***
Мир состоит из маленьких вещей,
из пропасти занятных мелочей:
крупиц, песчинок, зёрнышек, пылинок,
и росных капель, и тугих былинок.
Из тех кровинок, что мой нос пролил,
когда с соседом парту я делил.
Из юрких, будто ящерки, минут,
которые сквозь пальцы прошмыгнут.
***
Вспоминаю до сих пор:
вышел маленький во двор –
и в глазах от солнца змейки,
а старухи на скамейке
деревенскую поют,
мне конфеты подают.
И у самой старой прялка
потемневшая в руках.
Мне старуху эту жалко –
нить выходит в узелках.
Кабы знать, что это значит,
кабы ведать наперёд,
почему окошко плачет
и картошка не цветёт!
…Врут проклятые приметы
и поэты тоже врут,
что России больше нету,
что старухи перемрут,
детство сладкое растает,
утечёт в мирской бардак…
Вьётся-вьётся нить простая
и не кончится никак.
***
Я видел забор, сколоченный из дверей,
и каждая дверь казалась другой старей:
вот эту при Брежневе пьяный пинал ногой,
а та при Хрущёве вышла недорогой.
А к этой прильнувши – ну до чего тонка! –
при Сталине ждали каждую ночь звонка.
За каждой кипели борщи, и кипела страсть,
смеялись дети, и нечего было красть.
А ныне стоят преградою на пути,
и ни в одну из них уже не войти.
***
Облетает яблоневый цвет.
Вянет одуванчиков букет,
спозаранку собранный мальчишкой.
…А вчера про смерть попалось в книжке –
как поверишь, если смерти нет?
Если на дворе – звенящий полдень,
а в плетёнке – банка молока,
если дед тебя на плечи поднял,
и хохочешь прямо в облака!
Если бабушка сварила кашу
и в окошко кличет на обед,
а на лето вновь приедет Маша?..
Облетает яблоневый цвет.
***
Проснулся, и сердце болит,
не за себя – за других,
и плачу, не зная молитв,
и ветер в деревьях тугих,
и снегом засыпан двор
по самое не могу,
и кровенеет «ворд»,
когда по нему бегу.
Жена и сынишка спят,
не помня своих обид,
и ангелы их хранят.
О чём же сердце скулит?..
***
Сентября печальное тепло
через край небесный потекло,
и живу, согретый только им –
неземным дыханием Твоим.
Однодневкой-бабочкой кружусь –
ни на что я больше не гожусь.
Принимаю как последний дар
слова настоявшийся нектар,
и гудит хмельная голова…
А наутро – снег и минус два.
***
Собирали с бабушкой цветы,
провожали солнце золотое –
эта память дорогого стоит:
посреди житейской темноты
осторожным лучиком ведёт,
не даёт душе осатаниться;
как же страшно, если пропадёт
бытия начальная страница!..
– Часики, – гвоздику назвала,
и кипрей Иваном окрестила.
На руки, сердечная, взяла.
Ласточкой на волю отпустила.
***
Холодную вишню снимаю,
сминаю сухое быльё,
и ветка маячит немая:
кончается лето твоё.
Такое в саду запустенье,
что впору сказать: забытьё,
и клонятся долу растенья:
отмерено время твоё.
Победою мнил пораженье,
а правдой – слепое враньё,
но в блюдце сияет варенье.
Не вечно и горе твоё.
***
Ходики, а рядом – календарь:
мишка забирается на ёлку.
Дедушка читает «Комсомолку».
Я пытаюсь одолеть букварь:
– Ива, искра, иволга, иголка…
Спрячу за диван – и вся недолга!
Будущее – данность, а не дар,
думал я. Исеть впадает в Волгу.
Не заметил – опустилась гиря,
и медведя сняли со стены…
И чужие люди в той квартире,
и на картах нет родной страны.
***
Вспоминаю свой весёлый дворик,
карусели вечное вращенье…
Не опишет ни один историк
родниковой тайны возвращенья.
Через годы – к солнечным истокам,
к «ножичкам» и пряткам у сарая.
И соседи выглянут из окон,
будто их вернёт земля сырая.
В памяти, как в стёклышке заветном,
зеленей трава и небо выше.
Тридцати с лишком – четырёхлетним
я сегодня на прогулку вышел.
***
На подоконнике в солдатиков играл:
то пленник был, то бравый генерал.
Среди цветов, в тропическом лесу,
в атаку шёл с винтовкой на весу
и падал под столетник, в мягкий мох;
мгновенье – и живым подняться мог.
А бабушка ворчала: – Не балуй!
Ужели мало места на полу?..
Меня оберегала – не стекло.
…Сто лет промчало, в землю утекло,
и не вернуть невинной той поры:
мой друг в окошко вышел из игры.
На Божьем подоконнике стою –
и радостно, и страшно на краю.
***
Дядя Женя был татарин,
плотник был и весельчак –
то свистулькою одарит,
то прокатит на плечах.
Жил за стенкой одиноко,
телевизор не включал,
своему чужому Богу
улыбался по ночам.
Дядя Женя был татарин,
не курил, не пил вина,
говорил: «Запомни, парень,
жизнь одна и смерть – одна».
…Ехал ночью в электричке,
в тамбур крикнули его –
он плохого по привычке
не подумал ничего.
Стихи к сыну
1.
Получил от Господа открытку:
сын растёт хорошим человеком,
миру улыбается открыто.
В нас поют одни и те же реки,
шелестят одни и те же травы –
музыка не кончится вовеки.
2.
Сынишку целуешь в темя,
в тугой комариный укус, –
и чувствуешь терпкий вкус:
вот так и целуют время.
Август
Настойку на меду
на липовом поставил,
снял яблоки в саду
и Спас на славу справил.
Сжал в поле полосу,
ручей подёрнул рябью,
аукался в лесу
тонюсенько, по-бабьи.
О красоте земной,
о времени текучем
заговорил со мной
на языке дремучем.
***
Морской берег,
как это и было обозначено в путеводителе,
представлял собой кручу,
поросшую редкими пучками травы.
Когда во время отлива
море отступило
и обнажило узкую полоску шельфа,
мы спустились вниз,
к самой воде.
А высоко над нами
были заросли дикого орешника,
и благодатное небо
щедро дарило нас
вызревшим фундуком.
Я колол его
круглыми морскими камнями.
Ты смеялась.
Вода прибывала.
***
Вечерял на кухне в одного:
ни жены, ни друга – никого.
Лишь картошка со сковороды
за мои дневные за труды.
Лишь часов полуночный набат,
лампа-уголёк в пятнадцать ватт,
да звезда, дрожащая в окне…
Неужели помнят обо мне?
***
Осенний покой – особый,
урвать бы еще денёк!
Ржавеет в воде осока,
шиповника огонёк
горит – и по всем приметам
близятся холода…
Спешу надышаться светом
на зиму, навсегда.
***
Росно, ознобисто, дымно.
Моклые пряди тенёт.
Солнце надкушенной дыней
над Монастыркой встаёт.
День предвещают погожий
взятые паром стога.
Осень, как замысел Божий,
вся – и чиста, и строга.
Смертная русская воля!
Зябко в юдоли земной.
Выйдешь в озимое поле –
плещут крыла за спиной.
Опубликовано в Образ №4, 2023
