южнорусского Союза Писателей, Одесской организации Конгресса литераторов Украины, Одесской организации Межрегионального союза писателей Украины, Национального союза журналистов Украины. Лауреат XV Международного литературного конкурса «Пушкинская Лира» (2005, Нью-Йорк), лауреат литературной премии имени А. Мицкевича (2006), Международного литературного фестиваля «Славянские традиции-2009», литературных премий имени «Молодой Гвардии» (2009) и «Славянские Традиции» (2010). Родилась в России, живёт и работает в Одессе. По специальности – педагог. Публиковалась в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Отражение» (Донецк), в интернет-журналах «Авророполис», «Ликбез», «Великороссъ» и других изданих. Автор сборников поэзии и прозы «Адамово ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008).

Регистрация
Сбросить пароль