Русским боярам, а особо – ростовскому
боярину Александру (Алёше Поповичу)
посвящается
Славяне
1
Ты вертись, веретено –
нитка тянется в окно,
нитка тянется на небо
прямо к Боженьке в терѐм;
мы присядем под ракитку,
Ванька, Манька да Никитка,
поднесите квасу-хлеба –
скоморошину споѐм.
Как боярышня Алѐна
несурьмлѐна, не белѐна,
ан – пригожа да бела,
всех в заботу привела…
Мать уж Боженьку молила,
и Алѐнушку корила,
мать Алѐнке говорила:
– Ты, Алѐнушка, гляди!
Выходи хоть за любого,
за хромого, за рябого,
а за этого Алѐшку
ты, Алѐна, не ходи.
Мало молвить – парень смелый,
да удалый, да умелый,
уж калики про Алѐшу
песни славные поют,
а не много будет ладу,
да любови, да услады:
на Успение Алѐшу
злы татарове убьют…
Не ходите под венец,
а кто слушал – молодец…
Дѐрнет Боженька за нитку –
тут и сказочке конец.
2
Богатырская удаль опять не туда завела…
На рассветном ветру покачнулись высокие
травы,
заводного коня догнала золотая стрела
да и клюнула в жилу, повыше коленки, на
правой.
Выноси, Белолобый! Какой я тебе господин?!
Нынче воля твоя, да – на толику – Божия воля.
Ты хорош на ходу, но теперь ты остался один, –
будь неладно оно, расширокое чистое поле…
Не по чину, боярин, ходил по чужие костры
без людей за спиной, без помощников слева и
справа.
Аль не ведал и так, что их острые сабли остры?
Али мало забот, и мала богатырская слава?
Пропотел оберѐг, что в вощѐную кожу зашит,
а и конь захрипел и не раз уже хлюпнул
утробой,
и стрела прилетела в закинутый за спину щит.
Заскучала душа. Нам уже не уйти, Белолобый…
Ах, боярин! Глаза ль застелил тебе пот?
Вот и видится мир, будто сквозь слюдяное
оконце!
Ростовчане твои, степнякам отрезая отход,
по широкой дуге на погоню заходят от солнца.
3
Как на княжьем на дворе
о заутренней поре
княжьи отроки сидят,
на боярина глядят.
– Это что за пироги?
Я вам дам «не с той ноги»!
Красны девки на уме?
Злато-серебро в суме?
Али кони на ходу?
Али справа на виду?
Шевелитесь, вашу мать!
Будет вам повоевать…
4
Глянь из терема высокого:
не на плаху, не на суд –
твоего ли ясна сокола
окровавлена несут
в подкольчужнике распоротом
да на чистое крыльцо;
опадают кудри золотом
на нездешнее лицо.
Заслепило красно солнышко –
в ушко ниточку не вдеть…
Выходи-ка ты, Алѐнушка,
на Алѐшу поглядеть.
5
Государь заповедного леса и светлой реки,
и заречных лугов, где волнуются сочные травы,
почитай на заре и едва натянувши портки,
он гремел по хоромам, верша и наказ и управу.
И таков его слух – не упустит хулы и молвы;
и для гневного слова уста и для тихой молитвы;
по тому, как у отрока сходит стрела с тетивы,
он читает исход только-только начавшейся битвы.
Богатырь и хозяин. С неявной усмешкой в глазах.
А и на руку скор, и почти что всегда осторожен;
не несѐт он победу – везѐт на широких возах,
иногда и меча не извлекши из ножен.
Сколько сбито подков по дорогам, о Господи мой!
Через Матерь твою из оврагов и хлябей вылазя…
Дольше жизни – в седле. Но опять – по дороге домой,
и опять – под тяжѐлую руку великого князя.
Но подвинутся в памяти Дикое поле, и Дон,
и плешины пожарищ среди ковылей Лукоморья,
когда явится взору давно ожидаемый дом,
за высокой оградой – дощатая кровля подворья.
Молодая боярыня к пыльному стремени льнѐт.
Отворяй ворота! И холопы склоняются немо…
А на княжьем пиру из ковша проливается мѐд,
как донская вода через край золочѐного шлема.
6
То не с левой руки кто-то в белом в лицо заглянул,
и не белая птица взвилась, зазывая и плача:
просто вымахал плечи и снова замах затянул –
берегись, богатырь! От тебя отвернулась удача.
Отвернулась удача: уже не качнуться весам,
если мерные чаши упали с петель перетѐртых…
Среди тех, кто остался в живых, объявился бы сам.
Среди мѐртвых искали – устали искать среди
мѐртвых.
Ай, не в ту же ли ночь, да у полной луны на виду
он проехал по стремя в траве и туманах зыбучих
при плаще и оружье, и только коня в поводу
вѐл какой-то старик в затрапезных лаптях и онучах,
но посконной рубахе. А дальше не видели, как –
прежде чем петухи прокричали своѐ кукареку –
неживой поводырь бросил в воду зелѐный пятак,
и они не спеша перешли через тѐмную реку.
7
…там были упомянуты холмы,
на тѐмном камне дремлющая птица,
деревья, проступавшие из тьмы,
и идолов бледнеющие лица,
незнамо чьих; шѐл перечень ко дну,
к тому концу, когда немеют руки…
Поскольку нарушало б тишину
само упоминание о звуке,
нигде не упомянута стрела,
почти на треть окрашенная кровью:
когда б дорога дальше повела,
то повела бы, как поводят бровью…
8
Мы не сами сочиняли –
мы от дедов переняли,
да подумали, что сказка не готовая;
ан за то, что мы приврали,
нам по шее надавали:
а не врите про Алѐшу, непутѐвые…
Опубликовано в Образ, №1, 2020
