О книге Дмитрия Александровича Мизгулина
По кромке бытия. Седьмая книга стихотворений.
СПб.: Любавич, 2021.
«По кромке бытия» двигаться чревато, но необходимо – для большей чёткости ощущений, для более точной фиксации их, для открытий и откровений; для чего-то наиважнейшего, что и определяет тайну поэтического делания:
Что жизнь моя – железная дорога,
Извечное движение вперёд.
И путь наш от порога до порога
Локомотив уверенно ведёт.
Горят в ночи рубиновые росы,
Мерцают тени голубых берёз,
Гремят в раскат чугунные колёса,
Судьба летит со свистом под откос.
Поэзия Д. Мизгулина вспыхивает особой цветовой гаммой: индивидуальной и словно связанной с постижением запредельных тайн, – ибо даже летящая под откос судьба определяется именно «рубиновыми росами», необычностью видения, крупными структурами бытия, тонко прочувствованными и живописанными поэтом.
Но бархатная нежность речи не в меньшей степени присуща Мизгулину, чем сила словесного поиска:
Я развею все твои сомненья,
Самый дорогой мой человек.
Напишу тебе стихотворенье,
Как под утро выпал первый снег,
Как, кружась во тьме неторопливо,
Перекрасил город в белый цвет.
Как печали осени дождливой
Позабылись и сошли на нет…
Речь о главном чувстве и должна быть такой – гармоничной и напевной, нежной, как летний воздух, и плавной…
И первый снег здесь… почти детский, отливающий счастьем, пусть и оттенено оно вечно горечью, страхом потери, а стихотворение – живёт тайною, медленно кружащейся музыкой, живёт, расходясь драгоценны- ми кругами бытия.
…Параллели, проводимые между природным началом и ощущениями людей, впечатляют: строятся развёрнутые метафоры, определяющие ритмы и движение стихотворения.
Снежные сумерки тают.
Звёздная даль высока.
Сердце моё остывает,
Как остывает река.
Стынет волна под шугою
Льдом безвозвратных потерь.
Близкое и дорогое
Стало ненужным теперь.
Заледенеют печали,
Заиндевеет река,
На опустевшем причале
Будет утрата легка.
Есть особая лёгкость в снежности сумерек. И то, что утрата будет легка, ещё раз свидетельствует об этом, как и о замечательной соли стоицизма, просыпанной в строки, как и о мудрости, наработанной поэтом годами опыта…
Социальность возникает лирическим порывом: сильно и страстно, грустно и трепетно:
Жизнь прошла – наобум, на авось.
Всё смела иноземная сила.
Просквозило Россию насквозь.
До последней души просквозило.
Каждый сам по себе не дурак.
Только кто за Россию в ответе?
И гуляет по душам сквозняк –
Подворотни неистовый ветер.
Боль логична – и преодоление её эстетикою стиха вполне естествен- но, хотя поэзия не отменяет источника боли и жизнь не улучшает, увы, увы…
Книга Мизгулина «По кромке бытия» есть движение к свету: он ощущается в каждом стихотворении, а если строки и отливают печалью, то и она светла.
Снежная звенит тишина,
Мир ошеломительно прост,
И плывёт во мраке луна
В озаренье сумрачных звёзд…
И пока не вспыхнул рассвет…
Лунная туманится даль,
И позёмкой сумрачной вслед
Светлая струится печаль.
Интересно играет звукопись: перекликаются, вибрируя сильно, «с» и «з», раскатисто расходится «р», и рассвет будет непременно превос- ходить предшествующие!
Снега много в книге Мизгулина. Снег становится символом белизны, великолепного природного кружева, в какой-то мере – символом альтернативного света, хоть и связанного с холодом (его современному человеку, без конца продуваемому онтологическим ветром, и так хватает), а хотелось бы тепла: и стихотворение являет его, наполняя необходимым колбы читательского сознания.
Встанешь утром – в городе зима.
Всюду как нечаянная милость
Снега кружевного кутерьма
Облаком на землю опустилась.
Будто бы и не было тоски,
Будто бы и не было печали…
А вчера сжимала боль виски,
А сегодня всё опять вначале.
Человек рождается за жизнь много раз, и звучащая философической максимой строчка «А сегодня всё опять вначале» подтверждает оное.
Дмитрий Мизгулин выступает исследователем собственной души и – через неё – жизни, но так, что лучи строк-результатов расходятся к мере всеобщности, разлитой в недрах человечества:
Везде и всюду проявлял участье,
Кружился в суматохе важных дел,
Теперь не надо ни любви, ни счастья,
Всего того, что раньше так хотел.
И всё, к чему мечтательно стремился,
В мгновенье ока обратилось в прах.
Смотрю, как мягко лунный свет разлился,
Как звёзды растворяются в волнах.
Муаровая мягкость лунного света и растворяющиеся в волшебных волнах звёзды становятся важнее кружевного кружения, сколько бы смысла ни имело оно в пределах земного бытования.
Мудрость прорастает травами сквозь строки поэта, организуя своеобразное духовное небо над сводом книги.
Сердце при этом должно пылать самой своей сердцевиной – тем центром, где и рождаются стихи (ибо там, вероятнее всего, помещается душа, а поэзия – квинтэссенция оной):
Что там скажут люди –
Никому не верь,
Сердце не остудит
Снегопад потерь.
Лишнее отстанет,
Сгинет не спеша,
Сердце не обманет,
Не предаст душа.
Снова снег мелькнёт – в форме снегопада, но то, как оригинально он свяжется с обыденностью потерь, говорит о смысловой изобретатель- ности поэта. И главное, конечно, что никакие суммы утраченного не вправе или не в силах остудить сердце.
Интересны и линии соединения сердца и души.
Поэт тонко, по-своему чувствует природные явления – и полноправ- ными персонажами книги предстают и дождь, и снег, и непогода, хуже которой нету, и осенние мерцания…
Легко даётся тяжёлое содержанием стихотворение о сущности поэтического дела:
Писать стихи – обуза,
И счастье, и беда.
Старею я, а муза
Всё так же молода.
Изящно быстрокрыла,
Безудержно легка.
Что у меня забыла –
Я не пойму пока.
Жёсткость отношения к самому себе подкупает всё той же наработанной сквозь ленты лет мудростью.
Сферы одиночества становятся сокровенными, своего рода онтологическим пристанищем счастья.
Ирония оттеняет поэтические мистерии Дмитрия Мизгулина:
Газпром везде и всюду,
И тут и там Газпром,
Несёт простому люду
Он счастье в каждый дом.
И знает вся планета
Про Сочи и «Зенит»,
А то, что газа нету и
В деревне –
извини…
Горькая ирония?
Конечно, какая ещё применима к нашенским временам…
…Жизни разгон кажется вечным, однако сие – одна из иллюзий, и точно входит в мозг, поражая своеобычным советом, поэтическая формула:
Ты живёшь, как будто в сутках
Двадцать пять часов.
Закрывай хоть на минутку
Душу на засов.
Итак, пройдя «По кромке бытия», поэт, раня душу болью за Отечество, стремясь иссечь стигматы сострадания в каждой читательской душе, дозированно-ювелирно мешая иронию и метафизику, предложил иссуетившемуся миру и тотально-муравьиному граду значительный результат своего пути: требующий тонкости восприятия и чуткости сердца, причём в этой кромке гораздо больше от сущности бытия.
В том числе бытия поэзии.
Александр Львович БАЛТИН,
публицист, критик. Москва
Опубликовано в Бийский вестник №1, 2023
