* * *
С утра затянуло пейзаж за окном.
Спасенье – в бутылке с грузинским вином,
в неспешном искании смысла
того, что над парком нависло.
Под дождь хорошо вспоминается пляж
какой-нибудь людной Анапы –
войдёшь с кондачка в поэтический раж
и пишешь шедевры с нахрапа,
бумаге вверяя излишний лиризм.
За географический детерминизм
поднимем, родная, бокалы,
на время забыв про оскалы
чужого по сути своей бытия.
Тут часто бывает несладко,
и горько порою бывает, но я
привык подниматься над схваткой,
над бытом, над ядом чужбинной воды,
над мёртвою хваткой извечной нужды –
любую бельгийскую узкость
расширит умелая русскость,
а главное – вслед за холодным дождём,
неважно, зимой или летом,
нисходит с небес вдохновение в дом,
и Муза флиртует с поэтом.
* * *
Над вспыхнувшей геранью паутина
поблёскивает в солнечных лучах.
Паук, от маеты устав рутинной,
эстет в душе, погрязший в мелочах,
скукожился и слушает вполуха,
сквозь дрёму, овладевшую двором,
как хочет жить измученная муха,
опутанная липким серебром.
День клонится к концу, и то и дело
в тенётах завершается полёт.
Когда-нибудь придёт и твой черёд
задуматься, зачем герань горела.
* * *
Скрипят половицы, и кости скрипят,
и тело зудит от макушки до пят
от варварской пытки бездельем –
квартира, как тесный испанский сапог,
безжалостно жмёт, а шагнуть за порог
нельзя, и в обрыдлой постели
лежишь, поражаясь былой суете,
исчезнувшей, словно вода в решете,
лишь ропщешь порой на природу,
что нас, человекообразных скотин,
железной рукой загнала в карантин
животному миру в угоду.
Пытаясь беду от себя отвести,
сидит человеческий род взаперти
по фанзам, домам и халупам –
бухает, жуёт, напрягает мозги,
но дальше порога не видит ни зги,
и всё это, в общем-то, глупо.
Так хочется, сонный нарушив покой,
скакнуть за окно и могучей рукой
отмстить неразумным хазарам,
но надо, скрывая душевный недуг,
входить в инстаграм, телеграм и фейсбук –
чтоб там подлечиться задаром.
* * *
Коронавирусной весны
примета – в шуме заграницы
слова, как капли тишины,
вдруг проступают на странице.
Не «мене, текел, упарсин» –
понятнее и проще с виду,
но это мой антитоксин
для профилактики ковида.
Поэт
В стеклянном кубе, наглухо закрытом
для вирусов – чтоб не прервалась жизнь! –
лежал поэт с душой-метеоритом,
и всё глядел в мерцающую высь.
Текли века, и праздные зеваки,
раскрывши рты, толпились за стеклом,
за Понт сражались с римлянами даки,
неслась Земля в космический облом,
а он, с простым блокнотом на коленях,
смотрел, не замечая кутерьмы,
в первопричину светопреставленья –
источник света, бьющего из тьмы.
В стеклянном кубе, в строгом карантине,
вдали от мерзопакостных грязнот,
он плыл сквозь время, как на бригантине –
но был, увы, пустым его блокнот.
* * *
«…и кроме родины, ничем я не торгую»
Лев Лосев
Давно уж за полсотни, но в мозгу
я тот же мальчик, злящийся на згу
за то, что никогда её не видел.
«Там, за бугром, одна лишь зга вокруг!».
Есть многое на свете, милый друг,
что и не снилось девочке из МИДа.
Она всю душу вкладывает в ложь,
но на мякине нас не проведёшь.
Приди, родная, в мой bookshop под вечер.
Ну что ты так приклеилась к Кремлю?
Ты любишь ром? И я его люблю!
Иди, я обниму тебя за плечи,
и прочитаю лучший свой стишок.
Да что ты всё про путинский рывок!
Оставь его отжившим и не жившим,
а нам с тобой, нормальным русакам,
скакать всю ночь, как свежим рысакам,
по бесконечной простыне Парижа.
Римский дождь
Под утро мысли спрыгнули с насеста
и разбежались в поисках зерна,
но пищи нет, лишь тили-тили тесто –
соратница, любовница, жена
(последнее давным-давно де-юре).
Я не живу, я умер от любви.
Отель для пары – рай в миниатюре,
где вместо змея – хитрое TV.
Из глубины другого измеренья
смотрю на нас, целующихся вновь
и вновь, на сладкий миг благотворенья,
да что там прибедняться – на любовь.
По стёклам бьют увесистые капли –
ни дать ни взять мелодия цимбал.
Как часто я на собственные грабли
по молодости глупо наступал!
Гоняясь день и ночь за синей птицей,
топтал ногами дивные цветы.
Мне было проще заново родиться,
чем излечить себя от слепоты.
Так в темноте полжизни пролетело,
но повстречала странница меня –
в один момент вдохнула душу в тело,
и я прозрел от яркого огня.
Дождь-цимбалист прибавил обороты.
Целуя губы, пахнущие сном,
я погружался в сказочные гроты
без непогоды римской за окном.
Былая жизнь маячила сквозь темень,
врывались в уши чьи-то голоса,
но тщетно звали жён ушедших тени –
я позабыл давно их адреса.
В меня втекал сквозь кожу пилигрима
невыразимо чувственный покой.
Притихло всё, и только сердце Рима
чуть слышно билось под моей рукой.
Опубликовано в Витражи 2021
