Юрий Татаренко. ЛИЧНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОЦЕССЕ

Беседа с писателем Андреем Тимофеевым

Что привело вас в литературу?
– С детства был почему-то уверен, что стану писателем. Сколько себя помню, постоянно писал какие-то тексты.
Вас, как писателя и выпускника МФТИ можно отнести и к физикам, и к лирикам. А вы к кому ближе?
– Физтех – странный период жизни и чрезвычайно полезный опыт. После школы мне захотелось пойти в технический вуз и заниматься наукой. К счастью, курса после третьего это желание прошло. Но Физтех здорово помог в дальнейшем: научил мыслить, развил аналитические способности. После учебника теоретической физики Ландау человек может прочитать текст любой сложности. Ни филология, ни философия, ни литературоведение – ничего не страшно мне теперь.
Кого считаете своими учителями? Трудно ли выучиться на писателя?
– Мне повезло с учителями. После окончания МФТИ я поступил в Литературный институт к Михаилу Петровичу Лобанову, и это определило дальнейшую творческую жизнь. Михаил Петрович был не только одним из ведущих советских критиков и тонким ценителем литературы. Это была огромная личность, глыба. На его семинарах мы учились понимать, что такое литература. Но, кроме того, сами развивались как личности. Первые несколько лет, честно говоря, я мало что понимал. И лишь курсу к четвёртому мне как будто открылось что-то в Лобанове. И с тех пор я старался не пропускать ни одного занятия, ходил к Михаилу Петровичу и после окончания института. Сейчас, после его смерти, многое меришь тем, как бы здесь поступил Лобанов, что бы он здесь сказал. А его статьи «Образ и схема», «Мера художественности» – высочайший уровень критики, работы, которые стоит прочитать любому писателю, особенно молодому.
Многое в понимании литературы мне дал Николай Иванович Дорошенко – редактор безупречного вкуса. Ему я благодарен ещё и за то, что он дал мне возможность вести собственную рубрику на сайте «Российский писатель». Первые годы мои заметки в этой рубрике были наивны, но это стало хорошей школой.
Позже я познакомился с Александром Ивановичем Казинцевым. У него я научился смотреть на литературу и на жизнь трезво, улавливать тонкости, которые раньше не замечал. В первые годы нашего знакомства я много спорил с ним по разным вопросам, но проходило время, и почти всегда убеждался, что он изначально был прав.
Рад, что мне довелось поработать на семинарах критики, которые вёл Пётр Васильевич Палиевский. Его энциклопедические знания и точность мысли поражали, несмотря на то, что он был тогда уже очень пожилым человеком. Нравственным ориентиром в современной литературе для меня является воронежский критик Вячеслав Лютый.
Ещё мне повезло с моими теперешними руководителями. Со студенческих лет всегда зарабатывал «фрилансом», потом это трансформировалось в своё дело – в общем, я никогда не работал в коллективе под чьим-то руководством, у меня не было начальников. Это дало умение принимать решения самому, но и проблемы с существованием внутри иерархии. А сейчас вот появились два человека, которые являются моими непосредственными руководителями: Николай Фёдорович Иванов в Союзе писателей России и Елена Юрьевна Коломийцева на кафедре журналистики в Московском государственном институте культуры. У обоих я нахожу поддержку и многому учусь.
Печататься стали «легко и быстро»? Считаете себя удачливым дебютантом?
– Думаю, да, дебют был довольно «лёгким». Лет до двадцати семи я вообще не думал о том, что нужно публиковаться. Имел слабое представление о толстых журналах и вообще о литературном процессе. Мне хватало семинаров у Лобанова. Потом с «толстыми» журналами вышло довольно просто. Я съездил в Липки, попал в семинар «Нового мира» к Валерию Попову и Ольге Новиковой и сразу же был опубликован. Но внутри я понимал, что тяготею, скорее, к «Нашему современнику», – и вскоре оказался там. На протяжении нескольких лет публикуюсь в этом журнале, ставшем для меня родным домом. Но радуюсь публикациям и в других журналах.
Очень ценю возможность печататься в «Вопросах литературы». Это единственный сейчас в России журнал серьёзной литературной критики. Сотрудничество с ним даёт ощущение причастности к профессиональному сообществу, что очень ценно.
Как продвигается работа над книгой «Философия литературы»? Что навело на мысль о ее создании?
– Изначально был замысел написать серию статей о задачах, которые решала русская критика в тот или иной период своего развития. Ведь современные критики зачастую изобретают велосипед, наобум придумывают подходы, которые должно известны. Читаешь такого критика – с умным видом пытается поставить вопрос о той или иной грани художественной литературы, а об этом вопросе писали ещё пятьдесят или даже сто лет назад, решение давно найдено и облечено в слова. Его нужно лишь осмыслить и адаптировать к современному тексту. Но нет, впустую тратятся страницы текста.
Постепенно серия статей переросла в книгу. Написано сейчас немного, может, четверть. Но чем больше пишу, тем яснее понимаю, что есть некое вполне объективное знание о художественной литературе, есть своя методология. Всё больше это напоминает мне отдельную дисциплину. Например, есть философия науки. И философия художественной литературы тоже есть. Она может иметь национальную специфику, её подходы изменяются со временем, и это тоже нужно учитывать. Но существование её вполне объективно.
И вот пытаюсь по мере возможности разобраться в этом вопросе.
Молодые критики пишут больше о прозаиках. Почему? Назовите коллег, исследующих современную поэзию, драму, детскую, переводную литературу!
– Я, к сожалению, не специалист в критике поэзии, занимаюсь исключительно прозой. Меня могут убедить разные авторы. Например, с удовольствием читаю статьи об отдельных поэтах Вячеслава Лютого. Или статьи о поэзии Максима Алпатова. Нравится мне критика Константина Комарова, основанная на внутреннем понимании поэзии, а не на точности логических выводов. Но мой интерес к поэзии и её критике несистемный.
Как часто встречаются признаки звездной болезни у пишущей молодежи? Можете привести самые яркие примеры?
– Любой творческий человек проходит определённые психологические фазы: творческий кризис, период разочарования в себе, период ощущения собственного всемогущества и т. д. Молодого человека сильнее «бросает» из одной крайности в другую. «Звёздная болезнь», в той или иной степени, настигает всех: после первой публикации, первой книги, просто щедрой похвалы на каком-нибудь литературном семинаре. И это нормально. Как и нормально находиться в состоянии подавленности и ощущения, что ты вообще ничего в жизни не стоишь. Главное – в этих «крайних» состояниях не застыть, вовремя вернуться к трезвости и адекватному пониманию себя и своего дела.
По своему опыту могу сказать, что в какой-то момент научился различать состояния: «сейчас я вам всем покажу» и «ничего себе, какую невероятную штуку я понял». В первом состоянии раздувается твоё эго, во втором – благоговеешь от прикосновения к чему-то огромному, к бытийному смыслу явления или к объективной (на твой взгляд) ценности того или иного произведения. Второе состояние гораздо плодотворнее.
Вообще психология творчества – неисчерпаемый предмет. Я мало знаю людей, непосредственно занимающихся этим вопросом. Могу посоветовать статьи Нины Александровны Ягодинцевой. Мы регулярно просим её прочесть лекцию по основам творческой безопасности на Совещании в Химках. Молодым писателям это бывает очень полезно.
Критик – тот, кто не боится рассориться с автором? Имеет ли значение личное знакомство с героем своего критического материала?
– Есть главное правило существования в литературном процессе – разделять личное и профессиональное. Профессиональное может перейти в личное: у меня, например, много близких друзей, общение с которыми началось с уважения к их профессиональным достижениям, а потом перешло в крепкую человеческую дружбу. Но личное не может перейти в профессиональное никогда. Если ты пил с человеком, то это не значит, что ты должен хвалить его книгу. Это вещи в целом понятные, но, к сожалению, в литературном процессе мы часто видим обратное.
С другой стороны, в литературной педагогике, на творческих семинарах, личное общение многое может открыть в авторе, в его понимании мира и в возможном направлении творческого развития. У молодого писателя весь потенциал зачастую ещё не воплотился в тексте, а при личном контакте его можно угадать.
Приятно, когда впечатления от текста и от личности совпадают – такая «целостность» мне всегда нравится в человеке. Хотя бывают и писатели, у которых внутренний и внешний мир катастрофически различаются. Такое разделение, чаще всего, трагично.
С какими именами связываете «новый реализм»?
– «Новый реализм» – название крайне неудачное: в истории литературы было несколько явлений, названных этим словом. Но в современной критике так обычно называют оживление в литературном процессе «нулевых» годов, связанное с именами Захара Прилепина, Сергея Шаргунова, Романа Сенчина, а также критиками Валерией Пустовой и Андреем Рудалёвым. Как литературное направление оно оказалось бессодержательным, осталось в памяти только как молодой движ. Однако несколько его представителей стали заметными фигурами литературного процесса.
Существует ли феномен литпоколения 30-летних? Кто в нем? Причисляете себя к нему? Чем он характеризуется?
– С поколением 30-летних я связываю явление, которое по аналогии с «новым реализмом» называю «новым традиционализмом». Эти авторы менее энергичные, зато более глубокие. Их общность не эстетическая, а именно поколенческая. Для меня безусловным творческим авторитетом в этом поколении является писатель Юрий Лунин. Его «Три века русской поэзии», «Через кладбище», «Клетка» – тексты классические. В них выдержана безупречная художественно-нравственная мера, которая позволяет отнести их в полном смысле к пушкинской традиции. Рядом находится для меня Андрей Антипин, состоявшийся прозаик, самобытно продолжающий линию «деревенской прозы». К этому же поколению относятся психологически тонкие Ирина Иваськова и Евгений Эдин, чуткие к социальному психологизму Женя Декина и Елена Тулушева. Промежуточную позицию между «новым реализмом» и «новым традиционализмом» занимает Дмитрий Филиппов.
Кроме того, нельзя не отметить замечательную мифологическую прозу Ирины Богатырёвой и Саши Яковлевой. Есть в этом поколении ещё Анаит Григорян и Константин Куприянов.
У каждого из этих писателей есть собственный голос, и каждый, надеюсь, будет развиваться и дальше.
Как давно и для чего в Союзе писателей России создан Совет молодых литераторов, который вы возглавляете? Как меняются его функции со временем? Много ли ячеек создано по всей России?
– Официально СМЛ создан в феврале 2017 года, но бурная деятельность началась после февраля 2018 года, когда прошел 15-й Съезд СПР и первое Всероссийское Совещание в Химках. Юридически СМЛ – структура в составе Союза писателей России, занимающаяся поиском, продвижением и творческим развитием молодых писателей (условно до 35 лет). Но мы для себя ставим более широкую задачу объединения всей молодой литературы в большое творческое поле. У нас есть группа единомышленников, которые занимаются проектом целиком, а также региональные Советы в 28 крупных городах России. Центральное наше мероприятие – Всероссийское Совещание в Химках, которое Союз писателей России проводит совместно с кафедрой журналистики Московского государственного института культуры. На последнем таком совещании в феврале 2020 года участвовало более двухсот молодых поэтов, прозаиков, критиков, драматургов и организаторов литературного процесса. В рамках совещания проходят несколько независимых программ: творческая (основная), студенческая и программа для организаторов литературного процесса.
СМЛ СПР – проект молодой, поэтому мы меняемся с каждым годом: расширяем географию, ищем оптимальные форматы для наших мероприятий, осмысляем литературный процесс и самих себя в нём. Организационная деятельность – это тоже творчество. Самая большая опасность здесь – превратиться в чиновников и бюрократов от литературы, нечутких к живому процессу и живым людям. Организация для литературы, а не наоборот. Мы всегда стараемся помнить о том, что организация для литературы, а не наоборот. В конечном счёте мы создаём живой организм, состоящий из писателей и организаторов. Форму (конечно, далеко не единственно возможную), в которой может существовать литература.
Удается ли выявлять новые имена на совещаниях молодых писателей в Химках?
– Да, это одна из главных задач Всероссийского Совещания в Химках. Талантливых и перспективных авторов много, за последние три года после таких совещаний 80 авторов были рекомендованы к вступлению в СП, гораздо больше – напечатаны в «толстых» литжурналах. Для меня как для критика открытием последнего года стала прозаик из Омска Александра Яковлева. А вообще участниками этих совещаний в разные годы были Юрий Лунин, Женя Декина, Наталья Мелёхина, Елена Тулушева, Юрий Фофин и другие достаточно известные в литературном процессе молодые авторы. Это если говорить только о прозе.
Но тут дело не в том, кого мы «заметили» первыми. В Химках создаётся большое поле, в которое в том или другом качестве попадают хорошие писатели, критики и организаторы. Кто-то в качестве семинариста, кто-то в качестве руководителя или ассистента, кто-то в качестве лектора или ведущего мастер-класса. Авторы из этого поля постепенно обретают формальный статус, вступая в члены СПР. Они начинают взаимодействовать друг с другом, создавать литературные проекты, находить внутри этого поля единомышленников.
Мы не издательство, чтобы «ловить» исключительно «потенциальных звёзд» и раскручивать их. Мы профессиональное сообщество, способное творчески подпитывать своих членов, давать им «обратную связь», погружать их в среду, если она им нужна.
Какие проблемы в регионах поднимаются на семинарах организаторов литпроцесса?
– Специальные программы для организаторов литпроцесса – уникальный проект, насколько я знаю, такого нет больше нигде. У него, по сути, три задачи. Первая: обмен опытом между организаторами из разных регионов. Кто-то знает лучшие каналы финансирования, кто-то нашёл интересный формат литературного мероприятия. Выстраиваются горизонтальные связи. Вторая задача: профессиональное обучение. У нас в Химках для организаторов работают специальные школы: по ведению ЛИТО, по редактированию «толстых» журналов и электронных ресурсов, по продвижению литературы в интернете. В 2019 году была издательская школа совместно с издательством «Вече». Были идеи школы по подготовке грантов, но в итоге мы нашли для неё более подходящий формат мастер-класса. И третья задача: поддержка проектов участников. У нас каждый организатор литературного процесса может представить свой проект. В будущем мы планируем по каждому проекту проводить специальный «мозговой штурм», «докручивать» проект, помогать найти единомышленников и ресурсы для его воплощения.
Всё это касается именно программы для организаторов. Для писателей, не интересующихся организацией литературы, а таких большинство, это всё малоинтересно. Для них на Химках проходит творческая программа: семинары, круглые столы о современной литературе, экспресс-лекции по художественному мастерству, выступления.
Приведите пример своего спонтанного поступка!
– Вот создание Совета молодых литераторов, наверно. В феврале 2017 года, сразу после смерти Михаила Петровича Лобанова, мы с другими выпускниками его семинара искали помещение, чтобы возобновить регулярные обсуждения прозы друг друга. Был тогда такой вдруг появившийся коллективный запрос у лобановских учеников. Но в течение практически одного дня желание найти помещение в Союзе писателей неожиданно трансформировалось в возможность создания СМЛ – Союз в это время переживал период сильного оживления. Тогда я и двое моих коллег, которые вместе со мной были назначены руководить СМЛ, не отдавали себе отчёта, что нам предстоит. Была эйфория.
Этот спонтанный поступок многое в моей жизни изменил. С одной стороны, стыдно за бессознательность, в которой то решение было принято. С другой стороны, постепенно появилось понимание, что и как нужно делать, нашлись единомышленники, ставшие потом моими близким друзьями и соратниками. Нам удалось развить этот проект. Сейчас он приносит пользу, живёт и развивается, даёт радость мне и окружающим.
Что вам ближе как прозаику: большая форма или рассказы? Без чего повесть не повесть?
– В разные моменты жизни было по-разному. Раньше мне казалась органичной форма большого рассказа или маленькой повести. Сейчас мне нравится роман. Романная форма позволяет посмотреть на мир «глазами отца нашего Шекспира», увидеть разных людей, понять их изнутри. Хотя это очень сложно и редко удаётся. Мне нравится возможность принципиальной незавершённости романа, подобно незавершённости самой жизни.
Повесть же подразумевает большую концентрацию. Ещё Белинский писал, что повесть позволяет на небольшом отрезке увидеть целую жизнь. Повести Распутина в этом смысле, пожалуй, характерны.
Что труднее дается: начало, финал, заголовок?
– Есть две силы, порой вступающие друг с другом в противостояние. Это сила, за которой стоит правда изображаемой жизни, так сказать, сила содержания. И сила эстетическая, которая ведёт тебя к тому, каким должно быть произведение как художественное произведение. Раньше я больше доверял второй силе, и это делало процесс творчества трудным, приходилось постоянно рефлексировать: складывается ли это предложение в общее? Теперь я понял, что нужно доверять силе первой. Направленность на материал и на форму осушает творчество, направленность на содержание, героев, окружающий мир даёт силы и вдохновение. Но это личный опыт.
Кроме того, это и опыт критического осмысления творчества других прозаиков. Например, мне кажется: всё, что у Алексея Иванова написано от желания придать литературную форму современным явлениям, слабо. А там, где он пишет, черпая силы в фактуре, в материале, выходят романы крупного художника.
Вообще литературная среда больна литературщиной. Порой хороший вкус даже мешает автору: он слишком доверяется ему, а не жизни.
В Москве строится много станций подземного и надземного транспорта. Какие три названия могли бы предложить?
– Наиболее естественно предложить имена тех крупных писателей, которые ещё не представлены на карте метро. Например, Блок, Есенин, Платонов.
Лауреаты первой премии «Лицей» получили по 1,2 млн. руб. Не многовато ли для делающих первые шаги в литературе?
– Не думаю, что стоит считать чужие деньги. Крупная сумма повышает интерес к премии, а компания Lotte может себе позволить тратить столько. Это их дело. А уж для самих молодых писателей получить такую сумму – большое подспорье в жизни. Не могу сказать, что согласен с выбором жюри, часто возникает недоумение. Но это нормально для премиального процесса. С другой стороны, есть призёры «Лицея», которых я ценю профессионально, да и лично знаком. За некоторых был особенно рад. Например, за Лену Жамбалову, Бориса Пейгина, Павла Пономарёва, Костю Куприянова.
Почему писателям-профессионалам не платят госстипендию 30 000 в месяц?
– Я не знаю. Раз стипендия государственная, то нужно спросить об этом государство.
Лучший способ монетизации литспособностей?
– Лично для меня этот вопрос, к счастью, не стоит. У меня есть своя «основная работа», которая меня кормит. Это даёт свободу в литературной сфере. И в прозе, и в критике, и в организации литературного процесса, и в преподавании я могу заниматься только тем, что считаю важным для себя, не думая о деньгах. Раньше я мечтал когда-нибудь оставить нелюбимую работу и целиком перейти в деятельность, связанную с литературой. Но теперь благодарен судьбе за то, что эта «основная работа» у меня есть. Научился ценить то, что имеешь.
Но вообще сама проблема «монетизации литспособностей» меня очень интересует. Создать эффективную бизнес-модель, позволяющую дать работу коллегам-писателям и вместе развивать литературный процесс, это то, о чём я мечтаю. Присматриваюсь к опыту других организаторов, но пока не нахожу хорошего решения.
Тексты песен Стаса Михайлова трудно назвать поэзией. Однако на его концертах неизменные аншлаги. Почему?
– Я не специалист по Стасу Михайлову. Но вопрос, я так понимаю, не о нём конкретно. Есть исполнители, которые собирают большие залы. Есть развлекательное чтиво, которое зачитывают до дыр. Я сам могу прийти домой после тяжёлого рабочего дня и включить третьесортный сериал, чтобы просто отдохнуть и развлечься. Такое всегда было и всегда будет. И это нормально.
Но литература не про развлечение. Литература – это когда у тебя душа раскалывается от боли, а ты садишься читать новый рассказ Юрия Лунина, потому что знаешь: в нём поразительным образом найдётся то, что твою душу может позвать куда-то вверх и даже на мгновение исцелить. Что-то в тебе отзовётся на эту прозу как на самое ценное и дорогое в твоей жизни. Я не знаю, как это работает. Просто это литература.
Прилепин считает, что Водолазкин достоин Нобеля. А вы так о ком сказали бы?
– Нобелевская премия давно себя дискредитировала, у неё очевидные политические акценты. Роман «Лавр» ценю достаточно высоко, это было событие в литературном процессе в своё время. Что касается Захара Прилепина, он склонен к легковесным высказываниям – у него в некотором смысле талант ко всему яркому, энергичному, но неглубокому.
Я понимаю ваш вопрос как предложение назвать современных авторов, которыми я по-настоящему восхищаюсь. Условно говоря, авторов первого ряда. Сложный вопрос, потому что после смерти Валентина Распутина однозначных авторитетов вроде как и не осталось. Но для меня они есть.
Восхищаюсь Алексеем Ивановым, на мой взгляд, это крупнейший современный писатель. Его «Тобол» и «Сердце Пармы» – большая литература. Недооценены в современном литературном процессе Вера Галактионова и Пётр Краснов. Жаль, что ушёл из жизни Олег Павлов. «Ассистолия» – проза писателя первого ряда. Мог бы назвать ещё нескольких писателей, но это уже будут фигуры не настолько очевидные.
Современный человек станет абсолютно беспомощен в быту, как только отключат электричество. Вам не страшно думать о такой перспективе?
– Пугает зависимость человека не столько от электричества, сколько от интернета и социальных сетей. Помню, ещё лет десять назад я мог уехать из Москвы в Дивеево, чтобы две недели жить там вдали от столичной суеты. И тогда у меня не было интернета даже на телефоне.
А пару лет назад уехал вот так же на отдых в лес. В том месте должен был работать вайфай, но почему-то не ловил. Это была невероятная ломка. Я с ужасом понял, что не могу пережить информационный голод. Помню, вызвал такси в ближайший город, который находился в десяти километрах, нашёл там чуть ли не единственное кафе с интернетом и до поздней ночи сидел там.
Вот эта зависимость действительно страшна. Пока не окажешься в такой ситуации, не поймёшь, насколько же современный человек слаб и беспомощен.
Русский язык стремительно меняется: в него активно приходят заимствования, смайлики, новые грамматические конструкции. К чему это может привести?
– Есть явления в повседневном языке, которые проходят практически незаметно для литературы. Например, от французского языка, на котором говорили в дворянской среде ХIХ века, остались только сноски в «Войне и мире». А вот язык советских штампов был впитан и гениально преобразован Платоновым. Современные явления, на мой взгляд, также будут впитаны кем-то. Может быть, лягут в основу языка крупного писателя в будущем. Но на литературу в целом не окажут большого влияния.
Конечно, всегда найдутся люди, желающие преувеличить и сказать: мы живём в начале новой языковой эпохи. Так и появляются у них то «новый эон», то «новый реализм», то ещё что-то. Это не очень серьёзно.
Писатели идут в политику: скажет ли им спасибо русская литература?
– Было время, когда многие, даже крупные русские писатели, шли в политику, по крайней мере в депутаты: тот же Распутин, Бондарев. В период больших потрясений они считали себя обязанными участвовать в общественной жизни страны, считали, что так могут принести пользу. Литература от этого теряла, конечно, но, в конце концов, жизнь важнее литературы: литература существует для жизни, а не наоборот.
Но есть другой вариант: писатель идёт в политику ради пиара. Занимая определённую политическую нишу, легче раскрутиться, привлечь к себе внимание. Это может и бессознательно происходить, а может быть продуманной стратегией писательского поведения. И этот вариант, конечно, не даёт ничего ни литературе, ни жизни. Только тешит эго и поднимает тиражи.
А вообще, думаю, в каждом деле должны работать профессионалы: и в литературе, и в политике. Хочешь сменить вид деятельности – стань профессионалом в новой сфере. А то ведь такой писатель-политик легко может стать обыкновенным болтуном (оружие писателя ведь слово, да?).
Впрочем, как писал когда-то поэт Юрий Левитанский, «каждый выбирает для себя». И ответственность за свой выбор несёт. Русская литература богата талантами, от поворота пары-тройки писателей в политику ничего страшного с ней не случится.
Прогресс в спорте – это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?
– Ну нет. В спорте, как и везде, большое значение имеют начальные данные, психология и т. д. А не только усердие и увлечённость собственным делом. Мы знаем, что больше всего пишут графоманы. Мой учитель, Михаил Петрович Лобанов, часто повторял, что «ни дня без строчки» – неадекватный творческий принцип. Настоящая литература рождается, а не делается. Иногда для её рождения нужно молчание. А больше всего нужна человеческая судьба, которая зачастую исключает непрерывное творчество (когда-то и жить нужно, не только литературой заниматься).
Тут важно другое. Для меня умение много писать, особенно у молодого автора, свидетельствует об определённой внутренней свободе, о блестинке того, что называют моцартианством. Если человек, особенно молодой, месяцами сидит, вытачивая рассказ в две страницы, то что-то не то в самом процессе его творчества (конечно, при этом не всё написанное нужно публиковать). В творчестве должна быть жизнь, лёгкость, нужно позволить себе идти напролом в дикую чащу, а только потом оглянуться: точно ли туда я шёл? А если трястись над каждым шагом, то ничего стоящего не напишешь.
Как раскрутиться автору хорошей рукописи?
– Сейчас огромное количество возможностей, особенно для молодых. Множество премий, литературных семинаров. В крайнем случае можно рассылать свою рукопись по издательствам и толстым журналам в «самотёк». На мой взгляд, автору нужно «быть живым» и писать из этого состояния. Раскрутиться – дело десятое. Больше доверия к судьбе. Сделали некоторые действия по «продвижению»: съездили на семинары, поучаствовали в премии, а дальше, вне зависимости от исхода, отгораживайтесь от литературного процесса и возвращайтесь к жизни и творчеству.
Как различаете хорошую прозу и не очень? А хорошую и великолепную?
– Есть для меня первый и главный критерий художественности – живое или мёртвое. Обычно это интуитивное ощущение. Можно было бы попытаться его раскрыть, но в формате интервью это невозможно. Мёртвое не может быть литературой. А живое в любом случае содержит художественность в той или иной степени.
Второй важный вопрос, который я задаю себе при чтении, – касается ли текст напрямую жизни в ее непосредственном движении или же овладевает лишь мыслительным панцирем жизни. Под мыслительным панцирем я понимаю все идеи, концепты, эстетические практики, которые уже сформированы и предзаданы автору до начала творческого процесса. Если автор хватает лишь этот поверхностный пласт, если лишь в нем черпает свое вдохновение, то перед нами вторичность. Сюда относится беллетристика, жанровая литература, всевозможные интертекстуальные практики, жонглирование актуальными (часто политическими) концептами и т. д. Всё это имеет право на существование в рамках своей области, но это всё-таки не художественная литература в полном смысле.
И вот, если я понимаю, что передо мной текст первичный и живой, то это уже проза, о ней можно говорить всерьез и предъявлять к ней какие-то требования. Например, требование соответствия логике жизни, иначе говоря, достоверности. Чем точнее, глубже и шире сотворенный автором мир произведения открывает передо мной правду мира реального, тем выше его достоверность, а значит, художественность.
Понятие «великолепная» – очень вкусовое. Я предпочитаю говорить о маркере, по которому определяю заявку на прозу «автора первого ряда». Для меня это стремление к преодолению собственной субъективности в пользу объемности изображаемого мира. С воплощением этой установки связано для меня понятие «зрелости образа автора», которое в первом приближении можно соотнести с понятием личностной зрелости человека (конечно, понятия «зрелости» в эстетическом и психологическом смыслах отличаются, но опять же – поговорить об этом в рамках интервью не получится). В русской литературе высшим воплощением такой зрелости и объёмности остается Пушкин. В этом его ключевое значение, не теряющее актуальности и сейчас. В зрелости пушкинской личности невозможно представить ни политическую ангажированность, ни мутное сладострастие, ни пленение какой бы то ни было односторонностью – всё переплавляется и гармонично включается в целостный художественный мир.
Детская литература – книги, которые не перечитывают. Согласны?
– Совсем недавно перечитывал Крапивина, который был моим любимым писателем в детстве. Просто неожиданно захотелось освежить в памяти и понять, как будет эта литература восприниматься сейчас. Перечёл за один вечер «Журавлёнок и молнии» и «Колыбельную для брата». Крапивин – это феномен, конечно. Любой другой написал бы тоже самое, и вышла бы совершенная мертвечина и «клюква». Но у него, по-видимому, такая сильная внутренняя убеждённость, я бы даже сказал вера в честность и справедливость, что это спасает и одухотворяет всё. Мне бы хотелось, чтобы мои дети читали такую литературу.
Сейчас популярна серия «Жизнь замечательных людей». Чья биография вам интересна для своего исследования?
– Мне не интересны биографии, в поле моего внимания только критика и художественная литература. Наверно, единственный человек, чья биография могла бы меня увлечь, это Лобанов. Но, во-первых, сам Михаил Петрович написал уже автобиографию – книгу «В сражении и любви». Во-вторых, я не считаю себя достойным писать о такой фигуре. Да и вообще – к биографиям разумно подступать в более зрелом возрасте, с большим пониманием жизни.
Как вы думаете, возможна ли интеграция писательских сообществ? Когда, на какой платформе?
– Интеграция писательских союзов напрямую сейчас невозможна. Даже если вынести за скобки союзы графоманов, ориентированные на получение прибыли. Слишком сложная история взаимоотношений. В Союзе писателей России на это точно никто никогда не пойдёт. Другое дело, сейчас активно рассматривается вопрос создания некой «надстройки», одним из участников которой станет государство (в том или ином виде). Плюсы и минусы этого дела вполне понятны. Государству нужен единый канал, через который можно выстраивать отношения с писательским сообществом. Писателям нужно финансирование, потому что жить на гонорары и продажу прав сейчас практически невозможно. Но нужно отдавать себе отчёт, что у государства есть свои цели и задачи. Вступив в подобные отношения с писательским сообществом, оно может требовать, если не цензуры и государственного социального заказа, то, по крайней мере, отсутствия шагов по расшатыванию политической жизни. Кто-то готов вступить в такие отношения, кто-то нет. На мой взгляд, адекватный «общественный договор» здесь вполне возможен. Но, к счастью, я не принимаю таких решений и не могу на них влиять, так что и говорю всё это больше теоретически.
Но есть сфера моей ответственности – это молодое поколение Союза писателей России. И тут я имею свою вполне определённую точку зрения. Мне кажется, что ни общественные убеждения, ни членство в других творческих союзах, ни личные отношения с кем-то не могут быть основанием для приёма или неприёма в Союз писателей. Если это серьёзный писатель-профессионал, то наша прямая обязанность – делать всё возможное, чтобы этот писатель состоял в нашем профессиональном сообществе. Членство в других творческих союзах – несущественный момент, это личное дело каждого.
Это общий принцип. Конечно, есть исключения. Скажем, люди, руководящие альтернативными писательскими организациями в регионах, чья деятельность напрямую мешает интересам Союза писателей России. Но то частные случаи. У Союза есть решение пленума на этот счёт.
В работе с молодыми писателями я никогда не интересуюсь их политическими убеждениями и членством в других союзах. Для меня важно, чтобы хороший писатель стал членом СПР. В этом смысле я за интеграцию, вернее, консолидацию литературы. По крайней мере, за стремление к этому.
Лучшее начало творческой встречи с читателями – это… ?
– Интерес читателей – вот что самое ценное в таких встречах. Неважно, слышали ли они о тебе раньше, читали ли (что маловероятно). Если люди заинтересованы в контакте, то разговор начнётся и будет интересен. Ведь необязательно на творческой встрече говорить о себе, о литературном процессе и т. д. Важно, чтобы произошла настоящая встреча. Если такое случается, то это ценно.
Кому из режиссеров доверили бы экранировать вашу прозу?
– Если бы Тарантино проявил интерес, я был бы не против. Шутка, конечно. Плохо разбираюсь в современном кинематографе. Думаю, кино это отдельное искусство. Пусть им занимаются профессионалы. Если кому-то будет интересен мой текст как основа для сценария, я буду только рад.
Помечтаем еще немного. Приглашает вас президент и спрашивает, чем помочь. Что ответите?
– Такое ощущение, что в нашем государстве есть лишь один способ решения проблем – личное обращение к президенту. Нужно не ручное решение отдельных проблем – нужна система. В том числе внятная и разработанная система взаимоотношения государства и профессионального писательского сообщества. Причём необязательно всего сообщества, может, и должна оставаться его часть, полностью независимая от государства, живущая в своём конкурентном мире. У меня полного представления о такой системе нет. Если бы была, можно было бы пытаться прорваться к высоким фигурам во власти и пытаться её предложить.
У нас в Совете молодых литераторов есть отдельные проекты, которые мы пытаемся воплотить. Но для единичных литературных проектов в современных условиях есть механизм поиска ресурсов – гранты (в том числе президентские). Этого механизма вполне хватает.
Но в принципе убеждён, что литература – важная социальная сфера. И государство, которое хочет работать «вдолгую», должно быть заинтересовано в создании системы взаимоотношений хотя бы с частью профессионального сообщества.
Что можете простить талантливым коллегам: пьянство, лень, невежество, эгоизм?
– Когда мы восхищаемся тем или иным произведением, мы не думаем о писателе как о реальном человеке, нас поглощает его художественный мир, волнует, тревожит, побуждает меняться. Настоящее творчество требует от автора огромного напряжения сил и зачастую негативно влияет на его жизнь. Такое бывает, мы знаем. Внутри литературного сообщества мы стараемся поддерживать коллег и помогать им по мере сил. Но в конечном счёте каждый сам решает, пить ли ему, лениться и т. д. Это его выбор. Как и твой выбор, общаться ли с таким человеком лично или поддерживать исключительно профессиональные отношения.
Представьте: летят в самолете прозаик, поэт, драматург, переводчик, критик. А на всех только два парашюта. Кому бы их выдали?
– Хм-м… Переводчику и критику. Им слава не нужна, пусть живут и работают дальше.
Где проще выживать литератору – в мегаполисе или келье?
– В мегаполисе можно найти работу и не зависеть от превратностей литературного процесса. В келье больше времени на углубление и рефлексию. Каждый человек в какой-то момент чувствует, где ему хочется жить. Я живу в ближайшем Подмосковье, люблю Москву, уже плохо себе представляю жизнь в другом городе. Но раз-два в год уезжаю куда-нибудь в глухое место, чтобы восстановить силы и побыть наедине с собой и своими текстами. Со временем выработалась такая стратегия поведения.
Чем запомнились месяцы самоизоляции? Удалось ли провести это время с пользой?
– Моя жизнь в последние три года с момента создания Совета молодых литераторов стала настолько насыщенной и торопливой, что я с удовольствием залез в раковину и посвятил это время творчеству. Конечно, происходящее вокруг трагично. Сложно себе представить, насколько тяжело приходится врачам, особенно в «красной зоне». Но для меня лично карантин стал временем обретения себя и радости творчества.