Юрий Матвеев. СЛОВО БЕРЁТ МЕНЯ ЗА РУКУ

Сыновьям

«Вы – луки, из которых ваши дети,
Как живые стрелы, посланы вперёд.»
                      Калил Джебран “Пророк”

Люблю горячий крепкий чай.
И собеседников для спора.
Люблю, когда горит свеча.
И ночь кончается не скоро.
Но только нет таких друзей.
А те, что есть – им не до чаю.
И я живу для сыновей.
И в них души своей не чаю.

Они как русские князья –
В их именах моя заслуга.
Владимир.
Дмитрий.
Сыновья.
Моих два самых лучших друга.

Мы можем просто помолчать.
И знать, что рядышком – родное.
Какая все же благодать,
Что у меня мальчишек двое.

И надо ль сожалеть о том,
Что старший далеко от дома?
Ночным проявится звонком –
Разбудит голосом знакомым.

И в тот же миг исчезнет сон.
И станет дальний берег ближе.
В окне туманный Альбион
Я вдруг отчаянно увижу.

И младшего не удержать.
А что же делать остается?
За ними следом убежать
По ходу солнца.

Владимир.
Дмитрий.
Сыновья.
Два самых лучших моих друга.
И натянулась тетива.
И стрелы вдаль летят упруго.

Тоска

Мохнатые лапы кладет на грудь
И смотрит – глаза в глаза.
И полною грудью нельзя вздохнуть,
И оттолкнуть нельзя.

И вполнакала лампочек свет.
Звенящей струной – тишина.
И ничего не слыхать в ответ.
Как листья шуршат слова.

И время стекает со стрелок часов.
И плавится воск свечи.
И двери закрыты на тяжкий засов.
И звезд не видать в ночи.

Мохнатые лапы кладет на грудь,
И смотрит – глаза в глаза.
И полною грудью нельзя вздохнуть,
И оттолкнуть нельзя.

Друг мой Юрка

Только в Парме – пармезан.
А шампанское – в Шампани.
Мне об этом рассказал
Закадычный друг по пьяни.

И под плавленый сырок,
Наш родной советский вермут
Пил, не морщась, мой дружок –
Самый преданный и верный.

Дальний-Дальний тот Восток.
Давний. Давний друг мой Юрка.
Он простой. И я простой.
Проще мятого окурка.

Закордонною струной
Зазвучит «Black magic woman».
Я – беспечно молодой.
Друг мой – бесконечно юный.

Счастье

Звучит «Пионерская зорька».
И бодрые пионеры
Докладывают бойко
Кто самый в стране первый.

Москва далеко от Сибири.
И есть ли она на свете?
Патриса Лумумбу убили –
Папа читает в газете.

Как это страшно и грустно,
Что где-то лумумб убивают.
Меня пирожки с капустой
У мамы моей поджидают.

И мама такая родная.
В муке у нее передник.
Смотрю на нее и знаю,
Что нет ее лучше на свете.

И солнце. И утро. И лето.
Нельзя разделить их на части.
И умные очень газеты
Не знают, что это счастье.

Сумятица

Ах, в душе моей сумятица.
Не сумятица – смятение.
Словно взятие Бастилии.
Расстреляли. Но простили ли?

С колокольни-колоколенки
Да слетели птицы-голуби.
Настоящее и прошлое,
Как печенье мной раскрошено.

Не тринадцатое, пятница –
Что ж в душе моей сумятица?
Где герань на подоконнике?
Где же матушкины слоники?

Где отцовы подзатыльники?
Где друзья? Где собутыльники?
Может, было. Может, не было.
Может, жил. А может, нЕ жил я.

Где черёмуха сибирская?
Сторона моя неблизкая.
Сторона моя сторонушка –
Прожил всю её до донышка.

Ах, в душе моей сумятица.
Не сумятица. Смятение.
На груди моей распятьице.
Завтра будет воскресение.

Я успею вернуться

Я писать начинаю, а слово берет меня за руку
И ведет за собой никому неизвестными тропами.
Накукует кукушка. И ворон противно накаркает:
Пропадешь.
Пропаду.
Пропади оно пропадом.

Я – о встрече. А слово упрямо – прощальное.
На поляну. А слово настырное – дебрями.
Мне слышны колокольные звоны печальные.
Ты нарочно меня заманило, наверное.

Я – весеннего неба. А слово заходится вьюгою.
Я – надежды глоток. Слово за слово.
Словно я не в аду, а в раю горю.
Я успею вернуться.
К тебе моя милая
Засветло.

Как-то вечером

Со мной откровенен Есенин
И доверителен Блок.
А Бродский растерян, рассеян,
Как монотонный урок.

Сергей, Александр, Иосиф
Со мною за круглым столом.
Кто чаю, кто кофе попросит,
А кто-то чернила с пером.

Битлы напевают негромко
Сквозь форточку в старом окне.
На кухне сидит Незнакомка
И сплетничает с Шаганэ.

Как наказанье или милость

Не написалось. Не случилось.
Во мне тревожно затаилось.
И эхом не отозвалось.
Еще напишется, авось…
А для чего, скажи на милость?

Не израсходовал. Осталось.
Я сберегу в себе усталость.
Она понадобится мне
В последнем, самом верном сне.
Устал, скажу. Какая жалость.

Осталось. И не отлюбилось.
Случится. Иль уже случилось?
И болью отзовется вдруг
Обычное касанье рук,
Как наказанье или милость.

Еще

Когда затихнет шторм.
И обессилят волны.
Какой нелепый вздор –
Остатки жалких молний.

Бушующих страстей
Еще хранится признак.
Еще тепла постель.
Еще дыханье близко.

И отраженья слов
Еще слышны как будто.
Еще обрывки снов
Являются под утро…

Когда затихнет шторм…

Отцу

Вижу в зеркале отражение лица –
Уставшее, постаревшее, не моё.
Или я смотрю на своего отца.
Или он в отраженье своё.

Опубликовано в Огни Кузбасса №1, 2019