ОДНАЖДЫ
один человек
ничего не сказал.
Вы только представьте –
совсем ничего не сказал.
Ни ямбом, ни белым, ни ручкой, ни мелом,
ни ртом и ни носом, ни в ленте, ни прозой,
ни песней, ни матом, ни чуть хрипловатым,
ни шёпотом даже и не в репортаже,
ни громко со сцены, ни в честь Мельпомены,
ни снова о Боге, дорогах, тревоге,
о смерти, любовях, держа наготове
смартфон или листик, ни звуком, ни кистью…
Ну, то есть, от слова «совсем» ничего не сказал.
И, каждый, в тот миг, головой и душой понимал,
что это не норма (а, может, перформанс).
И люди запомнят тот случай, как подвиг – навек –
примером того, что умеет молчать человек.
«В ТРАВЕ СИДЕЛ КУЗНЕЧИК…»
Десять девушек едут и едут Веной,
три сестры собираются всё в Москву,
всё качает вагон крокодила Гену.
Лишь кузнечик сидит, не помяв траву.
Летят гуси над дубом, гнездом кукушки
и всё выше качели взмывают в синь.
даже пи́нгвин – и тот свой покой нарушил,
а кузнечик сидит и сидит, прикинь?
Посмотреть бы глазами на мир твоими:
на бычка, что качается на ходу,
на всех тех, кто сражается с ветряными,
кто покинул однажды свою звезду,
кто летает на мётлах и ловит рыбку,
кто под поезд, в терновник, в страну чудес:
в оный час будет надпись «учёт, закрыто».
Всех прожорливая лягушка съест.
СПОЛУСЛО
Я хо чтоб ты ме пони с полусло,
чтоб в едине мы раствори с тобо.
Дава постро кораб иль мале пло
и уплы в нё по оке голубо?
В Австра, в Кана, в дере, на сев, хоть ку.
Не важ–ку… Гла–вдвоё, хоть в Таганро…
Ска, мо ми, раз не сча и раз не чу,
что пони с полусло дру дру мы смо?
ЗГА
Такая звонкая жизнь,
такие чистые люди…
Давай сегодня не будем,
давай с тобой полежим,
над Антарктидой зависнем
в зелёно- синем сиянии
и без телесных слияний,
как прошлогодние листья,
давай с тобой помолчим
под фиолетовым снегом,
под околодком телеги,
где не летают грачи,
где парусиновых шляп
и туфель больше не будет,
где плачут чистые люди,
стесняясь глянуть на хлябь,
стряхнув юдоль с сапога,
над нами тихо склонившись.
Мы превратились в их бывших.
Сейчас опустится зга.
ЛОШАДКА
Лошадке не сладко, лошадка устала.
лошадка копытца свои истоптала.
Но, было бы, верно, всё в полном порядке,
приделай к лошадке пушистые лапки?
Лошадку тогда бы держали на ручках.
Ни пыль, ни ухабы, ни пни, ни колючки
лошадочке нашей сносить не пришлось
и вкусною кашей её бы, небось,
кормили из ложки, заботливо пледом
укутали ножки и пели дуэтом
с лошадкой под пальмой, играя на банджо.
она, официально, цветком флёрдоранжа
была удостоена бы по заслугам,
а дальше–спокойно на пенсии к внукам
лошадка бы ездила в туфлях на ножках
и звали лошадку бы все лошакошка.
***
Лунная лошадь со звёздами в гриве стукнет
копытцем игриво.
И, словно блёстки, сыплются звёзды
медленно и молчаливо.
Здравствуй, сентябрь.
Массажной расчёской ветер собрал листьев горстку.
Блёклые краски: сказка к развязке
близится неторопливо.
В этот отрезок особенно как-то чувствуешь
близость с закатом.
Можно поставить над летом фермату,
над предпоследним тактом?
ЕЩЁ РАЗ ПРО ДОЖДЬ
Гедонизму, пожалуй,
предамся сегодня –
буду есть фейхоа и фондю.
Уходи побыстрее ты, душная сводня,
я отдамся сегодня дождю.
Уходи, городская жара.
Я разденусь
и войду, обнажённой,
под дождь.
По моим только строчкам
струишься, надеюсь?
По моей только коже течёшь?
Впрочем, вспомнила –
ты у Есенина, Блока,
Мандельштама, Цветаевой был,
в европейских стихах
и у русского рока.
Прошлый век ты, мокрец, соблазнил.
Про тебя столько, дождь,
написали, что тошно
мне смотреть на тебя, донжуан,
потаскун поэтический.
Разве возможно
что-то новое вставить в роман
о тебе, моросящем
на зонты в Париже,
поливающем грядки в Челнах,
отбивающем азбуку Морзе
по крыше,
оскверняющем сухость рубах?
Все слова о тебе –
были сказаны кем-то,
да и эти слова–плагиат.
Отойду от тебя,
встану лучше под тентом.
Я смотрю, ты везде нарасхват.
У Басё или Маркеса лей, бессердечный.
Отказав ледяному дождю,
я не буду писать ни о чём.
В этот вечер
просто съем фейхоа и фондю.
КОМАНДИРОВКА
Закурили трубы бань. Щерится Елбань.
Ехать три часа с лихвой мне до Издревой.
Не додумать эту мысль… Заслоняет мыс
нити пресноводных струн. В небе–хохотун.
Мысль не додумать мне… Скачет на коне
архаический мужик: морда–будто лик.
Мятлик мнёт велосипед, мать кричит: обед!
То не мне кричат, не мне–местной ребятне.
Тихо. Дышится свежо. Как же хорошо
быть елбанцем и скакать, где живая мать
ждёт кого-то со стряпнёй. Слился со скамьёй
кот–не страшно там тускнеть, где не ловит сеть.
ЛАСТОЧКА
Заглянуть за глянец невозможно,
чтобы не сойти с ума, с окна.
И не надо: праздником подкожно
убаюкивает нежно хохлома.
О тебе писать–больнее боли.
Помогает только алкоголь.
Раздели со мной уют застолья,
передай хотя бы просто соль,
Родина, пожалуйста, на угол,
перебросив шуйцей к одесной.
Принеси к порогу тёплый уголь…
Эту малость, раннею весной,
каждый год несут бродягам, птицам –
крохами печенья, горстью слов.
Чем, скажи, не угодила? Лицам
с меньшей скорбью жертвуешь улов –
разношёрстных рыб. Свою улыбку
продаёшь льстецам за полцены.
«Ты вне стаи, в том–твоя ошибка.
ласточка не делает весны
в одиночку»–цедишь мне сквозь зубы.
Воскресенье. Колосится ложь.
Я стою под сводом неодуба.
Капает блестящий неодождь
и выходит из воды сухою,
но не чистой доблестная рать.
Все как прежде,–пахнет нищетою.
Только имя ново–неомать.
Опубликовано в Южный маяк №3, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!